Юбилей

Правда, в ОАО «Мосинжпроект» для начала предложили лишь скромную должность инженера 1-ой категории, но с окладом, превышающим мою пенсию в несколько раз. Работая, как всегда, с энтузиазмом и инициативно, за год поднялся до уровня главного специалиста по управлению проектированием объектов московского метрополитена и еще год проработал в этой должности.

А потом был создан злополучный НИиПИ транспортного строительства. Я перешел туда вместе с моим неизменным руководителем еще со времен УРСТ, получившим там пост директора института.

Но случилась крупная авария в метро с гибелью людей. Кроме несчастных стрелочников, виновным неожиданно назначили и наш институт. Никого не арестовали, но институт в авральном порядке ликвидировали, уволив его работников. Лишь со временем следствие установило, что авария произошла из-за дефекта одного из вагонов. Со стрелочниками проще, а вот институт уже не восстановить.

Так в канун семидесятилетия я снова стал безработным.

А как же юбилей?.. Его уже привычно отметили вдвоем с женой.

Видеозвонком из Италии поздравили дочь, зять и оба внука:

– Чао, нонно… Каналья, – под общий смех выдал полуторагодовалый малыш.

– Он хотел сказать «комплеанно», но опять забыл, – пояснила дочь.

Что ж, ему простительно – он маленький.

С днем рождения поздравили брат и неизменный Гаппарыч. Но часа через два тот неожиданно перезвонил:

– Толя, а у тебя, кажется, юбилей?

– Не кажется.

– Тогда поздравляю.

– Спасибо.

Брат перезвонил лишь на следующий день.

Получил несколько е-мэйлов от однокашников, число которых с каждым годом все меньше и меньше. Да и память уже не та.

Поздравил Владимир Иванович – коллега по «Мосинжпроекту» и хороший друг.

И, конечно же, объявился, как всегда, Дудейчик – мой армейский друг. На душе потеплело, и невольно всплыли строки моего стишка по тому же поводу:

– Что там за шум?– Какой-то юбилей…– Дудеев отмечает шестьдесят.– Не может быть!..Он молод, как Орфей!– То, может, былоТридцать лет назад…Теперь не тот…Он больше не спешит —Спина болит,Но, к счастью, не всегда…– Что тело?!Оболочка для души!..Душа поэтаВечно молода!

Вот и все… Очередной юбилей позади. А до следующего…

Лагерь военнопленных

Как-то прочел в умном журнале о необыкновенной способности человеческой памяти хранить все, что любой из нас воспринимает из окружающего мира всеми своими органами чувств… И хранит наша память ту череду жизненных событий до мельчайших деталей, чуть ли ни с момента рождения… Вот только добраться до дремлющих клеточек памяти и «считать» информацию может не каждый.

Впрочем, те сведения об удивительных свойствах памяти меня не потрясли. Еще в первом классе мог на спор запомнить с единственного прочтения любое стихотворение в пять куплетов и помнил его очень долго. А годы учебы развили память так, что за три дня, отпущенные на подготовку к экзамену, мог заново изучить любой предмет, который до того игнорировал весь семестр, причем усвоить настолько, чтобы без шпаргалок сдать на «отлично». И ведь сдавал. А наспех накопленные знания «выветривались» не сразу, да и то по причине невостребованности.

Вот только ближе «к годам мудрости» обнаружил, что события детства и юности помню гораздо образнее и ярче, чем все, что происходило позже. Стоит лишь «уйти в себя», и желаемые картины уже такого далекого прошлого возникают сами по себе, словно наяву…

«Две бездны с двух сторон небытия зияют» – так поэт Омар Хайям обозначил границы уникального явления, называемого человеческой жизнью. Из первой бездны я вырвался в начале декабря сорок четвертого года…

Но что же я вспомнил о том своем «бытие» вблизи границы жизни?.. Ничего. Лишь рассказ родителей, что родился в лагере военнопленных немцев, расположенном в поселке Харьковского тракторного завода…

Мое земное бытие стартовало в земляном бомбоубежище, приспособленном под поликлинику для пленных. Принимал меня доктор-немец. Появился на свет слабеньким – дитя войны. В той землянке прожил два месяца – то было самое теплое место в лагере.

А в шесть месяцев простудился до воспаления легких. И тот же чудесный доктор спас меня уколами пенициллина. Он тогда у нас только появился. Спасибо ему – неизвестному доктору и, разумеется, моим родителям.

А рассказали мне об этом, в мои шесть лет, чтобы я посмотрел на место своего рождения в последний раз – в тот день сносили все земляные бомбоубежища района. Я даже покатался взад-вперед в кабине бульдозера, который ровнял площадку после работы экскаватора.

Тогда-то впервые узнал, что детей не находят в капусте, и их не приносит аист. Они рождаются в землянках…

А вот и первое озарение – первые, сохраненные памятью, события у бездны небытия. Это как фильм, который снимает камера. Она лишь фиксирует картинки и звуки, не ведая, что происходит. Правда, мое Я в том фильме – это не только зрительное и слуховое восприятие мира, это нечто большее, чем даже цветное стереокино. И в нем Я – действующее лицо и камера одновременно…

То самое Первое Утро моего Сознания помню до деталей – я и сейчас в любой момент могу «прокрутить» тот фильм. Конечно же, он далек от оригинала. Он «зашумлен» дополнительной информацией, слой за слоем наложенной временем. Вот только в отличие от «ролика», время не ухудшило ту запись, а лишь уточнило ее новыми представлениями, которых не могло быть в оригинале.

Итак, тем утром я проснулся в маленькой деревянной кроватке, встал на ножки и выглянул через небольшое окошко. Увидел зал, где за длинными столами сидели люди, много людей. Они что-то ели. Некоторые смотрели на меня, улыбались и даже махали мне руками. От такого внимания захотелось спрятаться. Я сел в кроватку и осмотрелся. В длинной узкой комнате увидел много больших котлов, из которых валил пар. Какие-то женщины поварешками что-то наливали в бачки и передавали их в зал через такое же, как у меня, окошко. Люди в зале и были немецкими военнопленными…

Когда рассказал о своих воспоминаниях маме, она сказала, что это было в Покатиловке – в лагере, куда перевели по службе отца. Тогда действительно мою кроватку временно разместили на кухне столовой, где было тепло.

– Только ты не можешь этого помнить, сынок, – сказала удивленная мама, – Тебе тогда не было и полутора лет… Тебе это кто-нибудь рассказал, – сообразила она, наконец.

Но я это помню. И помню точно не со слов. Это возникло в моем сознании, как видение. Разумеется, в момент «съемки» я не знал названий предметов, почти не распознавал речь и вряд ли понимал, что происходит, – это пришло гораздо позже, когда периодически «просматривал запись». Мысленно этот эпизод я и сейчас вижу глазами ребенка, каким был тогда. Все до деталей, совсем как наяву…