Ящик водки

– А на самом деле? Хорошая журналистика – это кто?

– Я тебе говорю – пи…ец, она кончилась. Она не нужна просто, я думаю. Ну вот есть Юрий Рост. Он писал ломовые вещи, тонкие очерки. Сейчас он пишет уже другое, далеко не такое задорное. При всем при том, что он жив-здоров и я с ним люблю выпить, поговорить, – но при всем добром к нему отношении не могу сказать, что лицо журналистики сегодня определяет он. И не Бовин определял – которого незадолго до смерти выгнали из «Известий», между прочим. Ему зарплату снижали, снижали, доснижались до совсем никаких денег и заметки не ставили – вот он и ушел соответственно куда-то.

– А куда он ушел?

– Я не знаю, может, и на вольные хлеба… (Кстати, это практично – перед смертью попадать на вольные хлеба. Будет, пардон, возможность о вечном подумать напоследок, какие-то оценки дать своей жизни.) Не нужен – тема закрыта. А что касаетсялица теперешней журналистики, то его определяют, я думаю, твои друзья Минкин, Хинштейн, Горшков (сайт kompromat.ru)… И тема моего увольнения еще. Я помню, как меня спрашивал Кабаков, писатель: «Старик, а чего ты уволился? На принцип пошел? Зря… Всегда же был хозяин, который диктовал». Ну вот как это объяснить? Вот такой пример я ему привел, который, мне кажется, до него дошел. Представь себе, говорю ему, вот приходим мы с тобой в публичный дом. К нам на кастинг высылают девушку. И я, глянув на нее, восклицаю: ах ты блядь! Ты мне скажешь: чего орешь? Здесь все бляди-то, в чем смысл твоего пафоса? А я отвечу: знаешь, Саш, смысл моего пафоса такой. Ты ее a priori рассматриваешь функционально как блядь, а у меня с ней человеческие лирические отношения. Были вот вплоть до этой минуты. Я с ней носился как с писаной торбой, чувства там, слюни, ночные задушевные беседы, суровые времена, пережитые вместе… И вдруг вот так внезапно выясняется, что за деньги по рыночным ценам она ровно те же самые услуги оказывает любому желающему… Ну и на х… я носился со своими смешными чувствами? Понимаю, насколько это неубедительно звучит, когда такое рассказываешь бизнесмену…

– Почему – нормально это звучит.

– Ну, короче, когда вот так все сходится, когда аргумент к аргументу – то в таких случаях какие могут быть сомнения. Закрыть тему, и все. Ну там и еще были причины… Как некоторые товарищи себя вели… Ну да это все дела давние. Иных уж нет, а те далече… Смешной случай: где-то об то время, в районе продажи, я летел из Лондона в самолете – случайно – с одним бизнесменом, который был причастен к сделке. Реально. Он сидел через проход, я ему говорю: «Жили мы как люди, а вы пришли и все испортили». Он говорит: «А что мы испортили-то? Чем тебе не нравится купля-продажа? Газеты для того и есть, чтоб за бабки в них печаталось то, что нужно хозяину». Меня впечатлила эта беседа. По ряду причин. Само собой, интересно было поболтать с бизнесменом такого ранга. Впервые причем – раньше-то мы не были знакомы, я с нуля начал беседу. И еще ж сразу наехал на него. А он мне вежливо объяснил свою позицию. Самое же тонкое и красивое в ситуации было то, что я был лишен возможности маневра, я не мог с ним спорить просто никак, и все тут! Что бы я ему сказал? Что газеты и журналисты – для правды и объективности? Он бы с улыбкой мне еще раз напомнил про то, что он с товарищами купил газету, это его частная собственность, его имущество, и он не для того тратился, чтоб поощрять какие-то абстрактные чужие свободы. И если б ему надо было на кого-то наехать или, наоборот, кого-то продвинуть, он что, обращался б к посредникам из числа пиарщиков? Как мне было спорить, когда я к тому времени сам из газеты ушел? Да и сам я, увы, был в курсе того, какие рубрики интересовали пиарщиков, какие цены были на рынке, кто из товарищей сколько зарабатывал на этих левых заказах… Я когда был там начальником, мне служба безопасности регулярно представляла доклады. Русская журналистика представала передо мной во всех мыслимых позах. И даром, и за деньги. Уж передо мной-то она вряд ли посмеет из себя целку строить…

– И как ты дальше жил? Что еще было?

– Были интересные моменты. Я пытался по новой устроиться на рынке массмедиа. Думал о жизни, звонил разным коллегам, чтоб встретиться и обсудить ситуацию, понять свое в ней место и определить, на что претендовать. Я-то выпал из реалий: я же как при советской еще власти, в августе 90-го, поступил в «Коммерсантъ», так из него на улицу и не выходил, грубо говоря. (Так люди выходят из зоны через годы отсидки – и мало что понимают: на воле уже другие правила, другие цены, другие банкноты и прочее.) Весь мой предыдущий экспириенс устройства на работу в СМИ ничего не стоил: прошлые попытки имели место в другую эпоху и вообще в другой стране. С кем-то я так и не смог встретиться: некоторые тщательно избегали со мной встреч и бесед.

– Да ты что! А почему?

– Не могу тебе точно сказать. Может, люди боялись, что, придя к ним в газету, я их вытесню оттуда? Хотя у меня таких планов не было. Но может, я увлекся бы, все мы живые люди, и кому-то со стороны это отчетливей виделось… Был и другой вариант: мне делали много заведомо неприемлемых предложений.

– Типа?

– «Давай ты будешь у нас писать какую-нибудь херню, а мы тебе, в свою очередь, будем платить херню же». Лишь бы отвязался. Это все было очень интересно… Меня это забавляло. Но, с другой стороны, были и приятные явления. Долецкая из «Вога» протянула руку дружбы, давала мне заказы и достойно платила. А еще Валера Фадеев, это журнал «Эксперт», предложил интересную работу с хорошими бабками. Я ему за это благодарен. (Хотя по ряду причин не смог к нему пойти.) Вова Григорьев, на тот момент замминистра, проявил участие. «Российская газета» хорошо себя показала. Ну, были и плюсы и минусы, но в целом это было очень увлекательно. Я с литературным восхищением наблюдал, как менялась картина: какие-то люди, которые неделю назад легко могли с тобой бухать до пяти утра и петь по пьяной лавочке песни, причем шахтерские, а не, к примеру, еврейские или казачьи, вдруг оказывались чрезвычайно занятыми… Хотя что я рассказываю, ты небось и сам попадал в такие ситуации. В целом же я провел время, то смутное время, с пользой. Для меня было важно, что я съездил в страны, которые оставались у меня непосещенными и в то же время желанными. Еще я переиздал книжку про Америку… Вообще поза крывал какие-то старые темы, доделал недоделанное. Издал новую книжку – про мои путешествия по России. Она вышла в самом конце года, при том что дописал я ее летом, – неплохой темп, при советах такой был невозможен. Последняя заметка, которую я написал для этой книги, была про русских беженцев. Меня очень занимала эта тема. Вот Солженицын про это писал много – помнишь? Что Россия бросила за границей 20, что ли, миллионов русских, и вот их давят, а они бегут. И я думал: ну что здесь самое показательное? Что надо писать? Пошерстил по беженским комитетам и фондам и нашел забавную ситуацию, показательную. Там группа русских уехала из Казахстана в Липецкую область, поселилась компактно, у них были какие-то бабки, они еще получили кредиты, построили поселок из приличных домов – с водопроводом, чего отродясь не было в тех местах.

– Чего делали – землю обрабатывали?

– И это было. Причем они купили свои трактора. А еще швейный цех построили. Молодцы вроде, хорошо начали жить. И вот они так жили, жили… А потом вдруг бац – и все пересобачились! Начали друг на друга писать в прокуратуру жалобы. И я подумал: вот оно, то самое! Вот где все проблемы русской жизни переплелись! И поехал к ним в Липецкую область. Посмотрел на них там, поснимал. Действительно, они там раскололись на два лагеря, взаимно ненавидящих друг друга. И там была такая дама, председательница этого беженского поселения. Так ее зять, он шофером работал, со своей матерью разругался – потому что она была во вражеском стане и являлась политическим противником его тещи. Не то что брат на брата, а сын на мать даже пошел! И я этих допрашиваю несчастных: «Ну, какие у вас проблемы, расскажите. Она обещала нам дома построить, когда вывозила из Алма-Аты, – почему не построила? А себе-то – построила!» Я говорю: «Дайте мне договор». В договоре написано – будем всем помогать строить. Так в чем проблема? Купите вот кирпич, она вам будет строить, поможет, причем по себестоимости. Они говорят: нет, строить – это значит она нам строит, а мы стоим и смотрим… Удивительная это была картина. И так они все там разосрались. Говорят: наша задача и мечта – чтоб наша предводительница не жила хорошо. Чтоб ей какое-то там финансирование скудное перекрыли. Не свою жизнь им хотелось улучшить – но чужую жизнь они страстно желали испортить! И физик там какой-то был с ними – секретный, атомный, который стал преподавать в школе, когда его выгнали из большой физики. Он копался в огороде в селе в Липецкой области, потому что в Алма-Ате русская наука закончилась.

– Он тоже был недоволен?

– Нет, он, наоборот, был доволен. Счастлив! Причем он такой оказался: им дали кредиты на 20 лет без процентов, как беженцам русским. В принципе – серьезно помогли людям!

– Ну и?…

– Так дедушка-физик этот такой человек, что на выданный ему кредит построил коробку, а потом поехал в Казахстан, продал какой-то дом свой в Алма-Ате, привез бабки – и выплатил весь кредит сразу, досрочно. Спасибо, говорит, стране, что помогла, а теперь я деньги возвращаю; вдруг еще кому помощь нужна, что ж я буду на эти деньги жировать, крутить их. Он даже ремонт в своем новом доме не сделал – денег нету. И живет где-то в подсобке, в чулане при школе.

– Ну и мудак.

– Я так не думаю. По мне, так это очень приличный человек. Совесть у него есть. В общем, красивая получилась картина с беженцами. Яркая. Образы тут разные напрашиваются, но мы их разбирать не будем… А напоследок, под самый занавес, нам Ельцин преподнес подарочек – уволился с должности.

– Ельцин, конечно, всех удивил.

– Это кто ему такое придумал? Валя?

– Да, думаю, что да. И Путин…

– Это красиво прозвучало.

– Уж больно технологично. Я не понимаю, почему они Степашина сняли. Степашину можно было ту же схему поручить…

– Ну наверное, нашлись влиятельные люди, которые были против Степашина.

– Ну а с Путиным – что, все были за?

– К Путину все относились, мне кажется, куда более ровно. Тогда.

– Наверно… Новость об отставке Ельцина Б.Н. я встретил на горнолыжном курорте в Колорадо. Мы с Борькой Йорданом поехали Миллениум встречать. В Соединенных Штатах Америки. С 1999-го на 2000-й. Все праздновали, когда три нуля появилось.

– Что, как мы знаем, ошибка.

– Да. 2001-й год был началом нового века, мы все знаем. Но праздновали все равно.

– И что?

– Ничего. Я радовался, мне симпатичен Путин был. Мне казалось, что вот сейчас какая-то динамика появится, ведь дедушка совсем уже был старый, толстый. Сейчас он похудел.

– Но ты понял эту схему: что фактически это назначение, поскольку такое внезапное объявление даты выборов без подготовки лишает остальных конкурентов шансов. Ты понимал это?

– Да. Но я в то же время и хотел, чтобы Путин победил.

– О! И я тоже это понимал как позитив.

– Иначе – Примус.

– Да, все же готовились. Гусь ведь под него выстраивал все.

– Да. Я не хотел Примуса. В принципе я Лужку симпатизирую, но Примус, мне кажется, это все-таки уже прошлый век. Ну это уже совсем… Такой он советский, ну просто совсем, – по стилистике.

– Я тогда назначение Путина одобрил. Да, в общем, и сейчас думаю – а какие еще варианты?