Ящеръ

– Митька, ты, что ли, сученыш?
– удивился глава.

– Я по вашу душу пришел, - прошелестела темнота, из которой струились потоки ноябрьского холода.

– Пошел прочь отсюда, мерзавец, и дверь закрой. Завтра с дьяком тебе высечем. Только почем зря тепло из дома выпускаешь! Ну!

– Голову тебе откушу, господин глава!
– с трудом произнося каждое слово, пророкотал густой, пульсирующий чернильный сгусток.

Митьку словно бы сдавило удушливыми объятьями, но как-то по-родному. Белый свет заслонило от него полупрозрачным щитом из темноты. Под новоиспеченным панцырем, который больше всего напоминал яйцо, из которого следовало родиться древней рептилии в белом кителе. Митя очень четко вдруг осознал, что родиться ему предстоит непременно для того, чтобы откусывать головы новой алеющей гидре, и что это будет та еще битва. А еще он хотел подпрыгивать, и откусывать круглые светящиеся блины, чтобы красть у толпы освещение.

Холод, сковывающий члены, отпустил, отступил на второй план. Ящер не заметил, как его белый китель с пустыми погонами сам стал излучать морозную тревогу. Все, что его терзало подчинилось сейчас его воле, стало орудием его мести.

– Мне бы стеклышко для образа, - горло словно бы разучилось выталкивать слова. Сам этот процесс сделался каким-то бессмысленным и малоэффективным. Гораздо более логичным Ящеру теперь казалось подпрыгивать в новых щеголеватых сапогах, пристукивая в воздухе каблуками, и хвататься за револьвер, висевший на поясе.
– Мне ведь для жизни так мало нужно, господин глава, - промолвил парень, и в его голосе прозвучали нотки философской грусти. Сказанного не воротишь, содеянного не отменишь.

– Ты рехнулся?
– на лунный просвет выпорхнул клок темной бороды. Голова замахнулся на Ящера крепко сколоченным табуретом, явно намереваясь отбить ему всю голову.

Парень выдохнул морозный воздух, невидимый панцирь растаял, как нелепая поземка, словно и не было его. На пороге стоял белый офицер без опозновательнвх знаков. Ящер, выхвативший револьвер, готовый откусывать головы красной гидре.

Митька хищно глянул на главу, мчавшегося на него с табуретом, затем иронично усмехнулся, и выстрелил. Револьвер благосклонно кивнул и, крутанувшись в ладони, исчез в кобуре.

Бородатый мужик разинул рот, зажимая ладонью пулевое ранение. В жарком воздухе истопленной избы запахло липкой кровью. Табуретка с грохотом упала на деревянный пол прямо возле митькиных ног.

– Чего тебе надобно, ирод ты проклятый?
– скрепя зубами от злости, процедил хозяин дома.

– Не скрипи так сильно зубами, раздражает, - Ящер любезно похлопал главу по раненному плечу, которое тот старательно зажимал.

Затем молодой человек медленно прошелся по ковровой дорожке, выстеленной до самой постели, наслаждаясь похрустыванием кожи на ремне и сапогах.

– Мне ведь, Никодим Семенович, много-то и не надо, - сказал Ящер. В его голосе то и дело проскальзывали истеричные нотки глухой обиды.
– Что б последнего не забирали, да вот, иконка поломалась. И того не нашлось у советской власти в закромах. Стеклышка!
– парень показал двумя пальцами, какой небольшой размер стекла ему требовался.

– Дурак ты, Митька, не ведаешь, что творишь, - прохрипел Никодим, отползая в тень. Его ночная рубаха пропиталась кровью.

– Коника хотел, но понимал всегда, что нельзя, форму гвардейскую, да где теперь гвардейцы эти?
– Митёк с досадой оглянулся, но вокруг была только темная комната с хрипевшим раненным председателем. В сенях с переломом обеих кистей валялся бес чувств и, судя по всему, без челюсти, Яшка, заклятый друг детства.

– Не стало всего этого, дядя Никодим, - митькино лицо перекосилось от обиды, глаза сузились в две маленькие щелочки, в носу засвербело, к горлу подкатил ком. Парень едва не заплакал.

– Я и у бога-то не просил, наоборот, за него ходил, а в итоге что?
– грудь Ящера тяжело вздымалась, он дышал часто и прерывисто.
– Я тебя спрашиваю?

– Ладно тебе, чудак, - примирительной произнес Никодим из темноты. Его дыхание было прерывистым и жарким, сердце надрывно стучало.
– Пойдем завтра к Порфирию, он и сыщет тебе стекляюшку эту, коли дело в ней. Чего же ты сразу-то не сказал, что дело такое важное?

Ящер вспомнил попа, кулем лежащего за алтарем, посреди белой контрабанды, и у него из груди вырвался горький вздох.

– Беги, Митька, - тихо прошептал Никодим.
– Нету тебе теперь покоя, испортил ты себе жизнь.

Эти его слова показались Ящеру добрыми, человечными, было в них даже немного заботы, в счет былого.

– А вы и дальше брать будете?

– Это не твое уже, Митька, дело, - в голосе председателя прозвучали властные нотки, он почувствовал, что возвращает себе контроль над ситуацией.

– И возьмете, много возьмете, - с ненавистью констатировал Ящер.
– Красное чудище, которое людей на огороде выращивать станет да головы им откусывать как качаны капусты! Многих сожрет, пока не издохнет.

– Беги, щенок, - Никодим сказал это с плохо скрываемым презрением. Он сам до конца не определился, желал ли этому идиоту смерти, или нет.

Парень отдал честь на старый манер, вся его мимика сделалась какой-то "белогвардейской", которую так хотелось избыть наступающему красному террору.

В сказках, которые рассказывал дед Тимофей, чудовище прогоняли всем миром. Но что делать, когда мир стремительно превращался в огород для выращивания качанов, чтобы это чудовище могло насыщать свой аппетит? Вот уже и глубокий частокол вбивали по всей длине участка, и даже на соседнюю территорию залезли.

Парень вспомнил, как старик показывал богатыря, долгое время прогонявшего наглое чудище: уходи, уходи, кышь отсюда! Богатырь повредил сопернику руки, затем, продолжая его ругать, выбил зубы, и, с возгласом мерзавец, снес тому голову.

– На вот, - Ящер похлопал отключенного Яшку по сизой щеке, снова перешагивая через него в сенях. Нижняя челюсть болталась, как на веревочке. Митька подсунул в карман утепленной шинели две новенькие немецкие гранаты.

В церкви много добра осталось. Помимо "маузеров" и английской тушенки там отыскалось и пару ящиков с гранатами. Прежде чем отправляться по следу комиссара, ограбившего его мать, надо будет снова заглянуть в храм божий, пополнить запасы. Настало время брать, а не отдавать, все равно все сгинет в страшном огне.

Ящер аккуратно прикрыл калитку, когда за спиной его раздались два взрыва. Бревна председателева дома подпрыгнули и обвалились вовнутрь. Печная труба с грохотом оседала в избу. Огонь с треском разбегался по брусьям.

Где-то на другом конце села залаяли собаки. Месяц выплыл из-за рваных туч, снова залив подорванную избу своим красноватым светом.

Сейчас, подумал Ящер, сюда сбежится много народу, будут кричать, возмущаться. Топать ногами, чесать затылки. В груди кольнуло и сдавило. Митька прокашлялся. Легкие будто горели огнем. Каждый вдох наполнял внутренние мехи, раздувавшие этот пожар.