Язычество Древней Руси
Шрифт:
Исходя из верной расшифровки "словиша - соловей", привлечем исторические данные, сохраненные в труде В. Н. Татищева. Речь идет о сохраненной только в татищевской записи поздней Иоакимовской летописи, включившей в свой состав ряд древних преданий. Для нашей цели важен рассказ о крещении новгородцев Добрыней в 988 г. и переданный как бы от первого лица, как от очевидца, событий ("мы же стояхом на Торговой стороне").(Татищев В. Н. История Российская, т. I, с. 112.)
"В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси - не пустити во град и не дати идолы опровергнут. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием. И аще Добрыня прещением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху. И вывезше 2 порока (метательных орудия) великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сущие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен СОЛОВЕЙ, велъми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой стороне, ходихом
В. Л. Янин считает, что разгром христианских домов и церкви Спаса происходил севернее Детинца на улице Розваже, где им установлен пожар 989-990 гг. (Янин В. Как и когда крестили новгородцев.
– Наука и религия, 1983, № 3, с. 31).
Новгородцев-язычников возглавляли "предние мужи" во главе с боярином-тысяцким и "высшим жрецом" Соловьем. Могли ли принадлежать гусли с именем Словиши жрецу Соловью из предания в Иоакимовской летописи? Гибель гусель, разломанных на три части, относится по археологической стратиграфии к 1070 - 1080-м годам. Естественно, что их последним владельцем не мог быть тот Словиша, который действовал по легенде на сто лет раньше. Но сами гусли могли первоначально принадлежать кому-либо из действующих лиц 980-х годов. Найдены они близ древней Волосовой улицы, где, без сомнения (на месте церкви Власия XIV в.), в языческие времена находилось капище Волоса. По преданию, именно сюда, "выше града", и устремился противник Словиши Путята, крестивший Новгород мечом. Если гусли принадлежали Словише - Соловью, то они вполне могли передаваться по наследству и оказаться в 1070-е годы в руках его внука; степень изнашиваемости таких инструментов невелика. Их последний владелец был, по словам Б. А. Колчина, богатым новгородцем: в его доме найдены аметистовые и янтарные украшения и грамота-вексель (№ 526) на 16 гривен.(Колчин Б. А. Гусли…, с. 361.)
Уничтожение гусель (обломки которых оказались в разных частях двора) может быть связано с известным рецидивом язычества в 1060-1070-е годы: пророчества и действия волхвов в Ярославле, на Белоозере и в Киеве. В Киеве в 1068 г. был убит новгородский епископ Стефан ("свои его холопи удавиша"). В Новгороде около 1071 г. появился волхв: "творяся акы бог". Здесь тоже собирались убить епископа, и "людие вси идоша за волъхва". Только смелость и решительность князя Глеба Святославича, зарубившего языческого жреца топором, позволила восстановить положение, после чего вполне естественно предположить репрессии против язычников. Церковные писатели в это самое время писали о том, что русские люди "словом наречающеся хрестияне, а поганьскы живуще", дьявол переманивает их от бога "трубами, гуслъми, русальями".(Новгородская I летопись, с. 188. 1068 год.)
В предшествующем тексте явно ощущается наличие авторского предположения о том, что гусли принадлежали в конце X в. Словише-Соловью, а затем оказались у его потомка или наследника, сохранившего и во второй половине XI в. связь с волхвами. Предположение вполне вероятное, но, к сожалению, совершенно бездоказательное. Учитывая то, что имя Соловья почерпнуто из поздней легенды (а её позднее формирование явствует из упоминания пороков-катапульт, что не могло быть ранее XII - XIII вв.), можно допустить, что Словиша, живший близ Волосовой улицы в XI в., содействовал волхву, увлекшему за собою весь город, поплатился за это уничтожением гусель, и имя его попало в предание о языческих временах и о сопротивлении язычников церковникам, но оказалось сдвинутым в глубь десятилетий и несколько видоизмененным. Независимо от этих догадок, ритуальное значение гусель не подлежит сомнению. Былина о Садке вся пронизана этим особым, волшебным свойством гусель: играет гусляр на берегу Ильменя, и поддонный князь дарит ему небывалый улов рыбы; уклонялся разбогатевший купец Садко от уплаты дани морскому царю, и тот потребовал его к себе, в пучину, но волшебные гусли выручили принесенного в жертву купца; разбушевалось море от пляски царя и царицы Белорыбицы и порванные струны гусель внесли успокоение.
В поэме о Садке есть одна устойчивая деталь, которая в сопоставлении с фольклорными данными объясняет нам постоянное упоминание святого Николая, которому Садко строит церковь-однодневку за свое избавление со дна морского. Ведь летописный Сотко Сытинич строил церковь Бориса и Глеба, а не Николая, в былине же во всех её вариантах вмешательство Николая прекращает бурю, и благодарный Садко, оказавшийся чудесным образом на берегу Волхова, строит церковь в честь Николы. Мы уже видели,
что в Перыжи, точно на месте разоренного тройственного капища была поставлена в X - XI вв. просторная "легкая постройка", ориентированная по азимуту 6 декабря (день "Николы зимнего"), которая почти несомненно являлась реальной основой былинной церкви-однодневки в честь святителя Николая. Принесение Садка в жертву царю Водянику обставлено по всем правилам языческого жертвоприношения: как только подводный владыка остановил невидимой силой корабль или поднял грозную бурю, Садко начинает одаривать море бочками серебра и золота, откупаясь от царя, но это не помогает: Ай же, вы дружки-братья корабельщики, Верно не пошлины Поддоный царь требует, А требует он голову человеческу!Далее происходит жеребьевка, выбор жертвы по воле судьбы. Такая жеребьевка описана в летописи, когда за неделю до Перунова дня в 983 г. определяли жертву. Художник Радзивиловской летописи показал технику обряда: князь бросал игральные кости, и тот, кому выпадало счастливое число (шестерка), считался пригодным. Здесь бросали в море деревянные жребии, и тот, чей жребий тонул, должен быть утоплен. Обреченного не просто бросали в воду, а спускали на воду "дощечку", "дощечку дубовую" (часто), на "колоду белодубову" или в поздних вариантах - "шлюпоцку". Садко садился на доску, брал с собой мисы с серебром и золотом, образ Николы и обязательно гусли.
Поискала судьбина Садко купца богатого.Спускали дощечку-то дубовую,И он прощался со дружинушкой хороброей,Берет с собой гуселышки яровчатыИ садится на тую дощечку на дубовую.Тут он взял во правую рукуОбраз Миколы угодника,А во левую - гусли яровчатыИ приказал Садко купец, богатый гостьМисы (с деньгами) класть на дощечечкуИ сам садился на тую жеИ будто в сон заснул…Дощечка иногда заменялась "колодой белодубовой", но всегда обреченный в жертву Водянику Садко плывет на каком-то утлом предмете.
В связи с этой деталью особый интерес представляет запись об обряде, имитирующем принесение жертвы не Водянику, а христианскому Николе.
Это обряд "умилостивления Онежского озера". Он проводился 6 декабря.
"Каждый год накануне зимнего Николы пред всенощной из каждой рыбацкой семьи к известному месту собираются старики. На берегу ими делается человеческое чучело и в дырявой лодке отправляется в озеро, где, конечно, и тонет. Два-три старика поют песню, где просят Онего (озеро) взять чучело соломенное … И для большей вразумительности призывают имя Николы Морского". (Данилов В. Работы по этнографии в учительских институтах и семинариях.
– ЖМНП, 1916, № 8, LXIV. Цит. по кн.: Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982, с. 83.)
Эта малоизвестная этнографическая запись, извлеченная Б. А. Успенским, является ключом ко всему комплексу былинных упоминаний и археологических фактов, о которых шла речь выше:
1. "Никола зимний", он же "Никола Мокрый", "Никола Морской", требующий человеческих жертв для озера, - прямой наследник архаичного Водяника, Поддонного князя, который "требует живой головы во сине-море".
2. После уничтожения всех языческих капищ в 989 г. на их месте была построена церковь не пророка Ильи, обычно заменявшего языческого Перуна-громовержца, а того самого Николы зимнего, который в обряде "умилостивления озера" сменил поддонное, водное божество. В Новгороде и его окрестностях в XI - XIII вв. было много Никольских церквей: на Торговище близ княжьего двора (1113 г.), в Неревском конце на Яковли улице (1135 г.), на Городище у истока Волхова (1165 г.), у Пидьбы (до 1228 г.) и в начале пути из Ильменя в "море Хвалынское", у устья Мсты - "Никола Липный" (каменная 1292 г.).(В некоторых вариантах былины о Садке наряду с церковью Николы упоминается на втором месте церковь Спаса-Преображения (Новгородские былины, с. 212), что соблазнительно сопоставить с тем, что новгородцы-язычники в 989 г. "церковь Преображения господня разметаша". В восстановлении этой церкви вскоре после утверждения христианства был особый символический смысл.)
3. Из трех круговых капищ, обнаруженных раскопками на Перыни, два крайних были посвящены двум рожаницам. Это могли быть Лада и Леля или же, что более вероятно, - Макошь, связанная с осенним урожаем, и Лада, богиня весны. В их честь были построены церкви: Благовещенская деревянная (праздник 25 марта) и каменная Рождества Богородицы, поставленная в конце XII в. (может быть, на месте более старой деревянной?); праздник - 8 и 9 сентября. Память о Перуне, идол которого простоял около 8 лет, сохранилась лишь в имени Перыни. Память о центральном божестве, предшественнике Перуна, о царе Водянике, держалась (судя по постройке церкви Николы) в X - XI вв., но постепенно забылась.