Ястребиный князь

– Охотничаю! – Ему так понравилось слово, сказанное ею, что он не отказал себе в удовольствии повторить. – Да-да, охотничаю! – И с интонацией взрослого, заботящегося о малых, спросил: – А вы не боитесь здесь… одна?

– Почему же одна? – возразила она. – Мои тут совсем рядом… на Ямах. Брат, дедушка…

И Полудин, пораженный догадкой, спросил:

– Случаем, ваш дедушка не Василь Ерофеич?

– Да! – обрадовалась она. – Откуда вы знаете?

– Как откуда? Многие у вашего дедушки курсы проходили.

– Какие такие курсы?

– Охотничьи. Кстати, как вас зовут-величают?

– Варвара, – помедлив, ответила она.

– Какое суровое имя! Варвара. А впрочем – Варя, Варюша… – Он произносил эти слова с каким-то отрешенным упоением – словно долго вспоминал их и, изрядно помучившись, наконец-то вспомнил. – Да-да, конечно… Варя, Варюша…

Она смотрела на него с удивлением, и он, спохватившись, сказал:

– Пожалуй, и мне нужно представиться.

– Зачем вам представляться? – неожиданно сказала Варвара. – Я вас и так знаю!

– Неужели? – усмехнулся Полудин. – По-моему, я вас вижу впервые. Хотя… – Он недоговорил: вот так же когда-то стояла синеглазая, с золотистыми веснушками Варвара с березовым, в крупную клетку, коробом, на солнечной поляне, и так же, как теперь, среди прошлогоднего бурьяна росла хрупкая, с полузакрытыми лиловатыми ресницами сон-трава…

– Не верите? – живо спросила она.

– Не знаю.

– Хотите, я вам докажу?

Полудин пожал плечами:

– Попробуйте!

– Хорошо. Слушайте! Только не улыбайтесь.

Но Полудин и не думал улыбаться: что-то очень серьезное, не менее загадочное, чем история с «Пордэем», происходило у него на глазах.

– Тогда слушайте! – строго сказала Варвара и, потянувшись лицом к небу, начала:

Быстрая птица летит над рекою.Берег вчерашний окутала мгла.Хочется воли, но больше – покоя,Хочется света, но больше – тепла.

Она читала стихи нараспев, с незначительными перемолчками, словно продолжала петь свою древнюю песню.

Может, и нам пролетать над стремниной,Прежде чем пасть присмиревшими ниц…Как совместить этот зов ястребиныйС робкой душой одомашненных птиц?

Она закончила чтение, задорно спросила:

– Ну что?

– Откуда вы знаете мои стихи? – по-юношески краснея, воскликнул Полудин. – Они нигде не печатались!

Варвара многозначительно улыбнулась:

– Неужели не помните? Вы же мне их на балу в Дворянском собрании подарили.

У Полудина весенняя земля поплыла под ногами:

– Какой еще бал?

– Успокойтесь! – сказала Варвара, всем своим видом показывая, что готова вернуть ему утраченное равновесие. – Не было никакого бала. Эти стихи вы читали позапрошлым летом в Алешунине. На Празднике поэзии. Помните?

Он обрел под собою твердь, но голова продолжала по-прежнему кружиться, томительно, сладко.

– У вас хорошая память! – сказал Полудин, вглядываясь в удивительно родное, не раздражающее ни единой черточкой лицо.

– Обыкновенная память, – согласилась Варвара. – Просто запомнилось, и всё!

– Да, это бывает! – задумчиво сказал Полудин. – Запомнится, и всё! – И, продолжая неотрывно смотреть на Варвару – он словно родниковую, незамутненную воду пил с ее лица, – спросил, подбирая слова: – А вы к охотникам… на Ямы… не собираетесь?

– Зачем? – удивилась она. – У них свои дела. – И, чуть помедлив, обнадежила: – Ну разве что ушицы отведать…

– Ну, всего! – прощаясь, проговорил Полудин. Он как будто понукал себя. – Ну, всего!

– Подождите! – встрепенулась Варвара.

Она подплыла к нему и, словно готовясь приласкать напоследок, поднесла к его лицу маленькую, с бирюзовым перстеньком руку. Его сердце застучало на всю поляну, на весь лес. И она, вглядываясь в его неприкаянные глаза и сильно краснея, как теперь могут краснеть лишь немногие, строго сказала:

– Да подождите же! Вы все тенеты собрали!

Она, торопясь, сняла с его кепки серую паутинную налипь и старательно, по-детски показала. Он, сдерживая разгоряченное дыхание, понимающе кивнул ей и тут же, словно опасаясь нового, способного обмануть жеста, неловко стянул с себя головной убор и сам, не дожидаясь помощи, стал обирать липнущую к пальцам паутину. Он это делал довольно долго, стараясь не смотреть на Варвару. Потом надел кепку, широким солдатским движением поправил поясной ремень, потоптался на месте, словно прикидывая, в какую сторону идти, наконец развернулся и каким-то неестественным, спотыкающимся шагом – будто его, вопреки воле, выталкивали с поляны – зашагал к Озеру.

«Только бы не оглянуться! – настраивал он себя. – Только бы не выдать себя!»

Ему казалось, что она смотрит вслед и всё понимает.

Он стремился в чащугу. Здесь ему, защищенному от пристального взгляда Варвары, было спокойнее. И более выверенным, устойчивым становился вышедший из повиновения шаг.

«Что я вообразил, старый дурак! – корил себя Полудин. – Расчуфыкался, как весенний тетерев! Еще немного – и завальсировал бы на кругах…»

Но какое-то спортивное чувство, не ведающее ни возраста, ни сторожкой оглядки, возражало: «А собственно, почему дурак?»

И когда вблизи Озера, в колючей непролази шиповника он, встав на колени, выкапывал охотничьим ножом мохнатые, узловатые на сгибах корни, знакомый женский голос подначивал: «А собственно, почему дурак?»

– Вот он, пропадущий! – зычно вскричал Полковник, показывая на Полудина опорожненной стопкой. – Едва к ухе успел!

Все четверо, сидящие за раскладным столом на тонконогих стульчиках, податливо, словно костер под порывом внезапного ветра, потянулись в сторону появившегося скитальца, и Полудин по разнообразию и остроте недавних впечатлений ощутил, что пробыл в лесу действительно очень долго.

Приглядываясь к знакомому пополнению охотничьего табунка – егерю Николаю, заядлому охотнику по перу, и его свояку Василию, утятнику начинающему, но, как говорится, с охотничьей косточкой, – Полудин подошел к послушно горящему, не разметанному как попало костру и, вдыхая кисло-сладкий дымок березовых дров, крепко, с удовольствием пожал руки Николаю и Василию. Впрочем, и Абориген, объедающий поджаренную колбасную нарезь с закопченного прутика, тоже поднялся из-за стола и, бедово блестя глазами, поздоровался за руку с Полудиным.