Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

— Вы знаете, что так на самом деле люди не живут? И когда-нибудь придется спуститься с небес на землю.

— Мы делаем вид, что нас послали за границу, как дипломатов, — ответил Брюс.

— Я бы какие угодно отговорки придумала, лишь бы тоже переехать сюда.

Почти сразу у меня начали происходить странные столкновения с животным миром. Не любительница рано вставать, я как-то вышла на крыльцо с чашкой кофе и наткнулась на стадо лосей прямо у себя во дворе. Стеклянную дверь гаража украшали гигантские следы грязных лап — это медведь ночью с тоской смотрел сквозь стекло на аппетитные мусорные баки. На кухне я нашла бурундука. Он выглядел так, будто вот-вот запоет песенку из диснеевского мультфильма.

Через неделю после переезда на новое место позвонила мама. То есть она, конечно, и до этого звонила каждую неделю, а то и каждый день. Она просто не могла позволить встать между нами таким мелочам, как крупнейший горный хребет США и тысяча миль. Короче, на этот раз разговор касался следующего.

— Привет, дорогая. Люси и Уилли дома?

— Нет, в городе. Люси играет у Джулианы, а Уилли в гостях у Амара. Я как раз собиралась за ними ехать.

— Ох, как жалко. Тогда пусть позвонят мне, когда будут дома. Хочу послушать их голоски.

— Меня часа два не будет.

— Ну поговори со мной минутку. Я так рада, что застала тебя. Знаешь, мы с папой тут поговорили… и, наверное, будем разводиться.

— Что?!

— Мы пока просто обсуждаем.

— Но это же здорово! Молодцы, так держать!

— Кажется, уже пора.

— Ты хоть понимаешь, какой это странный разговор?

— Наверное. Пусть дети мне наберут.

— О’кей.

Перед выходом я проверила почту. От папы пришло коротенькое письмецо.

«Дорогие мои Клер и Дейв!

Хотел, чтобы вы знали. Мы с мамой подумываем о разводе. Буду держать вас в курсе.

Целую,

папа».

Как гром среди ясного неба. Неужели мой братец и его нытье просто их доконали? Или я, сама того не желая, слегка изменила эмоциональный фон, переехав из Сиэтла? Так же, как правда о том, что между ними произошло, все эти годы умалчивалась, так и исход этой истории был окружен для меня загадками. Интересно, все родители ведут себя так или только мои? Все решения, все поступки они осуществляли за ширмой. И даже если бы я спросила их, что там, за этой ширмой, есть ли там что-то вообще, мне никто бы не ответил. «Мы делаем всё возможное», — таким ответом раз за разом они потчевали нас с братом. Говорили абсолютно искренне. И больше ничего от них добиться было нельзя. В глубине души я подозревала, что они вели себя так потому, что сами понятия не имели, что же на самом деле происходит в их странном браке, и просто не хотели об этом думать.

В двадцать два года (возраст, когда моя мать вышла замуж) я бросила колледж и уехала жить в Австралию со своим парнем, солнечным мальчиком, солистом панк-рок-группы, с волосами до попы. Мы жили в маленьком бетонном домишке на шумной улице в промышленном городе чуть южнее Сиднея. Моя жизнь напоминала рай. Во дворе росли гигантские липкие оранжевые цветы, названий которых я так и не запомнила. Зачем? С нами жили угрюмый волосатый гитарист из команды моего приятеля и наивный юный панк-рокер, относившийся к нам так, будто мы были его старушкой мамой и стариком отцом, но без свойственной родственникам ругани. Еще один юный панк-рокер постоянно тусовался у нас в доме и ел нашу еду. Пляж был в одном квартале от нас. Когда возникали проблемы с деньгами, я водила подъемник: целыми днями разгружала коробки на складе в Сиднее. Еще я позировала ню для уроков рисования в местном художественном колледже — дома никогда бы ничем подобным заниматься не стала. Ну а когда в деньгах нужды не было, целыми днями валялась на пляже под зонтиком и читала Толстого. Если хотелось сменить обстановку, достаточно было выйти на шоссе, проголосовать и уехать за тысячу миль в Квинсленд.

Я целыми днями делала записи в маленьком дневнике, который хранила в рюкзаке. Я анализировала все свои эмоции и боялась своих амбиций. В складки простыней забивался песок. Я питалась одними шоколадками. Поход в магазин за сладким превращался в целое приключение на весь день. Лежа на грязных простынях, я ела шоколадных лягушек и пыталась осилить «Анну Каренину». По вечерам песок каким-то образом проникал даже в рот и начинал скрипеть на зубах.

С наркотиками наша жизнь не была бы такой однообразной, но кому они были нужны? Чтобы раздобыть их, надо было прилагать слишком много усилий. А мы даже пить ленились — слишком дорого, да нам и без того было весело. Если выступала группа моего парня или кого-нибудь из наших знакомых, мы всем домом ехали в Сидней на потный рок-концерт. А в остальные дни мы вдвоем выходили из дома с наступлением темноты и босиком шли по шумной дороге в маленькую вегетарианскую забегаловку в городе, где ели гадо-гадо [44] , держась за руки. Забегаловка называлась «Зеленая комната», хотя мой австралийский бойфренд произносил это совсем по-другому. Над нашими головами сияло созвездие Южного Креста.

44

Индонезийский овощной салат с арахисовым соусом.

Так я жила многие годы.

Я пересекала Тихий океан много раз, путешествуя из Австралии в Сан-Франциско, затем снова в Сиэтл, в Юго-Восточную Азию и опять в Сиэтл. Бойфренды сменяли один другого; я была сама себе хозяйкой, и так продолжалось практически до тридцати лет. Если б я жила во времена своей матери или бабушки или еще раньше, я, девушка из хорошей семьи, двадцати с чем-то лет, была бы замужем уже давно, стала бы матерью уже давно. Несколькими годами ранее.

Поразительно, аж голова кружится, стоит лишь подумать о том, как стремительно наступили перемены. Сотни лет было принято, чтобы женщины выходили замуж в двадцать, самое позднее в двадцать пять. Моя мать вышла за отца в 1962 году, некоторые исследования утверждают, что в то время женщины выходили замуж в среднем в двадцать два года, а другие говорят, что в двадцать.

Но в мои двадцать среди моих знакомых считалось нормой оставаться свободными минимум лет до двадцати восьми, а то и до тридцати с хвостиком. Миновало всего двадцать лет, а какая поразительная разница между тем, как прошли мои юные годы и как их провела моя мать! Традиция выходить замуж рано была ниспровергнута и сдулась, как одуванчик, как будто ее и не было никогда. До тридцати лет я даже не задумывалась о замужестве. Когда кто-то из моих бойфрендов спрашивал об этом, а иногда и всерьез просил моей руки, я с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться им в лицо. Издеваетесь, что ли, хотелось спросить мне. С ума сошли? (Но разумеется, вслух я такого не говорила.)

А вот моя мать, ее сестры и подруги все были замужем уже к двадцати пяти, и их такая судьба очень радовала. Всю жизнь их учили тому, что именно брак, взрослая жизнь и материнство помогут им обрести свободу, счастье и много еще чего хорошего.

Мать рассказывала, что в детстве, в 1940-е, в 1950-е, она мечтала о том, чтобы поскорее стать взрослой. Детство приходилось терпеть, оно было как длинный тоннель, в конце которого горел свет взрослой жизни. Да, возможно, иногда было весело, но, по сути, вы просто ждали. Лучше всего это состояние передано в романе Нэнси Митфорд 1945 года «Поиски любви». Сестры Джесси и Линда, устав от юности, тянущейся бесконечно, обсуждают, как бы убить время, слоняясь по гостиной.

— Сколько времени, дорогая?

— Угадай.

— Без четверти шесть?

— Лучше.

— Шесть!

— Не настолько хорошо.

— Без пяти?

— Да!

Время тогда лишь мешало юным девушкам, оно тащилось, как улитка.

Мой брат родился, когда матери было двадцать четыре. Назовите любое знаковое событие американской контркультуры, и вы увидите, что на тот момент мать уже была обременена супружеством и детьми. Она была беременна мной, когда вышел «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера»; брату тогда было два. В год Вудстока мне исполнилось два, ему — четыре. Когда в 1970-м вышла «Женщина-евнух» [45] , брат пошел в садик, а я носилась по дому и требовала черничного йогурта. Как множество других женщин, моя мать выполнила все правила, якобы гарантировавшие счастливую жизнь. Выходи замуж, рожай детей, заводи свое хозяйство — и ты навсегда освободишься от родителей.

45

Классический феминистский трактат Жермен Греер.

Эта идея может показаться устаревшей, зато без нее у нас не было бы Джейн Остин. Ее героини, продвинутые для своей эпохи, независимые и умные, выбирали брак, потому что именно институт брака в те времена давал женщинам независимость, власть, успех, деньги, возможность жить взрослой жизнью и получать от нее удовольствие.

Но потом вдруг клич об освобождении зазвучал совсем не так, как раньше. Когда моей матери было двадцать пять или чуть больше, клич о свободе стал звучать по-другому: разводитесь и освободитесь от мужа навсегда! Тогда вы обретете независимость, богатство и любовь. Пора уходить. Уходите же!