Язычник

— Почему? Откуда вы знаете?

— Да потому, что он умер более двухсот лет назад.

Глава 38

Улыбка на лице сотрудника галереи составляла разительный контраст с ошеломленным выражением лица Донны.

Увидев ее растерянность, он сразу посерьезнел.

— Я хочу сказать, что тот Джеймс Уорсдейл, которого я знаю, давно уже умер. Но может быть, есть другой... Хотя... — Он пожал плечами. — Это необычное имя.

Еще не оправившись от легкого потрясения, Донна протянула руку к сумке и вытащила дневник.

— Вот посмотрите. — Она показала на запись — «Джеймс Уорсдейл. Дублинская национальная галерея»

— Все правильно, вы в той самой галерее, где выставлены его работы. Но самого его тут нет.

Донна покачала головой, сильно озадаченная услышанным. К тому же она была смущена тем, что так опростоволосилась.

— Извините, — сказала она и повернулась, собираясь уйти.

— Погодите, — остановил ее молодой человек. — Надеюсь, у вас найдется минут пять свободного времени. Вы пришли, чтобы посмотреть работы Уорсдейла. Позвольте же мне показать вам их, это самое малое, что я могу сделать.

Она заколебалась, затем слабо улыбнулась

— Пять минут? — повторила она — Я чувствую себя такой идиоткой.

— Напрасно. Вы не первая, кто приходит сюда, ничего не зная о Джеймсе Уорсдейле.

Молодой человек вышел из-за стойки справочного бюро, его место занял один из его коллег. Он подошел к Донне и жестом пригласил ее следовать за собой. Ее вновь поразила его красота и свободные, непринужденные манеры.

— Гордон Махоуни, — представился он.

— Донна Уорд. Давно вы здесь работаете?

— Шесть лет. Знать, чьи работы здесь выставлены, весьма полезно. Посетители всегда задают вопросы.

— Но не всегда ищут самого художника.

Махоуни усмехнулся.

— Почему именно вас интересуют работы Уорсдейла? — спросил он, проводя ее мимо туристов, студентов и других посетителей.

— Потому что им интересовался мой муж, — ответила она с легкой печалью в голосе.

— Он здесь, с вами?

— Он умер.

— Извините, — поспешно сказал Махоуни. — Он что, интересовался малоизвестными ирландскими живописцами?

— Именно к таким вы и относите Уорсдейла?

— Он не был одним из наших прославленных живописцев. Хотя, может быть, он и не заслуживает такой уничижительной оценки, как «малоизвестный».

Они поднялись по лестнице на следующий этаж. Махоуни шел быстро, время от времени оглядываясь на Донну. Наконец он остановился и широким жестом показал на висящую на стене экспозицию.

— Вот кое-какие из работ Джеймса Уорсдейла.

Донна стояла, глядя на экспозицию, в то время как ее гид рассказывал ей о каждом полотне по очереди. Картины — пейзажи, портреты и натюрморты — были довольно заурядные. Она не видела в них ничего, что могло бы заинтересовать Криса. Сама она мало что смыслила в искусстве и не могла оценить полотна. Они казались ей хорошо отделанными, но посредственными. Что же, черт возьми, могло привлечь к ним внимание ее покойного мужа?

— Чего же искал ваш муж? — спросил Махоуни.

Донна только пожала плечами, переводя взгляд с полотна на полотно.

— Честно сказать, я не знаю, — спокойно ответила она. — Это все его картины?

— Все, что у нас есть. Почти все. Есть еще одна в запаснике. — Он улыбнулся. — Она всегда хранится в запаснике, хотя это, может быть, самая интересная его вещь. Но тема делает ее — как бы это сказать — нежелательной для всеобщего обозрения.

— На ней изображено что-то непристойное? — спросила она. Махоуни рассмеялся.

— Да нет же, ничего подобного.

— Почему же ее никогда не выставляют?

— Для этого есть кое-какие препятствия.

— Пожалуйста, покажите ее мне, — попросила она.

Махоуни заколебался; его обворожительная улыбка поблекла.

— Не знаю. Вероятно, мне не стоило об этом упоминать. — Он оглянулся, словно опасался, что кто-то подслушивает их разговор.

— Это может иметь важное значение, — настаивала она.

Наконец он кивнул.

— Хорошо. Пойдемте.

Глава 39

Галерея оказалась совсем не такой, какой представлялась Донне. Она не была заполнена суровыми стариками и старухами, придирчиво осматривающими картины; атмосфера в здании стояла не угрюмая, давящая, как она полагала, а радостная, приподнятая. Сам Махоуни ничуть не походил на тот образ сотрудника галереи, который сложился в ее воображении. Он был чересчур молод и полон жизни для работы, предназначенной, как она считала, для людей с накрахмаленными воротничками, неулыбчивых и чопорных. Все ее прежние представления оказались опрокинутыми.

Не составлял исключения и запасник. Она представляла себе каморку, наполненную завернутыми в запыленную ткань картинами, где стоит затхлый запах старых полотен и тлена. Но оказалось, что это хорошо проветриваемая комната, ярко освещенная лампами дневного света и приятно пахнущая освежителем воздуха. Здесь с помощью кондиционеров постоянно поддерживалась ровная температура, необходимая для наилучшего сохранения картин. В тишине слышалось только тихое гудение кондиционера, стоявшего на картотеке.

Картины, в зависимости от их величины, были аккуратно расставлены по отсекам. Некоторые были прислонены к стене. Эти были прикрыты от пыли белыми чехлами, а кое-какие — чем-то похожим на клейкую пленку.

— Как вы решаете, какие картины выставлять, а какие хранить здесь? — спросила она Махоуни.

— Мы применяем систему ротации, — ответил он. — Каждому художнику отводится определенное место. Картины обычно экспонируются три месяца, после чего одна или две заменяются. Те, что не выставлены, убираются в запасник. — Он протянул руку к полотну, покрытому чехлом, и, помедлив, сказал: — Вы хотели видеть все работы Джеймса Уорсдейла?

Она кивнула.

— Как я уже говорил, эта картина почти не экспонируется, — сказал он, снимая чехол.

Донна подошла ближе, внимательно разглядывая картину в позолоченной раме.

— Ничего шокирующего, не правда ли? — улыбнулся Махоуни.

— Кто они? — Донна придвинулась почти вплотную к картине.

На ней были изображены пятеро мужчин в костюмах восемнадцатого века; четверо из них сидели, один стоял; все они были в париках; судя по великолепию их одежды, они были людьми весьма и весьма состоятельными.