Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья

Поскольку введение на несколько лет арабской письменности, никогда ранее не использовавшейся урумами, могло создать значительные трудности, переход преподавания на родной язык в урумских школах приостановили. Такое решение трудно назвать последовательным: хотя был признан «нецелесообразным полный перевод школ в селах с греко-татарским языком на родной язык до тех пор, пока в Крымской республике не будет совершен переход на латинский алфавит», однако «при наличии желания в тех или иных селах считать возможным вводить в качестве предмета в старших группах школ соц[иального] вос[питания] крымско-татарский язык с арабским алфавитом, а также содействовать созданию лик[видационных] пунктов среди греческого населения на том же языке» [ЦГАВО 15]. Судя по всему, этим разрешением не пользовались особенно широко: в 1927 г. отмечается, что «введение татарского языка с арабским алфавитом встречает нежелание населения вводить мусульманскую азбуку в своих школах» (цит. по: [Греки на украшських теренах, 2000, с. 227]).

В большинстве урумских поселков к началу 1930 г. процесс перехода школ на родной язык находился все еще в стадии подготовки: обсуждалась лишь необходимость создания кружков по изучению нового алфавита, ликбеза, но не преподавания в школе [33] .

В некоторых урумских школах с преподаванием на русском языке учителя-урумы «прибегают к татарскому [здесь: урумскому. – В. Б.] языку как вспомогательному по необходимости, потому что дети особенно первой группы не знают русского языка». Однако в этой же Старокаранской школе (ныне поселок Гранитное) в 1927 г. «на собрании родителей, по предложению Инспектуры, ставился вопрос о татаризации школы, но был отклонен» из-за нежелания вводить арабскую письменность [ЦГАВО 16].

33

«С 1929-30 гг. в области татаризации греко-татарского населения намечаются следующие мероприятия: а) организовать пограничным районам районные комитеты нового тюрко-татарского алфавита; б) создать инициативные группы по изучению нового алфавита; в) провести созыв районных оргсовещаний по вопросу окончательного перехода на новый латинизированный алфавит; г) выписать инструктора из Крыма для руководства по изучению нового алфавита, проведения ряда курсов, семинаров (восемь) советским и партийным активам и учительствам, а также для проведения курсов секретарей и председателей сельсоветов, что и явится подготовкой для полного перехода на Новый Татарский Алфавит с 1930-31 учебного г.; д) для проведения этой работы выписать из Крыма 1000 букварей для обеспечения как актива, так и части населения по ликвидации татар, неграмотности» [ГАДО 7, л. 7].

«Татаризация» столкнулась с теми же проблемами, что и эллинизация: не хватало учебников, преподавателей. «При подготовке кадров для обеспечения школ в будущем учебном году необходимо рассчитывать только на местные силы, так как по требованиям прошлого года ни одного учителя татарина Мар-округ не получил» [ЦГАВО 7]. Не удавалось также отправить урумов в Крым на обучение в педтехникумы (лишь в 1932 г. впервые там учились два грека из Приазовья (см.: [Якубова, 1999, с. 195]). С 1930–1931 учебного года в Мариупольском педтехникуме открыли греко-татарское отделение, выпускники которого должны были обеспечить урумские поселки учителями. Помимо Мариупольского педтехникума в 1930-х гг. открывается несколько сельскохозяйственных техникумов для греков, например Староигнатьевский агротехникум (греко-татарский) с русским языком преподавания. Наладить преподавание крымско-татарского, несмотря на попытки выписать лекторов, не удалось [Якубова, 1999, с. 195–196].

Существенным отличием от ситуации в румейских поселках было, по-видимому, более благосклонное отношение местного населения. Утверждаю это с оговоркой, поскольку «татаризировано» было действительно не очень много школ, и преподавание на родном языке происходило уже в 1930-е гг., а документов после 1933 г. почти нет, так что, в основном, отчеты, обследования и прочие материалы 1925–1933 гг. посвящены эллинизации. Однако протоколы поселковых собраний 1925 г., посвященных объяснению национальной политики и решению вопроса о преподавании родного языка, показывают в целом позитивное отношение урумов к коренизации и введению родного языка и не содержат упоминаний о каких-либо выступлениях против татаризации (тогда как в материалах по румейским поселкам широко представлены именно такие выступления). Приведем достаточно характерное высказывание одного из жителей поселка Мангуш, обосновывающее введение родного языка в школе: «Исторически мы утратили свой национальный язык как греки. Русский для нас также не есть родной. Быть может, и турецко-тат[арский] также неродной. Но поскольку мы на нем говорим, то он для нас является материнским. Нужно дать возможность пользоваться родным языком и в школе» [ЦГАВО 8] [34] .

34

См. аналогичные высказывания: [ЦГАВО 9].

Можно предложить три возможных и взаимодополняющих объяснения терпимого отношения урумов к татаризации: (1) поскольку татаризация началась позднее, чем эллинизация, этот процесс носил менее массовый, а потому, вероятно, менее принудительный характер; (2) отсутствие ярко выраженной негативной оценки идиома, занимавшего когда-то достаточно высокий статус и выполнявшего в Крыму, а затем и в Приазовье функции языка межгруппового общения; (3) близость (взаимопонятность) урумского и крымско-татарского языков. Во время экспедиций в урумские поселки мы не слышали от учившихся в греческих классах жалоб на то, что язык преподавания был им непонятен (тогда как в румейских поселках подобные утверждения достаточно распространены) [35] .

35

На прямой вопрос «отличался ли язык в школе от того, на котором говорили дома?», информанты отвечали утвердительно и говорили, что отличались некоторые слова. Складывалось впечатление, что они описывали (и воспринимали) эти отличия не как разные языки, а, скорее, как свойство языка школы или книжного языка иметь непонятные слова, которые нужно выучить.

Язык администрации и культурная работа среди греков Приазовья

По закону, предусматривающему равноправие языков, предполагалось ведение административной работы, делопроизводства, предвыборной агитации и судопроизводства на языках национальных меньшинств. В документах об использовании греческого языка в административной работе обычно рассматриваются обе группы вместе, но издательская деятельность и театр на родном языке были налажены только для румеев.

С началом политики коренизации проходит реформа районирования, результатом которой стало появление греческих национальных районов (Мангушский, Сартанский и др.) и сельсоветов. Предполагалось, что созданные национальные районы и сельсоветы будут работать почти исключительно на языке национального меньшинства, то есть на греческом в румейских селах и крымско-татарском в урумских поселках. Некоторые сложности создавало то, что в греческие административно-территориальные единицы неизбежно входили и негреческие поселения; в ряде случаев негреческое население чувствовало себя ущемленным, как, например, жители украинского поселка Талаковка, вошедшего в Сартанский район.

Во второй половине 1920-х гг. в Мариупольский и Сталинский окрисполкомы постоянно приходят указания переводить работу в селах на греческий язык. Однако городские комиссии докладывают о невозможности вести делопроизводство на «греко-эллинском и греко-татарском языках», поскольку: (1) эти языки не имеют письменности; (2) греки грамотны в основном по-русски, а не на родных языках; (3) большинство административных работников в греческих селах – русские. В силу этого в конце 1920-х гг. требования меняются: предписывается использовать родные языки греков в устном общении (на собраниях, в работе с посетителями сельсовета, в предварительном судебном разбирательстве и пр. [36] ), проводить на греческом работу среди женщин и предвыборную агитацию (с использованием агитационных материалов на русском языке [37] ), а для выполнения этих требований привлекать к работе в греческих селах греков или людей, владеющих греческим языком, создать курсы переподготовки (обучения греческому языку) для секретарей сельсоветов [ГАДО 12]. По-видимому, такие действия привели к временному увеличению числа греков в администрации и, отчасти, к использованию румейского и урумского языков в официальных учреждениях. В разных поселках ситуация не была одинаковой: кое-где докладывали, что вся работа ведется на русском языке; в некоторых поселках русским пользовались для ведения документации, а греческим – в повседневной работе с населением.

36

В Мариупольском округе был судья-грек, использовавший греческий (видимо, румейский) в работе с населением [ГАДО 9]; в Сталинском округе «проведение на нацязыке бывает крайне редко… и если судопроизводство и проводится на нацязыке, то… протоколы составляются на русском языке» [ГАДО 10].

37

«Что касается избирательной литературы, то греческое население (ввиду того, что печатный греческий язык еще не внедрен в селах), обслуживалось, главным образом, украинской избирательной литературой. И только избирательные карточки были составлены на эллинском и греко-татарском языках с русским шрифтом» [ЦГАВО 14].

Помимо использования в школе и при административной работе среди греков Приазовья предполагалась также культурно-просветительная деятельность на родном языке. Ниже речь пойдет только о румейской культурной элите, так как о попытках создания урумской литературы, театра или издания собственных газет и журналов ничего неизвестно. В архивных документах упоминается, что, наряду с учебной литературой, урумские библиотеки и клубы должны были подписываться на татарские газеты и журналы, но неизвестно, насколько массовой была подобная практика, были ли востребованы эти издания.

Во второй половине 1920-х гг. в Приазовье не было собственного издательского центра литературы на греческом языке, а учебная литература и периодика поступали из Ростова, в меньшей степени – из Закавказья и, спорадически, из Греции. Л. Якубова отмечает, что между двумя греческими центрами – Приазовьем и Ростовом-на-Дону – начался конфликт, связанный, в частности, с решением ростовского издательства в начале 1931 г. печатать в дальнейшем газету «Коммунистис» и литературу на понтийском диалекте [Якубова, 1999, с. 188]. С 1930 г. на Украине появляется собственный издательский центр с филиалами в Харькове и Мариуполе, ориентированный на мариупольских греков. В первые годы эллинизации наладить издательскую деятельность в Мариуполе не удавалось из-за отсутствия шрифтов, лишь с 1932 г. начинают регулярно выходить журнал «Неос Махитис» (на димотике) [Якубова, 1999, с. 197–198] и газета «Коллехтивистис».

В газете публиковались как материалы на димотике (как правило, передовицы), так и статьи на румейском языке. Однако сотрудники газеты воспринимали, по-видимому, публикации на румейском как уступку неграмотности, невладение греческим и вынужденную замену литературного эллинского языка. «Мне было очень трудно работать, несмотря на то, что я хорошо владел новогреческим. Газета ведь должна была быть понятной грекам Приазовья, не знавшим новогреческого. Нужно было создавать искусственную языковую смесь диалектов [курсив мой. – В. Б.]. чтобы сделать газету понятной» [Левентис, 1998, с. 21]. На формирование литературного румейского влияли использовавшие димотику эмигранты из Греции [38] и румеи – сторонники эллинизации, стремившиеся исправить свой «искаженный» язык. Основоположник румейской литературы ГА. Костоправ, писавший стихи на румейском и переводивший на румейский А. С. Пушкина, Т. Г. Шевченко и других авторов, стремился расширить состав лексики румейского заимствованиями из димотики.

38

Помимо названных выше преподавателей часть активных участников эллинизации в Мариуполе: Леонидас (заведующий учебной частью техникума), Лео (редактор газеты «Коллективистис»), Ф. Самарчидис (секретарь журнала «Пионерос»), учителя греческих школ (Канасякалиди, Насуфиди из списка репрессированных в 1937–1938 гг. греков (см. [Украша – Грецiя, 1999, с. 430]) имеют нехарактерные для Приазовья фамилии. Они могут быть приезжими (недавними эммигрантами из Турции и Греции) или потомками купцов-понтийцев, проживавших в Мариуполе.

Деятельность Мариупольского греческого театра тесно связана с появлением румейской литературы и созданием литературного языка. Греческий театр существовал в Мариуполе с 1932 г., однако в «первые годы спектакли шли на русском и украинском языках» [Проценко, 1999, с. 10, 13]. Постепенно появляются переводные и оригинальные сочинения [39] .

В 1920-1930-е гг. начинается целенаправленное этнографическое и лингвистическое изучение греков Приазовья. В документах подчеркивается необходимость тщательного исследования языка, фольклора и этнографии мариупольских греков, причем эта работа воспринимается как одна из задач национальной политики и культурно-просветительской деятельности. Подчеркивается не только интерес к научной стороне дела, но и его значимость для языкового строительства и создания литературного языка греков СССР [40] . В это время пополняются фонды Мариупольского краеведческого музея [ГАДО 14].

39

В сезон 1933–1934 гг. постановлена пьеса В. Шваркина «Чужой ребенок» (текст перевели на греческий язык актеры Ф. Узун, Г. Севда, Ф. Лубе). К 100-летию гибели А. С. Пушкина Греческий театр поставил «Каменного гостя» и сцены из «Бориса Годунова» в переводе Д. Д. Теленчи. Г. Костоправ перевел на греческий пьесу А. Корнейчука «Платон Кречет» [Проценко, 1999, с. 13–24].

40

«Отмечая всю важность предпринятой в 1928 г. ВУНАС экспедиции по изучению языка греков Мариупольщины и Сталинщины, считать необходимым на основе изученных материалов экспедиции наметить перспективу развития диалекта украинских греков, увязывая ее с развитием диалектов греков других республик СССР и общенародного литературного языка (димотики)» [(ЦГАВО 13, л. 32].