Ярость

На огромном экране показывалось видео – в зале галереи иступленно дрались двое мужчин. Сразу бросалось в глаза, что их сабельный поединок не постановка и не фантазия заумного куратора. Самодовольные, снисходительно-надменные и любые иные улыбки мгновенно сползали с лиц зрителей, когда они начинали понимать, что происходит на экране. Брызги натуральной, отнюдь не бутафорской крови, стоны, хрипы, восклицания и, в особенности, жуткий звук падения обессилевшего тела – все поражало таким реализмом, что одной из наиболее впечатлительных зрительниц стало худо. Бесконечно повторяясь, бой показывался со всех ракурсов, и было в этом диком зрелище что-то поистине завораживающее.

Андрей Андреевич Горский, нарядившийся по случаю открытия выставки в свой самый шикарный костюм, стоял неподалеку и с невозмутимым видом давал «видеоарту» развернутые пояснения.

– Искусство, как и любой язык, эволюционирует, – вдохновенно вещал куратор. – И любое новое слово в нем сталкивается с необходимостью формирования новых символов. То, что вы видите, – необычный культурный феномен, выросший из психической гиперактивности автора. Склонность к аномальному поведению и личные страсти вызвали у него вспышку ярости, которая и стала программой трансляции патологических идей художника. Является ли его творчество нормальным?.. Отменяет ли оно негласный принцип табуирования безумия?..

Пораженные слушатели молчали, а Горский, так и не получив от них ответа, продолжал толковать о «культурном конфликте», «смене футурологических тенденций», «ориентированности на бессознательное», «материальном следе», «палитре страданий» и особенно о сложном для понимания «вопросе познания пределов агрессии, направленной внутрь жаждущего самоидентификации художника».

Однако если это уснащенное искусствоведческими пояснениями видео просто щекотало нервы, то сама выставка вызывала у VIP-персон настоящий трепет ужаса: на стенах главного зала висели пятнадцать белоснежных холстов, забрызганных абстрактными красными пятнами и запятнанных такими же красными следами рук и ног. При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что на холстах не что иное, как кровь. На самой большой картине, занимавшей весь центр галерейного пространства, в огромном пятне такой же красной «краски» эффектно читался отпечаток тела мужчины с распростертыми руками.

– Так это и есть тот самый проект?

Виктор резко обернулся и с удивлением обнаружил рядом с собой улыбающуюся Марьяну.

– Приехала? – насмешливо воскликнул он, целуя в щеку сверкающую драгоценностями девушку. – Ну, точно будешь коллекционером.

– Как я могла не приехать? – вспыхнув нежным румянцем, ответила Марьяна.

Примчавшаяся ради этой выставки из Лондона, она смотрела сейчас на неотразимого Виктора увлажненными от нежности глазами. Виктор и в самом деле был чертовски неотразим: как всегда, подтянутый и элегантный, он стоял посреди гостей и вальяжно улыбался – его забавляла реакция зрителей. С самого начала выставки он с авторским пристрастием ревниво наблюдал за их пугливым непониманием и эмоциональными переживаниями, но сейчас, к моменту своей встречи с Марьяной, уже полностью уверился в успехе собственного проекта. Зрители, конечно, были в шоке, однако их шок был пропитан таким извращенным восторгом, что Тропинину было ясно – расчет оправдался и вся эта публика готова платить. Виктор торжествовал.

– Что-нибудь понравилось? – рассеянно спросил он девушку.

– Все гениально! – шумно вздохнув, восторженно заверила Марьяна. – Только немного страшно, но от этого ощущения еще острее.

– Советую сразу резервировать работы, – серьезно заявил ей Виктор. – Что бы не получилось, как тогда с Близнецами.

Марьяна оторвала от лица Виктора свой влюбленный кроличий взгляд и озабоченно встрепенулась.

– Да-да! Конечно, – наморщив лобик, засуетилась она. – Мне очень нравится вон та, третья слева, и еще вон та… А где же сам автор?

– Автор? – насмешливо переспросил Виктор. – Перед тобой.

Марьяна осеклась и изумленно округлила глаза, а Виктор заговорщицки шепнул ей на ухо:

– Шучу… Художник отдыхает, – обычным голосом добавил он. – Ну, ты понимаешь?..

Тут до Марьяны стал доходить смысл сказанного, она испуганно посмотрела на забрызганные кровью картины и согласно закивала головой.

– Да понимаю… Конечно, после такого…

– Выбирай, – покровительственно предложил ей Виктор. – О ценах поговорим позже.

Он нежно дотронулся до упругого бюста нефтяной королевы. Марьяна вздрогнула от возбуждения и послушно направилась к картинам. Довольный собой Виктор повернулся к гостям и увидел Владимира Львовича Сидича, насмешливо наблюдавшего за воркующей парочкой.

– Ну вот и я, – захрипел прокуренным голосом Сидич, протягивая для приветствия волосатую руку. – Что за бабенка? Рогулина, что ли?

– Спасибо, что приехал, – по-свойски приветствовал Виктор чиновника, пропуская его вопрос мимо ушей.

– Ну куда же я денусь от такой красоты, – утирая потный лоб платочком, съязвил Сидич, оглядываясь на туго обтянутую джинсами Марьянину задницу. – Помнишь, как у Высоцкого? «Мы теперь с тобой одной веревкой связаны, стали оба мы водолазами…»

– Скалолазами, – думая о чем-то своем, машинально поправил его Виктор.

– Ну я и говорю, – глумливо ухмыльнулся Сидич. – А чего это на картинах намазано? – близоруко щурясь, спросил он. – Месячные, что ли?

– Кровь, – беспечно улыбаясь, ответил Виктор.

– Фу ты, – изумился Владимир Львович.

– Неожиданно, правда? – оживился Виктор. – Специально вымороженная, законсервированная от гниения и покрытая защитным лаком кровь. Наш новый проект «Ярость» – искусство протеста.

Сидич вразвалочку подошел к одной из картин и с минуту осматривал ее через очки. Когда он вернулся к Тропинину, тот улыбался.

– Ты, верно, Витя, совсем тут с ума сошел, если разрешаешь своим художникам рисовать такое, – удивленно пожурил его Сидич. – Вас зеленые распнут, и, между прочим, правильно сделают. Одно дело распилить свинью бензопилой, чтобы потом ее съесть, другое – то, что вы творите.

– А кто говорит про животных? – в свою очередь удивился Тропинин. – Ты что, не видел видео? Это кровь самого художника, который добровольно исполосовал себя.

Кустистые брови Сидича подскочили выше оправы очков, и он изумленно уставился на Виктора.

– И чего, теперь все твои художники начнут вскрывать себе вены? Так, что ли?

– Не все, – ничуть не смутившись, ответил Виктор.

Он взял Сидича под руку и вывел его в соседний зал, где непрерывно прокручивалось видео. Владимиру Львовичу хватило двух минут просмотра: он заметно побледнел и начал хлопать себя по карманам в поисках сигарет.

– Видишь, – насмешливо сказал ему Виктор. – Другие этот опыт повторять не станут, для этого требуется большая сила духа. Ну, а этот уже просто не сможет.

– Он что, помер? – испуганно заморгал Сидич.

– Да какая разница? – весело отмахнулся от него Виктор. – А если даже и умер? Что с того?

Он вновь взял Сидича под локоток и увел от мелькающих на экране ужасов.

– Поверь мне, разница есть, – наставительно стал пенять ему Сидич, брезгливо отказываясь от предложенного шампанского. – Вы тут такую кашу заварили, что я теперь даже не представляю, что со всем этим делать. Статьи в прессе еще ладно, но убийства и пожары – перебор!