Ящик водки. Том 3
Шрифт:
Есть просто хорошие, достойные правила. Например, правило горского гостеприимства. Тут, собственно, и сказать нечего. Хорошо, да и все тут.
Однако горский обычай гостеприимства, как и все древние правила, обладает… как бы это сказать… не недостатком, нет… но излишеством, что ли… Какой-то он слишком обязательный, не предполагающий исключений. Ты не рад этому гостеприимству, поскольку оно обязательно. Будь на твоем месте самый чудовищный злодей и убийца, он пользовался бы такими же привилегиями гостя, как и ты. И выдать его — страшный грех. (Еще раз Маттео Фальконе вспомнился, будь он неладен.)
Детерминизм правил поведения взамен искреннему движению души характерен не только для приверженцев адата. Так, например, известный раби Йосеф Телушкин в своей книге «Еврейский мир» пишет: «…иудаизм велит
Очень глубокая вещь! Древний обычай не верит в доброту как в движение души: человек — это эгоистичный подонок. Вот обычай и говорит: наплевать, что ты там переживаешь — злобу, ненависть или, наоборот, сострадание. Это твое личное дело. Ты — раб Божий. Вот и слушай, что тебе говорят. Отдай бабки и иди с миром. Возрадовалось сердце — хорошо, не возрадовалось — тебе же хуже, будешь мучаться от жадности. А нищему — помог.
Железная хватка обычая загоняет человека в прокрустово ложе голых схем поведения. Он ничего не может в них поменять. Он живет по раз и навсегда заведенному клише. Что происходит у него на душе — никого не волнует. Постепенно и сам человек уже перестает интересоваться собственными переживаниями, поскольку они не являются пищей для принятия решений о поступках. Все заранее предусмотрено. Мужчина — мужественный. Женщина — скромная. Старик — мудрый и т.д. Вообразите себе чеченца — алкоголика? Как? У меня — не получается.
Чеченцу запрещено ошибаться. Поэтому однажды ошибившись (все мы смертны), он будет упираться и настаивать на собственной правоте до конца, хотя в душе будет прекрасно понимать, что выглядит глупо. От этого он будет еще сильнее злиться, в том числе и на человека, который поставил его в такое дурацкое положение. Подойти и сказать — извини старик, я ошибся, он не может. Может быть, и хочет, но кого это волнует? Нельзя. Старики, если узнают, — осудят. Когда мы жили в Казахстане, чеченский мальчик в детском садике отобрал у меня кубики. Я стал их забирать обратно, а он взял кубик и ударил меня по голове. У меня пошла кровь. Рана была небольшая, и было почти не больно. Кровь быстро остановилась. Но молоденькая воспитательница захотела заставить этого мальчишку извиниться. Мальчишка целый день простоял в углу, но так и не извинился. Когда за ним пришли родители, то его отец поднял такой хай, что воспитательница зарыдала и отказалась от своей затеи… А казалось бы, чего такого — возьми да извинись, раз не прав?
Запрещено проигрывать. Я помню, когда в молодости занимался борьбой, то на соревнованиях к нам подходили чеченцы и говорили: «Вот он завтра с тобой борется. Мы знаем — ты сильный. Но он должен выиграть, иначе мы тебя побьем». Назавтра, если кто— Нибудь из наших побеждал, то мы, зная этот чеченский заскок, домой уезжали целой толпой, а то и ребят из «Динамо» с пушками просили проводить нас на вокзал. Дикость? Но эти молодые чеченцы, что они-то могут поделать? А яхь? Как это ты проиграл? Иди тогда и убей обидчика. Иначе — позор.
Запрещено совершать прекрасные безумства, запрещено выглядеть смешным. Запрещено. Запрещено. Запрещено… Эта тошнотворная серьезность каменных чеченских лиц. Эта стать и насупленность их церемониалов. Пугающая эстетика и энергия кругового танца-зикр. Этот транс, в который они впадают… Воистину, правы чеченцы, когда говорят — трудно быть чеченцем.
У меня складывается впечатление, что в чеченском мире удобнее всех жить старикам. Все остальные — дети, взрослые, мужчины, женщины — это всего лишь прислуга для обеспечения их комфорта. Все остальные должны исполнять перед стариками какую-то бессмысленную джигитовку без начала и конца. И не в силах что— Нибудь изменить. Огромная чеченская диаспора — это следствие такого положения дел. Люди просто вынуждены уезжать, чтобы самореализоваться. Причем диаспора была всегда, а не только в последние десять лет.
Чеченцу запрещено прощать. Вот про прощение хотелось бы сказать особо. Эта
тема стоит того.Талмуд учит: «День искупления прощает грехи против Бога, а не против человека, пока потерпевшая сторона не получит возмещения» (Мишна, Йома, 8:9). В книге известного охотника за нацистскими преступниками Шимона Визенталя «Подсолнух» есть описание случившегося с ним реального события. В конце войны, когда Визенталь сидел в концлагере, охранники притащили его к умирающему эсэсовцу. Тот рассказал Визенталю, что в начале войны уничтожил евреев в одном польском местечке. Теперь, перед смертью, он понял чудовищность своего поступка и хочет получить прощение от еврея. Визенталь подумал и молча ушел в концлагерь. Спустя тридцать лет он направил описание этого случая христианским и еврейским ученым и спросил: «Был ли я прав, не простив нациста?» Христиане ответили — нужно было простить. Закон и справедливость — важные вещи, но одних их мало. Нужно еще уметь прощать. Прощение — это то, что Иисус Христос добавил к справедливости. Евреи же, опираясь на Талмуд, ответили — нет. Единственные, кто мог его простить, — это его жертвы, а они мертвы. Значит, прошение невозможно.
В русском, английском, немецком языках слово «милосердие» имеет корнем слово «сердце». На иврите слово «милосердие» звучит как «цдака», всего лишь женский род от слова «цедек». А «цедек» на иврите — «справедливость». В русско-чеченском словаре на 20 000 слов я не нашел ни слова «милосердие», ни слова «прощение». А слово «справедливость» — нашел. Я не утверждаю, что в чеченском языке нет слов «милосердие» и «прощение». Просто они почти не используются. Известно ведь, что первые по употребительности 20 000 слов покрывают 99,9% речи в любом языке. Ох… Трудно быть чеченцем.
Кстати, ислам тут ни при чем. Магомет, признавая Христа пророком, включил в свое учение и категорию прощения.
«…рассматриваемые как нация, корсиканцы давно уже перестали участвовать в общем течении западноевропейской культуры. Они последовательно находились в подданстве у греков, римлян, арабских халифов, императора и Пизанской республики. Последней их властительницей была Генуэзская республика, выродившаяся в недостойную олигархию… Среди народа, обособленного не только в качестве островитян, но и в качестве горцев, старинные учреждения оказались до чрезвычайности живучими. Таким образом, кровомщение (вендетта) с сопровождающей его племенной организацией, сходной с… кланами, никогда совершенно не исчезало из корсиканских обычаев. …Ссоры разрешались междоусобицей. Зачастую союзы нескольких кланов, охватывающие значительную часть Корсики, вели друг с другом беспощадные войны… При всем том корсиканец, с чисто биологической точки зрения, развивался и совершенствовался. Среднего роста и могучего сложения, черноволосый, одаренный острым зрением, изящными, ловкими, жилистыми членами, неукротимым мужеством и другими первобытными доблестями, корсиканец пользовался всюду репутацией отличнейшего солдата и встречался в армиях всех южно-европейских государств…»
Наполеон Первый Бонапарт, Император Франции, имел одиннадцать братьев и сестер, из которых четверо умерли маленькими. Таким образом, осталось их семь. Перечислим всех.
Жозеф Бонапарт — король неополитанский и испанский.
Люсьен Бонапарт — принц де Канино.
Элиза Бонапарт — принцесса луккская и пиомбинская, великая герцогиня тосканская.
Людовик Бонапарт — король голландский.
Полина Бонапарт — принцесса Боргези, герцогиня гвастальская. Каролина Бонапарт — великая герцогиня клевебергская, позже — королева неополитанская.
Жером Бонапарт — король вестфальский.
Наполеон был корсиканец и, в соответствии с корсиканскими обычаями, тащил всю свою семью за собой. Он много времени тратил на своих бестолковых братьев, на взбалмошных сестер. Будучи сам человеком достаточно непритязательным, безумно много денег давал матери. Пристраивание родственников, перетаскивание их в столицу, подыскивание им теплых местечек, — одним словом, руководство кланом занимало не меньшее место в его распорядке дня, чем подготовка военных операций или дипломатических демаршей.