Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

Нам с Рути вместе пришлось осваивать материнство. Но она быстрее поняла что к чему. Ее сын, которому было чуть больше года, до сих пор спал с ней и ее мужем Генри в одной кровати. (В северном Сиэтле совместный сон, как это называлось, был синонимом хорошего ухода за детьми. Даже ценой сна родителей.) Она кормила по требованию. Бегала за Джеймсом, который ковылял по дому, и подсовывала ему экологически чистую еду. Такое поведение — совместный сон, кормление до энных лет, обеспечение всех нужд ребенка в ту же секунду, как он дал о них знать, — и характеризовало правильных родителей из Сиэтла. По меркам нашего общества Рути была прекрасной матерью. И она была счастлива.

Ее сын был на полтора года старше Люси, и я смотрела на Рути во все глаза, пытаясь понять, как же стать такой же правильной, как и она. До сих пор ничего не получалось.

Всё было серым: небо, вода, ветки деревьев. Ветер вносил новые оттенки серого. Рути прекрасно вписывалась в пейзаж: серая шапочка поверх темных волос. Джеймс сидел в рюкзаке за ее спиной и весело махал нам ручкой.

Мы с Рути обнялись; она всегда говорила «Привет, Клер» таким голосом, будто встреча со мной — лучшее, что случилось с ней за день. Мы отправились на прогулку, как отшельники, отбывающие наказание: наворачивать круги вокруг озера за свои грехи.

Джеймс потянул Рути за волосы; она ойкнула, но беззлобно. Кажется, это существо, произведенное ею на свет, до сих пор не перестало ее изумлять.

— Джеймс зафанател от Джимми Дейла Гилмора.

Я рассмеялась:

— Что?

— Я ему ставлю, а он улыбается и танцует. У детей хороший вкус.

Как-то вечером, после концерта в Балларде, вся наша компания совершенно влюбилась в чудаковатого кантри-рокера из Остина Джимми Дейла Гилмора. Мы купили ему пива и сидели как зачарованные, даже ребята, слушая, как он говорит, что ему нравится в Сиэтле и тут у нас хорошее пиво. А теперь вот Джеймс его слушает. Джеймс, лысый, который болтает всякую бессмыслицу. Вот так теперь всегда и будет, подумала я. Всё хорошее, даже нашу музыку, даже наших любимчиков из Техаса заберут себе дети. Так несправедливо.

Мы прогулялись еще немного, но остановились, когда ветер сорвал одеяло у Люси и попытался унести его.

— Мы с Генри думаем завести еще.

— Что еще? — рассеянно спросила я, подтыкая одеяло.

— Еще ребенка. А ты о чем подумала?

— А… этого. Ну, ты знаешь мою позицию по этому поводу. Один ребенок у меня уже есть. Зачем мне еще? Ладно, пошли дальше. Не обращай внимания на ее крики. Может, уснет.

— Джеймсу нужен братик или сестричка. Не хочу, чтобы он превратился в одного из этих гадов, которые единственные в семье. — Нам стало смешно. Мой бывший парень был одним ребенком в семье. Правда, он сам всегда так шутил по этому поводу.

— Зато у них высокая самооценка, — возразила я, вспомнив монументальное самомнение своего бывшего.

На этом обсуждение закончилось. Если Джеймсу что-то надо, он это получит — это было очевидно. Наверное, Люси тоже нужен братик, раз Джеймсу он нужен? Эта мысль мне не понравилась. Один ребенок и так был испытанием для моих человеческих возможностей.

— Мм… а разве не нужно прекратить кормить грудью, чтобы забеременеть? — Рути хоть и засыпала на ходу, но планировала кормить Джеймса так долго, как ему захочется.

— Я слышала, что нет. Попробую. — У Рути была потрясающая манера говорить: каждое слово наполнено горечью, будто в момент произнесения его она уже жалела обо всем, что будет.

Мой мозг обдумывал какую-то мысль.

— А где же ребенок будет спать?

— Генри говорит, придется купить большую кровать, чтобы спать вчетвером.

— Что? Серьезно?

— Да, — решительно проговорила она. — Не можем же мы просто выкинуть Джеймса?

Эта идея казалась мне дикостью. Я знала, что принято спать в одной кровати, но с трудом терпела рядом с собой даже мужа, не то что ребенка.

— Что если вы их задавите?

— Не задавим. Ты интуитивно чувствуешь, где спят дети.

Я задумалась об этом ненадолго, пока мы шли. Руги видела, что я сомневаюсь. Я и сомневалась. Что, если Люси вырастет отродьем из-за того, что не спит с нами? Может, я совершаю большую ошибку?

По такой схеме совершались все наши прогулки. Кружок вокруг Зеленого озера; разговоры от одной темы к другой. Начиналось всё с детей; мы пытались разобраться во всех этих новых правилах, которым теперь должны были следовать. Потом речь заходила о работе, коротко, совсем коротко касалась реального мира, а потом — замкнутый заколдованный круг — снова возвращалась к детям. Как темное проклятие.

Мы подошли к тому моменту, когда следовало заговорить о работе. Руги управляла филиалом службы по спасению животных, оказавшихся вдруг жителями пригородов — городское строительство отнимало землю у медведей, койотов, енотов. Обалдевшие звери шатались среди незнакомых пейзажей, ели из помоек, набитых всякой вкусностью, пока Рути их не находила. Она отвозила их в приют, где животных реабилитировали и выпускали на свободу. Но теперь Рути подумывала о том, чтобы уволиться; они вполне могли бы прожить на зарплату Генри. Ей предлагали повышение, чтобы она осталась. Мне тем временем предложили первую работу в «Нью-Йорк Таймс» — коротенькую рецензию на какой-то неизвестный роман. Я так долго к этому стремилась, работала в газетах всё большего и большего ранга, собирала вырезки, чтобы наконец мне досталась работа в «Таймс». И вот у меня получилось. Но если раньше такое развитие событий показалось бы нам исполнением самых дерзких карьерных мечтаний, теперь почему-то оно уже не выглядело таким интересным, как график кормления Люси или отсутствие оного у Джеймса… вот наш разговор и вернулся снова к молоку и режиму сна.

Когда мы подошли к стоянке, пошел дождь — косой и сильный, заставивший меня понять, что плюе («дождь» по-французски) — звукоподражательное слово.

— О такой погоде, наверное, думал Эксл Роуз, когда писал «Ноябрьский дождь», — заметила я.

— Черт, собиралась надеть свадебное платье на встречу, как Стефани Сеймур. Но забыла.

Мы поцеловались на прощание.

Рути укатила на своем маленьком джипе, уверенно и стремительно. У Рути всё получалось, она всё умела — она была настоящей матерью.

Иногда мы гуляли с Изабель или другой моей подругой, у которой детей не было, и это было всё равно что гулять с павлином на поводке. Вы только посмотрите на нее, изумлялась я каждую секунду. Бездетная подруга рассказывала о своих путешествиях во Вьетнам или Зихуатанейо, о том, кто кому что сказал на барбекю, о своем новом увлечении экологичным ландшафтным дизайном или экстремальным катанием на роликах — и всё это время я просто глазела на нее, разинув рот, втайне завидуя, но и чувствуя собственное превосходство. Ведь у меня больше не было интересов. У меня был ребенок.

Если я сомневалась в своих материнских способностях, то Брюс сомневался, сможет ли нас обеспечить. Эти сомнения усиливались каждый раз, когда он ходил работать в кафе. Особенно расстраивали его походы с ноутбуком в одно конкретное кафе: «Кафе Ладро» во Фремонте. Фремонт — квартал чуть к югу от Финни-Ридж. В мою бытность подростком райончик был странный. Мы с друзьями ходили в Фремонт поесть китайской еды, выпить эспрессо (в те годы все еще большая редкость), купить винтажных пальто и поглазеть на реальные настоящие банды мотоциклистов. Теперь же во Фремонте обосновались технологические корпорации «Алдус» и «Гетти». Странный район застроили кондоминиумами с креативными металлоконструкциями и кучей дорогих ресторанов с разноцветными стенами, где обитали молодые белые парни в дорогих шмотках для велосипедистов.