Йозеф Геббельс — Мефистофель усмехается из прошлого

Подстрекая берлинцев к недовольству республикой, Геббельс использовал язык, который называл «новым и современным, не имеющим ничего общего с устаревшими выражениями так называемых расистов». Он применял простые, но меткие метафоры и сравнения, сразу доходившие до слушателей. Все его речи пронизывал повелительный тон, призывы полагаться на силу и помнить об обязанностях. Они пестрят выражениями типа: «Продвинем вперед наше движение!»; «Вперед, ломая сопротивление врагов!»; «Мы маршируем и будем биться стойко и самоотверженно!»; «Массовая пропаганда — наше главное оружие!», создающими настроение постоянной активности, борьбы и марша к цели. Этот язык не давал слушателю и читателю ни минуты покоя и передышки, подстрекая его сломать существующий порядок и рисуя иллюзию общенационального братства и будущего всеобщего процветания — стоит только убрать с дороги немногочисленных и отвратительных врагов.

2. Главные принципы пропаганды: простота, повторение, живая речь

В то время, когда Гитлер и Геббельс были еще малоизвестными агитаторами незначительной партии, в Европе уже прочно укрепились два тоталитарных режима, так что нацистская пропаганда имела достаточно возможностей заимствовать у них методы и приемы работы. Но насколько далеко зашло это заимствование и подражание? Этот вопрос — не из простых, но можно сказать точно, что основную концепцию нацистской пропаганды составил сам Гитлер, а вот настоятельные указания его и Геббельса насчет того, что устное обращение более эффективно, чем письменное, и что оно несет в себе усиленный демагогический заряд, — это уже явное подражание марксистскому и фашистскому образцам.

Успех пропаганды союзных держав (Антанты) в первой мировой войне заставил Гитлера понять, что пропаганда должна быть очень простой, даже примитивной, и что она должна быть рассчитана на невысокий уровень понимания. Она должна опираться на несколько основных положений и осуществляться с настойчивостью и постоянством. Гитлер был уверен в том, что союзники, ведя пропаганду, относились к массам с тем же презрением, какое испытывал и он сам. В книге «Майн кампф» Гитлер не раз подчеркивает, что люди, по его словам, в общем-то «женственны по натуре и по убеждениям, и поэтому их мысли и поступки мотивируются не столько трезвым расчетом, сколько переживаниями и сантиментами», причем их чувства просты, в них легко разобраться. Они малодифференцированны и делятся на положительные и отрицательные, основанные на любви и на ненависти; люди различают в основном «правильное» и «неправильное», правду и ложь и не хотят копаться в оттенках, не умея (или не желая) рассматривать каждую проблему с двух сторон. Лучше всего разобралась со всеми этими вопросами английская пропаганда. Сделав выводы из своих наблюдений, Гитлер сформулировал основной закон пропаганды: «Она должна бить всего в несколько точек, но ударять настойчиво и постоянно».

Согласно Гитлеру, массы «ленивы и медлительны, их воспоминания неточны, и они реагируют только на тысячекратное повторение простых истин». Он также подчеркивал, что эффективное руководство не зависит от широты теоретических познаний и что великие теоретики редко бывали хорошими организаторами, которые, помимо всего прочего, должны быть хорошими психологами. Талант «вождя» состоит в его способности руководить массами и совершенно отличается от таланта «идеолога» — человека, выдвигающего, развивающего и систематизирующего идеи.

Рассматривая задачи и методы пропаганды, Гитлер указывал на необходимость учитывать фундаментальное различие между участниками нацистского движения и его последователями. «Участниками» считались те, кто активно способствовал распространению национал-социалистских идей и отстаивал их в борьбе, тогда как «последователи» играли пассивную роль, ограничиваясь одобрением и сочувствием целям партии. По определению Гитлера, последователем движения являлся тот, кто публично заявил о своем согласии с целями и задачами национал-социализма; участником же назывался человек, сражавшийся за достижение этих целей. Считалось, что количество участников и последователей необходимо поддерживать в отношении 1:10, причем наиболее достойные из «последователей» могли переходить в категорию «участников». Сказанное дает основания полагать, что Гитлер учел идеи Ленина о комплектовании партийных кадров, но применил их в других условиях: ведь ленинская концепция кадров была рассчитана на нелегальный способ существования партийных организаций при царизме, тогда как движение Гитлера развертывалось открыто, без помех со стороны властей Веймарской республики, и ему не было нужды ограничивать количество членов партии по соображениям безопасности. Разница между «участниками» и «последователями» определялась поэтому не требованиями безопасности, а имела психологический характер. По мысли Гитлера, действие нацистской доктрины должно было охватить весь народ, и в этом была главная задача пропаганды; но членами партийных организаций могли быть только те, кто, в силу своей психологии, был всегда готов смело бороться за дальнейшее распространение идей национал-социализма.

Таким образом, задачи пропаганды и организации были разными: пропаганда обеспечивала приток помогающих и сочувствующих движению, а организация отбирала членов партии. На этот счет существовала довольно неуклюжая, но принципиально важная формулировка Гитлера: «Первая задача пропаганды состоит в вербовке людей для дальнейшей организации; а первая задача организации — найти людей, способных вести пропаганду! Вторая задача пропаганды — в том, чтобы подорвать существующий порядок и внедрить в него новую идеологию, тогда как вторая задача организации — это борьба за власть, имеющая целью обеспечение полной победы новой идеологии!»

Геббельс, будучи гауляйтером Берлина в период с 1926 по 1930 год, претворял в жизнь идеи своего вождя, придавая, однако, большое значение соблюдению еще двух важных условий ведения пропаганды, являвшихся, по его мнению, наиболее существенными. Первое условие требовало, чтобы успех или неуспех пропаганды оценивался чисто прагматически (это определялось складом ума как самого Геббельса, так и Гитлера); второе говорило о предпочтении в пользу метода устной пропаганды по сравнению с письменной. Выступая с доверительным обращением к партийным чиновникам в январе 1928 года в Берлине, Геббельс объяснил им, что существенным мерилом качества пропаганды является степень ее успеха, для достижения которого хороши все средства, «пусть даже вас сочтут оппортунистом, а ваши взгляды — аморальными. Главное — убедить людей; если пропаганда определенного сорта подходит в этом смысле для данного круга слушателей — значит, ее можно считать хорошей; если же нет — я считаю ее плохой!»

Это самый настоящий макиавеллизм, беспринципность, принятая на вооружение в век массовых политических движений и означающая, что при оценке содержания и методов пропаганды можно забыть обо всех нравственных критериях. Геббельс презирал социал-демократов и партии среднего класса, с насмешкой отзываясь об их стараниях соблюсти внешние приличия и традиционную этику; «Пусть сколько угодно говорят о том, что наша пропаганда — крикливая, грязная, скотская, что она нарушает все приличия — плевать! В данном случае все это не так уж важно. Важно, чтобы она вела к успеху — вот и все!»

Конечно, в ходе пропаганды можно прибегать к аргументам морали и этики, но это вовсе не значит, что ее саму следует судить по этим критериям. Можно сказать, что Геббельс относился к пропаганде не как педантичный школьный учитель, а как посредник, стремящийся установить связь между идеей, которую нужно распространить, и слушателями, которых нужно убедить и подчинить этой идее. Ясно, что пропаганда, как и всякая промежуточная связь, должна быть гибкой. Сама идея — это нечто жесткое, непоколебимое и неизменяемое, но метод, с помощью которого она «продается», должен быть удобным для приспособления к запросам и вкусам публики. «Выступая в провинции, я говорю совсем не так, как в Берлине, а для людей в Байрейте (городе Рихарда Вагнера) я нахожу совсем другие слова, чем для берлинцев! — объяснял Геббельс в 1928 году. — Все это — дело жизненной практики, а не теорий». Он любил также повторять, что пропаганда — это искусство, и обучение ей возможно только до определенного уровня, как игре на скрипке, а дальше все зависит от таланта.

В течение всей своей карьеры Геббельс не уставал подчеркивать, что пропагандист должен уметь объясняться на разных языках, чтобы находить подход и к образованным слушателям, и к простонародью, но в целях практической пользы нужно ориентироваться на среднего слушателя, «человека с улицы». Еще со времен своей «битвы за Берлин» против ненавистной республиканской системы он видел величие нацистского движения в том, что оно умеет распространять свои идеи в доступном виде, так что его легко могут понять народные массы. Чтобы пропаганда была успешной, она не должна «замыкаться в башне из слоновой кости», ориентируясь только на образованную публику. Слушатели в своей массе обычно достаточно примитивны, поэтому суть успешной пропаганды — в ее простоте и повторении одних и тех же истин. Нужно уметь объяснить сложную проблему в простых выражениях и повторять их бесконечное число раз, не обращая внимания на усмешки интеллектуалов; тогда успех будет обеспечен, и вы сможете повлиять на общественное мнение. Если же ставить себе целью завоевание доверия образованных людей (мнение которых вообще отличается неустойчивостью), то вы не сможете серьезно повлиять на широкие слои общества.

Выступая неофициально, Геббельс не утверждал, что национал-социалисты были самыми эффективными пропагандистами во всей мировой истории. Напротив, в 1928 году он призвал воздать должное ряду исторических предшественников, включив в эту пеструю плеяду многих светских и духовных лиц, таких как Христос, Будда, Заратустра, Робеспьер, Дантон, Муссолини и Ленин. Интересно, что, говоря о важной роли ораторов и организаторов в современных массовых революционных движениях, Геббельс упомянул вместе и фашизм и большевизм, подчеркивая, что эффективное ораторское искусство гораздо важнее, чем знания и начитанность. Никакая статья, пусть она написана по законам самой строгой логики, не идет в сравнение с яркой и страстной речью. «Разве Муссолини был писака, а не великий оратор? — вопрошал Геббельс. — И что сделал Ленин, прибыв в Петроград из Цюриха: отправился в кабинет писать книгу или обратился прямо на вокзале к тысячам собравшихся людей?»