Яйцо грифона

Базарчик выглядел так, словно над ним пронеслась буря. Навесы сорваны, прилавки опрокинуты, товары разграблены. Под ногами хрустели осколки зеленого и оранжевого стекла. Среди общего разгрома нетронутой торчала стойка с итальянскими шарфами, стоимостью с годовое жалованье. Понять это было невозможно. По всему базару усердно трудились затронутые. Они нагибались и распрямлялись, поднимая обломки, они подметали. Одного колотил человек в скафандре.

Гюнтер моргнул. Неужели это происходит в действительности? Женщина корчилась под ударами, дико вскрикивала, пыталась увернуться. Под одним из поставленных на место навесом, в тени радужного шелка, отдыхали у стойки еще четыре скафандра. Ни один из них и не подумал прийти на помощь женщине.

–  Эй!
– заорал Гюнтер. Он неожиданно застеснялся, словно его вдруг вытолкнули на середину сцены, не объяснив ни роли, ни сюжета.
– Прекратите!

Скафандр повернулся к нему. Одна перчатка продолжала сжимать тонкое предплечье женщины.

–  Пошел вон, - проворчал по радио мужской голос.

–  Ты что это вытворяешь? Кто ты такой?
– Мужчина носил скафандр «Вестингауза», таких среди незатронутых было около дюжины. Но Гюнтер вспомнил бурое выжженное пятно в форме почки на брюшной панели.

–  Познер, это ты? Отпусти женщину!

–  Какая это женщина, - сказал Познер.
– Ты на нее посмотри - она и не человек даже. Она затронутая.

Гюнтер установил шлем на запись.

–  Я все записываю, - предупредил он.
– Еще один удар - и Екатерина это увидит. Честное слово.

Познер выпустил женщину. Она секунду-другую стояла, как оглушенная, потом голос в ПК снова подчинил ее. Она нагнулась, подняла метлу и вернулась к работе.

Отключив шлем, Гюнтер спросил:

–  Ладно. Что она сделала не так?

Познер в негодовании выставил вперед ногу и сурово указал на нее.

–  Она обоссала мне ботинок.

Скафандры под навесом с любопытством наблюдали за спором. При этих словах они разразились хохотом.

–  Сам виноват, Вилл!
– крикнул кто-то из них.
– Я же говорил, что надо отводить им больше времени на личную гигиену.

–  Подумаешь, малость сырости. Выкипит при первой прогулке в вакуум.

Но Гюнтер не слушал их. Он смотрел на затронутую, избитую Познером, и гадал, почему до сих пор не узнал в ней Аню. Правда, губы у нее поджались, лицо было сведено беспокойной гримасой, как будто заводной ключ у нее в затылке перекрутили на три лишних оборота. И плечи тоже ссутулились. Но все же…

–  Мне очень жаль, Аня, - сказал он.
– Хиро погиб. Ничего нельзя было сделать.

Она продолжала водить метлой, все забывшая и несчастная.

Он успел на последний подкидыш смены и на нем добрался до Центра. Приятно было вернуться домой. Миико Езуми решила, что внешние фабрики обойдутся без кислорода и избытков воды, и теперь в скальной нише устроили душевую. К ней выстраивалась длинная очередь, на мытье отводилось всего три минуты, й мыла не было, но никто не жаловался. Кое-кто, чтобы пополоскаться подольше, забивался в кабину компаниями по двое, по трое. В очереди на их счет отпускали грубые шуточки.

Гюнтер вымылся, нашел себе чистые шорты и футболку «Главкосмоса» и пошлепал босиком через зал. Он остановился перед дверью общей комнаты, слушая, как за столом обсуждали самых колоритных тронутых, с которыми сегодня пришлось столкнуться.

–  А вы видели Мышиного Охотника?

–  А Офелию?

–  И Папу!

–  И тетку-утку!

Все искренне веселились. В комнате расцветало теплое чувство товарищества, которое склонный к сентиментальности отец Гюнтера называл Gemutlichkeit

[6]. Гюнтер вошел.

Лиза Нагенда подняла улыбающееся до ушей лицо - и застыла. На скулах у нее шевельнулись желваки.

–  А вот и персональный шпик Измайловой.

–  Что?

От этого обвинения у Гюнтера перехватило дыхание. Он беспомощно огляделся. Никто не захотел встретиться с ним взглядом. И все молчали.

Лиза от ярости стала серой.

–  Ты меня слышишь? Это ведь ты настучал на Кришну, так?

–  Что ты несешь? Что за дурь у тебя в голове, если… - Он с трудом справился с собой. Нет смысла отвечать истерикой на истерику.
– Тебя не касается, что связывает или не связывает меня с Измайловой.
– Он обвел взглядом компанию.
– Вы не заслуживаете, чтобы я вам говорил, но Кришна работает над лекарством. Если какие-то мои слова или действия помогли вернуть его в лабораторию, пусть будет так. Она с надменной улыбочкой спросила:

–  А как ты оправдаешься за донос на Познера?

–  Я не…

–  Все уже слышали! Ты сказал ему, что намерен отправиться прямиком к своей драгоценной Измайловой со своими снимочками на шлем.

–  Послушай, Лиза… - начал Такаини. Она отмахнулась.

–  А ты знаешь, что сделал Познер?
– Гюнтер погрозил пальцем Лизе.
– А? Знаешь? Он избивал женщину! Аню! Он избивал Аню у всех на виду!

–  Ну и что? Он ведь один из нас. Не какой-нибудь вонючий, пускающий слюни пустоглазый тронутый зомби!

–  Ах ты сука!
– Гюнтер в ярости потянулся через стол к Лизе.
– Я тебя убью, честное слово!

Он метнулся вперед, и народ шарахнулся от него, началась суматоха. Познер протиснулся к Гюнтеру, встал перед ним, растопырив руки, мужественно выпятив челюсть. Гюнтер кулаком ударил его в лицо. Познер ошеломленно пошатнулся. У Гюнтера заныли костяшки пальцев, но чувствовал он себя на удивление хорошо. Если все вокруг сошли с ума, почему ему нельзя?

–  Только попробуй!
– выкрикнула Лиза.
– Я с самого начала поняла, что ты из этих.

Такаини утащил ее в одну сторону, Гамильтон, обхватив Гюнтера за плечи, оттянула его в другую. Двое друзей удерживали Познера.

–  Я тобой по горло сыт!
– заорал Гюнтер.
– Дешевка, б… !

–  Вы слышали? Слышали, как он меня назвал!

Их, вопящих, поспешно вытолкали в противоположные двери.

–  Все в порядке, Гюнтер.
– Бет запихнула его в первую попавшуюся нишу. Он свернулся у стены и лежал, закрыв глаза и дрожа.
– Все уже хорошо.

Но ничего хорошего не было. Гюнтер внезапно понял, что, кроме Екатерины, у него не осталось друзей. Настоящих друзей, близких друзей. Как это вышло? Как будто все вдруг стали оборотнями. Те, кто не потерял разума, все равно были чудовищами.

–  Я не понимаю. Гамильтон вздохнула:

–  Чего ты не понимаешь, Уэйл?

–  Как люди… как мы все относимся к затронутым. Когда Познер бил Аню, рядом были еще четверо скафандров, и ни один пальцем не пошевелил, чтобы его остановить. Ни один! И я тоже такой, что толку притворяться, что я лучше других! Мне хотелось пройти мимо, как будто я ничего не видел. Что с нами происходит?

Гамильтон пожала плечами. Темные короткие волосы, простое круглое личико.

–  Я в детстве ходила в довольно дорогую школу. В каком-то классе они нам устроили один из этих экспериментов, которые якобы обогащают личность. Знаешь? Дают жизненный опыт. Нас разделили на две группы: «заключенные» и «охрана». «Заключенным» не полагалось покидать отведенные им помещения без дозволения «охраны», «охрана» получала более вкусные завтраки… все такое. Очень простые правила. Я была в «охране».