Юбилейный матч

Этот бой мы продули. И следующий тоже. А по огромному кольцу трибун пошел плескаться подозрительный гул, публика свистела и махала зонтами.

В третьей паре воевал Бен.

Противник у него был коротышка, конфетка, а не противник - таких он расстреливал обычно с дальней дистанции, как хотел. Мой кореш считался лучшим технарем страны, у него и приз был за блестящую технику.

В этом же бою Бен превзошел самого себя, до того он был точен, красив и быстр. Последний подонок не мог усомниться в его победе.

Он сам подошел к своему литовцу и поднял его руку. Лучше и нельзя было выставить на посмешище судей. Плюнул, и сошел с помоста.

На ринг поднялась следующая пара. Совершенно расстроенный, я встал со скамьи.
– Пора в раздевалку, - сказал я нашим.
– Посиди еще малость, за Агафа поболеть надо!
– Нет, хватит с меня, тошно смотреть, как над боксом глумятся!

В раздевалке я подошел к Бену, чтобы утешить его.
– Хороший был бой, сказал я ему.
– Спасибо за удовольствие. И наши тоже от тебя в восторге. Ты не огорчайся, не надо. Считай, что выиграл сам для себя, для друзей. Какое в спорте еще может быть удовлетворение?

Он улыбнулся мне в ответ криво и жалко.
– Чуть беды не натворил, едва удержался не врезать по харе кому-нибудь из судей.
– Умница, - поцеловал я его.
– Мне бы твои нервы и выдержку!

Впереди меня выступали двое: прошлогодний чемпион Средней Азии Оська Гохберг, или просто Гоха - боец смелый и умный, левой рукой он разил наповал чуть ли не в каждом бою. И - Толик Каримов, инженер с кабельного завода, телосложением - мышечное чудо, тоже нокаутер.

Хана возилась с Гохой, готовя его на выход.
– Своего знаешь?
– спросила она меня.
– Нет, - сказал я.
– Пожали руки друг другу, мои вроде длиннее. Вот и все.

– Тебе с ним попотеть придется. Я видела его на первенстве Вооруженных Сил - рубака и лезет в ближний бой... Ты вот что: держись от него подальше, разведай все. А сильный удар поймаешь - не злись, не теряй голову... Ну, а остальное тебе уже Боря в ринге подскажет. Иди, грейся пока!

И я приступил к разминке.

Минут десять выделывал различные упражнения, каждый раз прибавляя в темно, пока весь организм не стал подчиняться мне, как послушная машина.

Тем временем Хана отправила на ринг Гоху, а Толик сидел на табурете в халате и в перчатках, тоже готовый на выход.

Хана целиком перешла ко мне. Она шутила со мной, отвлекала мои мысли о боя она отлично знала, чего мне надо в эти минуты. Меня, если честно признаться, ни в коем случае нельзя оставлять наедине с мандражом. Воображение может легко свалить меня задолго до боя.

Лоб у тебя сухой, - говорила она.
– Таким я тебя не выпущу. Этот молодчик, чего доброго, и головой тяпнет, бровь тебе может посечь. Зачем же из-за ерунды проигрывать? Поди ко мне, я тебе вазелином лицо смажу! И Хана ни на шаг не отходила от меня. И я был очень ей благодарен за это. Она была мне сейчас самым дорогим человеком во всем этом гнусном мире.

В раздевалку влетел Гоха. Он прямо-таки кувыркался от радости.

Что, красавчик, нокаутировал - поняла Хана.
– Ага!
– Ну, слава Богу, хоть счет размочили.
– Поздравляю, Гоха, - сказал я.
– Спасибо, и тебе удачи большой!.. Там льет вовсю. Ринг скользкий, как в мыле. Ты канифолью хорошенько натрись!

Хана тут же принесла кусок канифоли и бросила мне под ноги. Я раздавил его, растирая подошвами боксерок. Канифоль быстро превратилась в пыль, захрустев, точно спелая капуста.
– А теперь закругляйся!
– и Хана запустила хронометр.
– Раунд боя с тенью, и баста! Повтори свои длинные серии с обеих рук, а кончай комбинацию крюком справа - коронкой своей...

Потом зашнуровали на мне перчатки, накинули на меня халат. Я сел на табурет, выставил ноги подальше. Расслабленные так, они лучше отдыхали.

Вдруг мы обнаружили, что стоит на стадионе мертвая тишина. Точно все там разом окочурились.
– Это Толик, должно быть, выигрывает!
– сказал Гоха.
– Я выбегу посмотреть! и Хана выскочила из раздевалки.

Раздевалка наша находилась под трибунами, публика сидела как раз над нашими головами. И вдруг забили над нами сотни копыт и раздался жуткий вой.

Влетела в раздевалку Хана. А за ней следом - Бухман и Толик.
– Все! заскулил Бухман.
– Начинается!
– А что случилось, Боря?
– Второй нокаут вот что!

Бухман был весь мокрый, со слипшимися волосами. Губы у него вспухли и дергались. Он увидел меня сидящим на табурете.
– Готов? Надо идти, идем!

И мы вышли на поле.

Вой стоял сатанинский. Я заткнул уши перчатками, иначе со страху можно было наделать в трусы.

Ринг окружала плотная цепь милиции. Раньше ее не было возле ринга. Они пропустили нас, и мы взошли на помост.

Гоха был прав - ринг был мокрый насквозь! Боксерки так и елозили по брезенту.

В другом углу вынырнул между канатами мой литовец. Рефери взмахнул руками по-птичьи: этот жест означал, что он приглашает нас к себе. Все трое мы обменялись рукопожатиями. Рефери стал нам что-то быстро говорить, но слова его смывало ревом. Он говорил, разумеется, что надо нам биться честно, без запрещенных приемов, что судить нас он будет строго и обоим желает удачи. Словом, все, что надо сказать приличному рефери, а не каналье.

Потом ударили в гонг.

Мы коснулись перчатками, и все на свете перестало меня занимать. Пропал стадион, эти судьи сволочные, эти литовцы на трибунах - все пропало. Остался противник в ринге, и мы занялись своим делом.

Для начала я нанес ему парочку легких ударов по туловищу. Защищая живот, у него опустились руки, и я увидел его открытый подбородок. Он разозлился, поняв свою оплошность и попер на меня апперкотами. Я тут же разорвал дистанцию, улизнув подальше: ноги всегда хорошо выручали меня. Он бросился догонять меня, сломя голову. Тут я вообще увидел у него уйму открытых мест. Сбычив голову, он пошел на меня с обеих рук, бил, точно кувалдами. А потом вошел в клинч и нагло тяпнул меня головой, явно желая посечь мне бровь. И я удрал от кого еще дальше. Да, Хана оказалась права он был очень опасен! Конечно, тяпни он меня так на нормальном ринге, да при обычном рефери - его бы мигом шуганули отсюда за грубое поведение. Но им тут того и надо было - быстрее от меня отделаться, если появится кровь. Все они были тут заодно, и это бесило меня до чертиков. И я решил обыграть его голой техникой, чтоб первый раунд оставить на обои. Для первого раунда это было достаточно. А главное я узнал о нем все, что мне хотелось узнать. Вперед еще было много времени...

В перерыве, подавая мне воздух полотенцем, Бухман мне тихонько шепнул: - На кой чорт нам твоя победа. Поди успокой стадион!
– Почему?
– удивился я.
– Говорят тебе - поди и сделай все шито-крыто.

Минута истекала, я сидел, как пришибленный.

Рефери снова запрыгал вокруг нас. А литовец взял да всыпал мне порцию увесистых апперкотов. А вдобавок - тяпнул-таки головой. Глаз тут же заплыл у меня, в ушах загудели колокола. Ого! удивился я, при подобной прыти мне и проигрывать не надо, он и сам разделает меня запросто. Но нет, я тоже был с капелькой самолюбия. У меня тоже было чуточку гонора. Не мог я ему просто так проиграть. Хорошо, сказал я себе, он получит свою победу. Конечно, получит... Но весь этот сброд на стадионе, и Бухман, и судьи - пусть поймут, что не он у меня выиграл, а я ему проиграл. А это не одно и тоже... Потом я увидел белобрысого: он был страшно воодушевлен удачей с моим глазом, готовил новое нападение. Тогда я сделал ложный выпад в голову, а правой рукой сильно воткнул ему в пузо. И рука вошла туда чуть ли не по самый локоть. Он сразу сник, дыхание было сбито, и весь его белобрысый энтузиазм тоже. Рефери не открыл счета над ним, навалился на меня, отпихивая подальше. Стадион неистовствовал. Я поскользнулся, а литовец появился сбоку и всадил мне в печень сильнейший апперкот, самое лучшее, что у него имелось. Это согнуло меня пополам, в горле тут же появилась пробка. Ее нельзя было ни проглотить, ни выдохнуть... И, точно мешок с дерьмом, я свалился на пол. Сначала я только корчился и всхлипывал, судорожно пытаясь глотнуть воздух, но воздух никак не шел в меня, а потом стал кататься по полу. О, тысячу раз было бы легче схватить мне по челюсти, и спать в нокауте, нежели чувствовать при полном сознании, как играют в животе десятки ножей... На счете сем спазмы немного отпустили, и я глотнул наконец воздух. Тут я увидел Бухмана. Он делал мне жесты, которых я не понимал. И вдруг дошло: он приказывал мне оставаться на полу, не вставать! На полу я ему очень нравился. Я нравился сейчас всем на свете, только не самому себе. Нет, я должен был встать! Я не мог доставить им удовольствие, валяясь на этом мокром, грязном брезенте! Я бы в жизни себе не простил этого. И встал. Это было очень трудно... Литовец сразу оседлал меня, чтобы разом прикончить . Тогда я поднял плечи повыше, а расквашенный живот перекрыл локтями обложился со всех сторон глухой защитой. Он мог бить меня сколько угодно. Тут важно было не податься панике, и ничего ему не открыть... Итак, я лежал на его кулаках: со стороны казалось, что он обрабатывает чучело. Наконец он стал уставать. Он отлип от меня, полагая, что я тут же рухну. Я согнулся пониже, в стойке крауч и пошел вперед с легкими ударами. А он был изнеможен после такой атаки и не сразу понял мой маневр. Вот он оказался в углу. И я выпрямился. Он тронул спиной канаты и испугался, что некуда отступать. Канаты впились ему в спину - а я еще ждал. Он бросился вперед, и мой правый крюк - последняя моя надежда - не подкачал... Литовец стал валиться назад, голова его тюкнулась о верхний канат, потом по двум нижним... И все было кончено