Ярость

Всего лишь спящий подросток. Выгнутая в странной позе, но в принципе — на животе, одна рука под телом, вторая свисает с кровати. Она тихо похрапывала, как человек, которого сморил сон после целого дня тяжелой физической активности. Только этот здоровый сон на сто процентов был искусственным, он был инициирован химикалиями, которыми щедро был приправлен шейк. Похитители правильно просчитали, что не бывает такой ситуации, при которой шестнадцатилетняя девчонка не вылакала бы шоколадный десерт.

Доза была подобрана под ее вес и рассчитана таким образом, чтобы девушка обрела сознание через пару часов.

Это давало достаточно много времени для тщательной подготовки, чтобы прокурор Теодор Шацкий в нужный момент и со всеми подробностями мог осмотреть смерть собственной дочери.

17

Четвертью часа ранее пробило пять вечера, и доктор Тереза Земста уже несколько минут должна быть в пути в в собственный дом под Йонково,^[133] где, накормив кота, она ожидала бы мужа, чтобы тот приготовил ей желтое карри со шпинатом, ждущее ее с понедельника. Пан Земста, по профессии нотариус, в отличие от супруги, прекрасно готовил, и та, когда только могла склоняла его к занятиям любимым хобби. Лучше всего срабатывала лесть или обращения к жалости, особенно после дежурств. В этой штучке она никогда бы супругу не призналась, но она всегда смывала макияж перед выходом из больницы, чтобы дома выглядеть словно зомби. Тогда он сразу же спрашивал, а не хотела бы она съесть чего-нибудь вкусненького. Ну что же, как правило, она соглашалась. Совесть ее грызла, но тут она сама себе объясняла, что манипулирование людьми — это такое искусство, в котором хороший психиатр должен постоянно тренироваться, чтобы не выйти из навыка.

Она выслала мужу эсэмэску, что будет позднее, выключила телефон, закрыла дверь кабинета, вернулась за стол и глянула в стальные глаза своего посетителя. Яркая картинка нищеты и отчаяния, мужчина был настолько обессилен и опустошен, что ее Марчин сделал бы ему ужин из трех блюд и сабайон^[134] на десерт.

— Большинство взрослых понятия не имеет, что существует нечто подобное, как детские отделения в психиатрических больницах, — сказала женщина. — Совершенно естественным образом всяческие заболевания ассоциируются у нас исключительно с взрослыми. Женщина не может встать с кровати. Мужчина ходит вокруг дома, потому что боится возвратиться вовнутрь и умереть в одиночестве. Другой, находясь в фазе мании, дает авансы на покупку всякий раз другой недвижимости. Кто-то считает себя Христом, кто-то другой целыми днями пересчитывает плитки в ванной. Понятное дело, психи. Когда я иногда спрашиваю у людей, так они считают, будто бы детское психиатрическое отделение — на самом деле какое-то место для временного содержания подростков, которые пережили несчастную любовь и порезали себе вены в ванной, либо же начали блевать сразу после еды.

Прокурор не молчал. Просто он выглядел словно человек, у которого нет сил на беседу.

— Тем временем, детские мозги тоже не свободны от ошибок. Депрессии, неврозы, биполярные расстройства, психозы…^[135] Это может встретить человека в любом возрасте. Вы можете представить себе ребенка четырех лет, которого необходимо совать в смирительную рубашку и привязывать к кровати, поскольку он занимается изысканными членовредительствами?

Ее собеседник даже не дрогнул.

— А я такое видела. Это и другие вещи… Когда я выбирала специализацию, мне казалось, что тем самым помогу детям с их различными проблемами… ах, позитивистские бредни. Я сделалась надзирателем в преисподней. Мне еще не было тридцати, когда узнала о том, что пятилетняя девочка способна возбуждать панический страх. Я входила к ней с двумя санитарами, чтобы эта малявка ничего со мной не сделала. Вы фильм «Экзорцист»^[136] видели? Бывали такие дни, когдя я мечтала, чтобы мои дни на работе выглядели столь же спокойно, как у священника Меррина.

— Сожалею, — отозвался, наконец-то, прокурор, только лишь затем, чтобы что-то сказать. — И как это лечится?

— Я должна была бы сказать, что мы применяем комбинации различных современных техник, в зависимости от конкретного случая, но на самом же деле мы фаршируем детей антипсихотическими препаратами словно откармливаемых гусей, чтобы они ничего не сделали себе плохого. И надеемся, что с возрастом это у них пройдет.

— А проходит?

— Иногда. Иногда — нет.

— И это как раз был случай юного Наймана?

Женщина глубоко вздохнула. И с удовлетворением поняла, что ее лекарство уже подействовало. Когда она узнала, с чем прибыл к ней прокурор, она тут же помчалась в сортир, чтобы принять двойную дозу ксанакса.

— Случай Павелка Наймана разрушил меня как специалиста. Я бросила психиатрию, в течение нескольких лет сделалась семейным врачом. Ведь я была его ведущим врачом, чувствовала себя ответственной.

Мужчина и вправду производил впечатление, словно бы речь представляла для него усилие, явно превышающее его нынешнее состояние. Он лишь вопросительно глянул.

— Помню, как будто бы все это было только вчера. Дежурство мое длилось уже двадцать второй час, близился четвертый час ночи, самая паршивая, собачья вахта. Мне позвонил полицейский, что привезет мне пятилетнего ребенка, оставшегося в живых после трагедии. Пожар где-то в провинции, мать умерла, отец ранен, ребенок впал в ступор. Минут через десять они уже были у меня в отделении. От мальчишки несло гарью, не дымом, а такой именно гарью от пожара, точно такой же запах, когда люди сжигают в печи мусор. В пижаме, завернутый в бурое одеяло, ножки в грязи. Мальчишка просто замечательный, есть такие дети, что все мамаши на них на улице оглядываются и жалеют, что это не их. Очень красивый, стройный, с тонкими чертами личика. Черные волосы с прической под пажа и все понимающие, очень смышленые глаза. Глаза мудрого, доброго человека. Такого, у кого есть сила изменять мир. Можете смеяться, но такое сразу видно.

Прокурор не засмеялся. Даже не моргнул. Он слушал.

— Случаются иногда такие исключительные дети, и исключительным ехидством судьбы я считаю, что они попадают в случайные семьи. То есть теория, гены — это я знаю. Но наука не затрагивает вопросы души. Я и сама никогда не затрагиваю проблем души, я атеистка. Только я насмотрелась на людей, отличающихся от нормы. И иногда мне кажется, что когда слепок генов собственных родителей уже готов, происходит некая магия, и каждый из нас получает нечто дополнительное. Это «что-то» может быть обыденным, может быть гадким, но может быть и очень-очень красивым. Этот мальчик получил нечто прекрасное, по-настоящему исключительное. Ему было всего пять лет, но если бы вдруг он начал объединять вокруг себя учеников, то наверняка бы нашел их очень и очень много. Я увидела это в нем и посчитала, что обязана ему помочь. В конце концов, именно ради таких мгновений я выбрала именно эту специализацию, чтобы помогать невинным существам с прекрасными душами. Но тогда я еще находилась на этапе позитивистских бредней, старая история…

— Насколько я понял, вам не удалось, — сказал прокурор. Тон голоса не холодный, не злорадный.

— Нет, не удалось, — подтвердила Земста. — Хотя я и делала все, что только было в моих силах. В течение двух недель я не вышла из больницы. В буквальном смысле, не в переносном. Здесь я ела, здесь мылась, здесь спала. Муж ежедневно привозил мне сменную одежду. Я хотела все время проводить рядом с Павлом или хотя бы поблизости, чтобы уловить тот момент, когда удастся к нему пробиться. Когда вдруг появится маленькая щелочка, в которую мне можно будет вставить ногу, пока проход не захлопнется. Или замечу что-то, что позволит мне найти ключ к нему. Чтобы каким-то образом открыть его.

— И каким был официальный диагноз?

— Реактивный психоз. Только, знаете ли, в психиатрии названия мало что значат. Почечный камень — это почечный камень, воспаление горла — это воспаление горла, физические заболевания в сумме очень похожи одно на другое. В случае же психических заболеваний определенный набор признаков, идентифицирующих расстройство, позволяет нам его назвать, только это бывает весьма условным, шизофрений на самом деле столько же, сколько и больных.

— Ну а как бы вы назвали то, что приключилось с парнишкой? Я не спрашиваю о медицинском термине. Как описали бы все это собственными словами?

Врач на мгновение задумалась. Столько раз она об этом думала, переживала по кругу одно и то же, анализировала под новым углом, прибавляла различные контексты. Но вот вопрос прокурора сбил ее с толку. Вот просто так что-то назвать? Разве не об этом писал Камю, что именно это бывает в жизни наибольшим, труднейшим вызовом. Чтобы называть вещи по имени.

— Он отключился, — ответила женщина наконец.

— В каким смысле? Покончил с собой?

— Скорее уже: перестал жить.

— Не понимаю.