Юдаизм. Сахарна

Перед этим - несколько выше — у архим. Хрисанфа:

«В Элевзинских и Дионисовых мистериях, — говорит с негодованием блажен. Феодорит, — ( ’) ’»⁵⁷ .

Но ведь это, — в рассказах Клим. Ал. и Арновия, — modus vivendi inter se virginum aeternarum sive virginum utriusque sexus?!!⁵⁸ Через миф и «якобы шутки» Баубасто, как и в «таинствах Диониса», греки выразили admirationem, adorationem et divinationem ⁵⁹ (богиня Деметра) этой, как мы именуем, «аномалии» пола...

Мы же через наименование «аномалией», т. е. «странностью», «неожиданностью», говорим: «Не по-ни-ма-ем»... Чтб нам «не понятно» — они были вправе истолковывать. Мы же с «не понимаем» не имеем даже права возразить.

Возвращаясь к «шуткам Баубо», мы должны отметить, что «улыбнувшаяся» Деметра «стала пить» вовсе не «отвар полбы», и последний играет роль «для отвода глаз» «непосвященным», — тем именно, которым не находили возможным что-либо «рассказывать о содержании таинств»!.. Им и говорили: «Да она пила просто полбу!», «отвар из ячменя!» А если бы он спросил, любопытствуя, для чего Баубо вышла к богине в таком странном виде и совершила неприличный жест, — то, посмотрев в глаза спрашивающему, «посвященный» ответил бы: «Баубо просто шутила». — «Шутила? зачем?» - «Да потому, что была богиня печальна». Таким образом, «посвященный» отвязался бы от спрашивающего. Но замечательно, что «улыбнулась» Деметра и утешилась от неутешного горя по утраченной дочери — не при виде полбы, а — взглянув на странное одеяние или раздеяние Баубо... Неужели нужно еще что-нибудь говорить, чтобы разъяснить вдумчивому «ученику», что именно утешившаяся богиня начала «пить» и каковы настоящие отношения Баубо и Деметры? Миф определенно говорит, учит, открывает, что «пьющие эту влагу жизни приобщаются бессмертия и становятся небожителями». Мысль мифа идет далее и учит о происхождении божественного и богов на земле: быть может, Баубо и Деметра были обе простыми и равночастными женщинами, - но равенство и сходство между ними нарушилось, когда Баубо не захотела пить и ничего у гостьи не спрашивала, — а тоскующая гостья захотела пить и отказом от фигуральной «полбы» показала, что она хочет другого питья. Баубо была слишком эллинка и жила в эллинские времена, чтобы не понять, чего гостья хочет. Она вышла в другую комнату, приспособилась и, вернувшись к гостье, недвусмысленным жестом ей выразила, что «согласна» и «готова».

— Гостья улыбнулась и начала пить...

В тот же момент, как бы отделясь от земли... она оставила Баубо внизу, а сама поднялась в сонм олимпийских небожителей, около Зевса, Хроноса, Урана, Геры, Гелиоса, Аполлона, получив имя поклоняемой «Деметры».

Таким - образ, миф... миф и «таинства» греческие... учили и открывали избранным и немногим, что то, около чего мы девятнадцать веков ставим «не знаю», — существует и никакими гонениями не могло быть истреблено, ибо оно протягивает нить связи между землею и небом... И что происхождение «существа человека» не предполагаемо — божественно, а фактически — небесно и божественно, а обнаруживается это в неистребимом инстинкте людей, хотя бы очень немногих, повторять неодолимо «ни к чему не нужное», «ни из чего не истекающее», вполне «анормальное», если не признать суть небесную в сем: и тогда вот это adoratio et divinatio становится понятно, нормально и естественно.

§ 1. Но это — есть.

§ 2. Стало быть, — суть небесная.

Арх. Хрисанф ни одним словом не сопровождает сообщения Климента и Арновия. Но замечательно, что Катков в «Очерках греческой философии» тоже говорит «о шутках Баубо»: но и принимает их за «шутки», «шутливость», за «игру» с богинею, не догадываясь, что под видом и зрелищем шутящей Баубо греки излагали таинства. Нужно бы посмотреть у С. Н. Трубецкого в «Метафизике в древней Греции», да лень. М. б., мои былые друзья справятся.

* * *

Египтянки, провожая в Серапеум нового Аписа, заглядывали в глаза юношам и напевали из Толстого —

Узнаем коней ретивых

По таким-то их таврам.

Юношей влюбленных

Узнаем по их глазам.

Тут встретил их пьяный Камбиз:

— Из Толстого?! Запрещено! Святейшим Синодом!

И пронзил Аписа.

В Мюнхене я видел останки мумии Аписов. Увы, мертвые они были отвратительны. Чудовищные бока и страшенные рога. Умерший даже архиерей не стоит живого дьячка. И вот, когда Апис пал, о нем запели:

— Умер!.. Умер, Возлюбленный!..» — «Женщины рвали на себе одежды и посыпали головы землею» (истории религий).

Так и египтянки, вспоминая длиннокудрого Владимира Соловьева, при выходке пьяного Камбиза, — процитировали из него:

Ныне так же, как и древле,

Адониса погребаем...

Мрачный стон стоял в пустыне,

Жены скорбные рыдали.

Дьякон подтягивает:

— И ныне и присно и во веки веков. 

* * *

Что я так упираюсь «†»? Разве я любил жизнь?

Ужасно хорошо утро. Ужасно хорош вечер. Ужасно хорош «встречный человек при дороге».

И мои три любви.

(на Забалканском, дожидаясь трамвая; собираемся в Сахар- ну) (яркое солнечное утро) 

* * *

Пьяный сапожник да пьяный поп — вся Русь.

Трезв только чиновник, да и то по принуждению. От трезвости он невероятно скучает, злится на обращающихся к нему и ничего не делает.

(на полученном письме со стихотворением; любящее) (в трамвае на Забалканск) 

* * *

...да ведь и оканчивается соском, как в обыкновенном детском «рожке» («выкормили ребенка на рожке»). Даже снизу углубленьице есть — для положения языка: чего нет в детской соске.

Приспособленность, соответствие, сгармонизованность — большая, чем в необходимейшем питании детей. Для чего?

5000 лет смотрели и не видели. Розанов увидел. Первый.

 Какое изумительное открытие Небесной Гармонии.

(на пути в Сахар ну) 

* * *

Никогда не упрекайте любовь.

Родители: увидите ли вы любовь детей, не говорите им, что еще «не пришла пора любить». Они любят и, значит, любят, и — значит, пришла их «пора». Та другая, чем была у вас, «пора», и она вам неизвестна, ибо вы другого поколения, и другой души, и других звезд (гороскоп).

И вы, дети, когда уже бородаты и кормите своих детей, не смейте делать изумленных глаз, увидев, что отец или мать начали опять зарумяниваться. Не отнимайте радости у старости. Ибо Саре было 90 лет, когда она услышала: «У нее родится сын». И засмеялась. Но Бог услышал, как она засмеялась за дверью, и сказал мужу ее, столетнему (Аврааму): «Чего она смеется: хоть 90 лет, жена твоя родит от тебя младенца, и произойдет от нее множество народа».

Ей уже не хотелось: но теперь она захотела, видя и узнав от мужа, что захотелось Богу.

Ибо Он — Великий Садовод. И не оставляет пустою ни одну кочку земли. И поливает бесплодное, и удабривает каменистое, и всему велит производить семя.

Верьте, люди, в Великого Садовода.

И, страшась отмщения Его, ибо Он мститель за поруганную любовь, никогда не улыбайтесь о ней.

Услышите ли о ней, увидите ли — благословите и останьтесь серьезны.

Что бы и когда ни услышали — не улыбайтесь.

Ибо улыбнуться о ней — значит лишить любовь надежд. Между тем любовь есть уже надежда, а надежда есть уже любовь к тому, на что надеется.

И не отнимайте крыл у любви: она всегда летит. Она всегда ангел, и у всякого.

(10 мая; услышав рассказ о Джорж Элиот и Т.; дай Бог обоим счастья) 

* * *

Я отрастил у христианства соски...

Они были маленькие, детские, неразвитые. «Ничего».