Йод
Шрифт:
Да, и вот еще что. Вы хуй дождетесь от меня воплей о том, что я лишний человек. Онегины, Печорины, Байроны, романтические дуэлянты, чей сплин оплачивался тысчонками, исправно поступающими из родовых поместий, – они искали красивой смерти; я же ищу жизни. 14
Я прихожу туда, где, кажется, есть только смерть, и ничего, кроме смерти, – и вижу жизнь, и ничего, кроме жизни.
Никто не лишний.
Каждый рожден для выполнения определенной задачи, которую может выполнить только он, и никто другой. Каждый угоден мирозданию. Каждый любим матерью, или женой, или сыном, дочерью, другом или собакою. Полчаса, пять минут – но любим.
Не надо иллюзий – каждый убил, или солгал, или предал, или желал жену ближнего.
Никогда за пять тысяч лет истории цивилизации несовершенство и порочность
Я один из тех, недоделанных. На идише – шлемазл. Я сконструирован на девяносто пять процентов. Я практически идеален. И я такой не один. Я знал и знаю тех, для кого отдать последнюю рубаху – не поступок. Вырвать из груди свое сердце и с хохотом сунуть его, горячее, в руки первого встречного убогого бродяги – на! пользуйся! – и пойти дальше, наслаждаясь. Вот как мы можем. Но это никому не надо.
Я идеален на девяносто пять процентов, а на оставшиеся пять я – палач, демагог, пьянь и мошенник, пробы негде ставить. Так я живу уже сорок лет: делаю девяносто пять шагов из ста, а за пять шагов до цели во мне просыпается палач и гад, и он предает меня, ибо ничего не умеет, кроме как предавать. И мой путь теряет смысл.
Но я опять пойду.
Часть 2
Глава 1. 2009 г. Две случайные встречи
К концу второй недели я заскучал. Не по работе. Не по торговле автоэмалями или покрышками «слик». Просто надоело бездельничать, подступила особенная полезная маета, предвестница появления новой идеи. Но мне понравились эти двенадцать дней, понравилось отдыхать, я никогда в жизни не отдыхал две недели подряд. Последние годы часто мечтал отдохнуть по-настоящему, с полным выключением из действительности – и вот оно состоялось, выключение. Узнав, что я взял отпуск, жена обрадовалась, однако заметно приуныла, когда услышала, что расслабление будет тотальным, что глава семьи не намерен даже за хлебом выходить. И вообще, для начала уедет к родителям. На две недели. Ирма всегда обижалась, если я надолго – более чем на одну ночь – уезжал на малую родину. Подозревала, что в Электростали меня ждут не только друзья детства, но и подруги детства. А старинных приятельниц, одноклассниц и прочих дам из разряда «вместе росли» жены не 1 очень жалуют. Так что я отбыл в некоторой спешке, чувствуя спиной недоверчивый взгляд супруги. Нет, не поскандалил и не сбежал – но и платочком вслед мне тоже не помахали.
Совесть моя была чиста – я уехал подышать. Сменить обстановку, побыть в тишине. В начале осени мои деловитые соседи вернулись из отпусков и как-то особенно увлеклись проделыванием дыр в стенах жилищ. Наверное, их напугали слухи о надвигающейся второй волне кризиса, резком подорожании твердой валюты и росте инфляции; люди спешили обратить ненадежные деньги в надежные предметы, кастрюли, шубы и телевизоры, все это надо было размещать на полках и в шкафах, шкафы и полки требовали проделывания новых и новых дыр – я устал от грохота перфораторов и обратился в бегство.
Дом, где я вырос и где в трех прохладных темноватых комнатах на первом этаже жили – и до сих пор живут – мои отец и мать, стоит на самой окраине. Это цивилизованная чистая окраина, безо всяких обычных для провинции сараев, гаражей, помойных ям и самодеятельных огородов. Улица, тротуар, фонарь – а дальше дикий лес. Если углубиться по асфальтовой дорожке в чащу, а потом свернуть на широкую тропу, примерно через полтора километра можно выйти к озеру, окруженному соснами, в жаркое время граждане тут купаются и загорают, а немного в стороне от берега хорошими людьми построен спортивный городок: несколько разновысоких турников, брусья и прочие простые железные приспособления для желающих укрепить тело. В первое лето после армии я прибегал сюда каждый день, в штанах от кимоно, босиком – плотный ковер сосновой хвои был лучше, чем любой пол любого спортивного зала. После получаса разнообразных телодвижений прыгал в прохладную воду, прямо в штанах, плавал, далее опять махал ногами. Заниматься в мокром кимоно посоветовал мой учитель.
Мокрые штаны тяжелее, работать в мокрых штанах труднее, а значит, больше пользы. Пока заканчивал обязательную программу, пока бежал назад, штаны высыхали. Мокрая одежда быстро сохнет на теле, это подтвердит любой солдат.Благодатная аура была на том берегу, среди сосен, возле брусьев и турников, серебряная вода просвечивала сквозь ветви, одна-две птицы обменивались мнениями о жизни, и ни разу я не видел там битого стекла, или окурка, или собачьего, допустим, дерьма, хотя на озере отдыхали самые разные компании, и драки бывали, и горы мусора высились тут и там – но почему-то дрались и мусорили где угодно, только не на спортивной поляне. Наверное, ее хранил какой-то сильный добрый дух. Японцы верят, что свой дух есть у всякого предмета или места; большой любитель восточных боевых искусств, я много прочел про японскую культуру и тоже верил в добрых и злых духов. Особенно в злых.
Но и в добрых тоже.
Приехав, я первым делом отправился к озеру и нашел поляну в целости: за двадцать лет никто ничего не изуродовал, не вырвал с корнем, не построил павильона для приготовления шашлыков и распития пива; железяки были заново покрашены. В общем, мне едва удалось дождаться утра.
Увидев сына – было семь часов – облаченным в спортивный костюм, мама не удивилась. Мама давно уже ничему не удивлялась.
Босиком я не рискнул и правильно сделал. Двадцать лет прошло. Путь в полтора километра, от двери до берега, когда-то преодолевался без усилий, а сейчас я едва дотянул и вместо прыжка на турник рухнул на лавку. Тут 1 же был атакован комарами, большими любителями именно сосновых лесов.
Нет, я не начинал новую жизнь по принципу «с понедельника бросаю курить и покупаю абонемент в бассейн». Худой сумрачный чувак, отдувающийся на узкой полосе песка возле зеленой воды, неплохо себя чувствовал и в старой жизни. Он выкурил первую сигарету в двадцать четыре года. Он был очень правильный в молодости, но потом что-то произошло, и он так и не понял, почему в его жизни появилось так много разной грязи. Конечно, с возрастом мы становимся более уродливыми, изнутри и снаружи налипает всякая дрянь, ибо взрослое – синоним безобразного. Тысячи спортсменов становятся алкоголиками, и десятки тысяч одаренных юношей, которым вроде бы уготовано блестящее будущее, в итоге подыхают от передоза в заблеванных притонах. Но такие истории хороши, когда их читаешь или смотришь талантливо сделанное кино. А если это происходит с самым главным человеком – с тобой, – тогда ты очень удивлен.
На турник я так и не полез. Побродил, помахал руками для очистки совести, кое-как отжался двадцать пять раз и неловкой трусцой посеменил обратно.
Нет никакой новой жизни. Жизнь всегда одна и та же. Завтра я прибегу сюда опять, и послезавтра тоже, и однажды войду в прежнюю форму. Мышцы вспомнят, что такое напряжение, легкие опять начнут раздуваться во весь объем. Постепенно, шаг за шагом, бывший пьяница и наркоман поймет, кем он был до того, как начал пить и наркоманить.
Это бизнес виноват.
Я добираюсь до дома, подавляю желание выкурить сигарету, лезу под душ.
В моей стране коммерсант всегда должен быть начеку. У него мало прав и очень много обязанностей, и вы не найдете на территории России ни одного бизнесмена, который бы не напрягался, если в его кабинет заходит представитель государства. Нервничает и пугается каждый, от владельца цветочного ларька до хозяина нефтяной компании. Нельзя организовать свое дело и однажды не нарушить какой-нибудь закон. Если у тебя свое дело, ты боишься и живешь одним днем. Бизнесмены пьют как лошади. Конечно, русские купцы всегда пили много и крепко – они были мощные ребята и пьянствовали тоже мощно. Но я все-таки неплохо знаю историю и сомневаюсь, что в дореволюционной России банды всевозможных государевых слуг вгрызались в каждого торгового человека, непрерывно запрещая, проверяя, обкладывая налогами и грозя каторгой. Купец был купцом, фабрикант – фабрикантом, а мошенник – мошенником. Сращение статуса купца со статусом прохиндея произошло уже в новейшее время. В начале девяностых Герман Стерлигов – ныне охуенно православный мужчина – публично объявил, что намерен построить в Риоде-Жанейро памятник Остапу Бендеру, предтече российских предпринимателей (ей-богу, так и было сказано в газетах: «предтече»). Эта акция и несколько других подобных как раз и сделали слово «коммерсант» синонимом слова «плут».