Йеллоуфейс

А без подтверждения ее согласия мой вариант может быть не утвержден вообще никогда.

Но, опять же, никто ведь не знает, что Афина писала первый черновик?

Имеет ли авторский отсыл такое же значение, как то, что без меня эта книга, возможно, никогда не увидит свет?

Нельзя допустить, чтобы величайшая работа Афины попала в печать в своем неопрятном, недоразвитом виде; можно сказать, в черновом варианте. Нельзя ни в коем случае. Иначе какая я ей подруга?

«Бретт, привет. Вот рукопись. Немного не в том направлении, которое мы обсуждали, но мне нравится это новое звучание. Что скажешь?

Наилучшего,

Джун»

Всё, готово; «дыц», и сообщение улетает. Я захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя, слегка бездыханная от своей собственной дерзости.

Ожидание — самая трудная часть. Тот свой имэйл я отправляю в понедельник; Бретт отмалчивается и только в четверг сообщает, что для просмотра зарезервировал выходные. Сложно сказать, говорит он это всерьез или же тянет время, чтобы я его не доставала. На подходе к понедельнику я уже не нахожу себе места. Каждая минута кажется вечностью. Я уже миллион раз обошла свою многоэтажку, а телефон засунула в микроволновку — специально, чтобы не было соблазна постоянно его проверять.

С Бреттом мы познакомились на твит-питчинге [7] .

Несколько дней в году авторы забрасывают твиты с мини-аннотациями своих книг и ставят хэштеги, чтобы агенты могли их просматривать и помечать те, которые их заинтересуют. Я у себя написала:

«Под сенью платана». Сестры Джейни и Роуз переживают худшее лето в своей жизни. Их отец умирает. Их матери никогда нет рядом. Все, что у них есть, — это они сами, а еще таинственная дверь на заднем дворе. Портал в другую страну. #Adult #ComingofAge #Litfic.

7

Питчинг — серия коротких презентаций участников с целью заинтересовать инвестора.

Бретт запросил рукопись, и я ее отправила, упомянув, что у меня на руках уже есть готовый издательский контракт; неделю спустя он предложил поболтать по телефону. Мне он показался эдаким ловчилой: свою речь пересыпал словечками вроде «классный», «отстой» «супер-пупер», а голос у него звучал непристойно молодо. Пару лет назад Бретт окончил Гамильтон как магистр издательского дела, но в агентстве не проработал и нескольких месяцев. Однако агентство было статусным, а клиентам он, судя по отзывам, нравился — вот я и согласилась подписать с ним контракт. Это, а еще то, что предложений получше у меня не было.

Все эти годы он меня в целом устраивал. Всегда ощущалось, что я для него не на первом плане, в частности потому, что не приношу особо денег, но он, по крайней мере, отвечает на все мои имэйлы в пределах недели и не лжет о моих гонорарах или состоянии авторских прав, о которых впору слагать ужастики. Конечно, есть ощущение неловкости, когда получаешь куцые, бездушные отписки вроде: «Джун привет — издатель твою книжку в пэпербэке не выпустит: нет уверенности, что она продолжит продаваться» или «Джун прт, аудиоверсия что-то никого не цепляет, так что пока тебя снимаем — просто будь в курсе». Конечно же, иногда я подумывала о том, чтобы оставить Бретта и возобновить поиски литагента, который бы давал мне большей уверенности как личности. Но остаться снова одной, без единого сторонника в отрасли… Нет, это свыше моих сил.

Думаю, Бретт тихо ждет, пока я сама от него отступлюсь. Эх, видеть бы его лицо, когда он раскрыл мою присланную бомбу в своем почтовом ящике.

Наконец он отвечает мне по имэйлу во вторник, где-то около полуночи. Вот коротко:

«Привет Джун.

Ух ты, в самом деле что-то особенное. Не виню тебя за то, что ты побросала все ради этого проекта. С твоей стилистикой немного расходится, но это может стать неплохой точкой роста. Не думаю, что для этой книги подходит Гаррет — надо бы раскидать ее шире. Я от себя этим займусь.

Редакторских предложений пока негусто — см. в аттаче.

Чииз, Бретт»

Правки Бретта легкие, щадящие. Помимо разовых вкраплений кое-где, они в основном сводятся к сглаживанию эпитетов (Афина местами позволяет себе некоторую цветастость слога), перемещению некоторых сцен флэшбэков, чтобы повествование было более линейным, и повторной акцентировке определенных тем в конце. Я усаживаюсь с баночным эспрессо и на протяжении семидесяти двух часов его уничтожаю.

Слова даются легко — правки подчас сравнимы с вырыванием зубов, но сейчас мне это нравится. Я получаю от писательства больше удовольствия, чем за все последние годы. Может, потому, что слова я правлю чужие, а потому не чувствую, когда гублю их взамен своих родных. Или потому, что материал настолько добротен, что я чувствую себя эдакой огранщицей драгоценных каменьев, шлифуя грубые участки, чтобы те засверкали.

После этого правку я отправляю обратно Бретту, и тот сначала шлет ее Гаррету, который технически обладает правом первого отказа. Гаррет пасует, как мы и рассчитывали (не думаю, что он потрудился хотя бы открыть файл). Затем Бретт немедленно рассылает роман полудюжине редакторов — все как один маститые, из крупных издательств. («Наш список охвата», — называет это он, как будто речь идет о каком-нибудь студенческом реферате. Раньше он, между прочим, ни одну из моих работ в «список охвата» не включал.) Ну а дальше остается только ждать.

Три недели спустя редактор HarperCollins выносит мою книгу на комиссию по приобретениям — собрание, на котором все «важные шишки» усаживаются за стол и решают, покупать книгу или нет. Днем они звонят Бретту с предложением суммы, от которой у меня отвисает челюсть. Я даже не представляла, что за книги могут платить столько. Следом подает голос Simon & Schuster, затем присоединяется Penguin, а за ним Amazon (по соображениям Бретта, никто в здравом уме с «амазонами» завязываться не будет; они здесь только затем, чтобы задирать цены), а потом какие-то небольшие, но престижные издательские дома, которые все еще как-то существуют в статусе «независимых». Мы выходим на аукцион. Суммы продолжают расти. Обсуждаются графики платежей, бонусы за выход, мировые права против прав в Северной Америке, права на аудио — все те вещи, о которых и речи не заходило при моей дебютной продаже. Наконец по итогам «Последний фронт» уходит Eden Press — независимому издательству средней руки, зато с портфелем престижных лауреатов и за сумму бoльшую, чем мне снилось заработать за всю свою жизнь.

Когда на меня с этими вестями выходит Бретт, я распластываюсь на полу и не встаю, пока потолок не перестает кружиться.

В Publishers Weekly о моем успехе выходит большущий, броский анонс. Бретт заговаривает о перспективе зарубежных изданий, правах на аудиокниги и фильмы, о смешанных правах масс-медиа; я даже не знаю, что все это означает, кроме того, что по трубопроводу начинают втекать все более нешуточные деньги.

Я звоню своей матери и сестре похвастаться, а они, хоть ничего не могут взять в толк, все равно рады, что у меня на ближайшие годы предвидится какой-никакой доход.

Я звоню в свой «Веритас» и сообщаю, что делаю им ручкой.

Друзья-приятели, с которыми я пару раз в год обмениваюсь имэйлами, шлют «Поздравления», которые, так и чувствуется, сочатся ядовитой завистью. С появлением новости на издательском сайте у меня появляется сразу несколько сотен новых подписчиков. Я устраиваю вечеринку с коллегами из «Веритас» и друзьями, которые не очень-то ко мне и расположены. Вся эта история с книгой им глубоко поровну, но после третьей это уже не имеет значения: главное, что мы пьем за меня.