Юденич

После 2-го Туркестанского корпуса в наступление перешёл 1-й Кавказский. Атаки шли с большими потерями: сильные оборонительные позиции стойко удерживались их защитниками. Всё же сдержать натиск кавказских войск они не смогли и стали с боем то там, то здесь отступать с передовой линии обороны.

Обеспокоенный низкими темпами начавшегося наступления командующий Отдельной армии связался по телеграфу с командиром 1-го Кавказского корпуса генералом Калитиным:

— Пётр Петрович, как идут дела?

— Пока туго. Турецкие позиции у Кизил-килиса оказались намного прочнее, чем доносила разведка.

— Как ведёт себя неприятель?

— Обороняется отчаянно. Местами контратакует и не пасуют перед нашими штыковыми атаками.

— Кизил-килис надо взять как можно скорее. В противном случае турки успеют подтянуть сильные резервы к Гуджибогазскому проходу.

— Узел вражеской обороны корпус возьмёт в ближайшие два-три дня. Ввожу в дело вторые эшелоны.

— Нужна ли помощь от армии?

— Николай Николаевич, пока армейских резервов корпусу не требуется. Управимся собственными силами.

— Вашему соседу справа поставлена задача поддержать давление на Кизил-килис.

— Генерал Пржевальский уже известил меня об этом.

— Согласование совместных действий по месту и времени ведите только шифровками по искровым станциям.

— Понял.

— Разведку ведите беспрестанно.

— Вперёд высылаются усиленные казачьи разъезды. Хорошо зарекомендовала себя Маньчжурская партизанская конная сотня.

— Есть ли в ней участники Русско-японской?

— Есть и немало.

— Окажите любезность: передайте от меня маньчжурцам благодарность за выказанную отвагу в эти дни.

— Будет исполнено, Николай Николаевич.

— Давление на отступающих турок не ослабляйте. В противном случае они могут закрепиться на каком-то из горных перевалов.

— Такая задача командирам дивизий мною поставлена.

— С Богом, Пётр Петрович, информируйте меня о всех деталях наступления...

Калитинский корпус усилил своё атакующее «дыхание». Особенно жестокий бой кипел 31 декабря в схватке за Азап-кейскую позицию. В ночь на Новый год, в метель, 4-я Кавказская стрелковая дивизия наконец-то прорвала вражеский фронт. Из Тифлиса незамедлительно следует победная телеграмма на имя императора Николая II в его Могилёвскую Ставку. Великий князь Николай Николаевич-Младший спешит доложить об успехах:

«Сегодня утром дивизия генерала Воробьёва прорвала линию турецкого фронта. Наступление Отдельной армии развивается успешно».

Ставка Верховного главнокомандующего ответила предельно кратко:

«Поздравляю моих кавказцев. Николай».

...Новый 1916 год войска Отдельной Кавказской армии встречали в победном наступлении едва ли не по всей линии фронта.

Наступление велось по всей позиционной полосе задействованных в районе прорыва войск трёх армейских корпусов. Наиболее упорное сопротивление турки оказывали по обоим берегам реки Араке, по долине которой пролегали удобные пути в Эрзерум.

Командующий Кавказской армией теперь дневал и ночевал «за рабочим столом». Донесения из войск шли непрерывным потоком. Полученную информацию требовалось осмыслить, проанализировать, «положить» на карту. В начале января Юденич только раз надолго оторвался от дел. Случилось это так.

В кабинет генерала вошёл дежурный по штабу. Оторвавшись от бумаг, Юденич спросил офицера:

— Что у вас?

— Ваше превосходительство, прибыл первый транспорт с ранеными из долины Аракса.

— Где сейчас раненые?

— Разгружаются в эвакуационном госпитале. Дальше другим транспортом будут отправлены в Карс и Тифлис.

— Прикажите подать мне и адъютанту коней. Съезжу к раненым, послушаю, что нижние чины думают о наступлении.

В казарменном одноэтажном каменном здании эвакуационного госпиталя было по-зимнему темновато. Раненых прибыло много, и фигуры в серой от шинелей толпе выделялись только белыми повязками на головах, руках, ногах.

Николая Николаевича, давно привыкшего к фронтовой жизни, поразили спокойные, даже какие-то сосредоточенные лица раненых солдат. Словно что-то особенное залегло в их глазах, видевших смерть на поле брани, в складках сжатых от боли губ. Командующий остановился около совсем молодого солдата, спросил его:

— В бою был в первый раз?

— Впервой, ваше высокоблагородие.

— Сам откуда будешь?

— Из рязанских. Рижского уезда, деревня Бугровка.

— Что, страшно было в бою?

— Страшно... Но только сперва. Потом попривык.

— Солдат виновато, словно стыдясь своей слабости, опустил глаза.

— Куда ранен?

— В грудь. Пуля там застряла. Не болит, но говорить трудно, потому и голос у меня тихий стал.

— Ничего, держись. В госпитале тебя поправят.

Другой раненый, к которому обратился Юденич, оказался разговорчивее и бойчее, чем первый. Слегка улыбаясь, он стал торопливо рассказывать о себе:

— Пуля — ерунда. Да и стреляет турок неважно. Сначала — немножко эдак жмёшься: засвистит справа — гнёшься влево, а слева слышишь — з-з-з... опять вправо. Потом на самого себя смешно делается: просвистела, так уж не укусит.

— А как тебя ранило?

— В атаку шли. Как щёлкнет пуля в руку, я о том и не догадался сразу. Так, обожгло, что-то на минутку и прошло. Чувствую вдруг — рукав мокрый. Глядь, а он весь в крови! И как увидел это, так сразу и ослабел. То стрелял, бежал с ротой, падал на землю, опять бежал вперёд. А тут сразу и ноги подкосились, и винтовку удержать не могу, в глазах круги пошли.

— Кто тебе первую помощь оказал? Ротный санитар?

— Никак нет, сам. Ну присел и давай перевязку делать. Бинты, там, и всё, что нужно, теперь у каждого солдата есть, дате высокоблагородие.

Последний, с кем поговорил Юденич, оказался Георгиевский кавалер, унтер-офицер по званию. Марлевая повязка закрывала у него всю голову и глаза. Подошедший госпитальный врач доложил командующему:

— Ранен в лицо, перебит глазной нерв. Но держится молодцом — боль терпит стойко.

— Как тебя звать? С тобой говорит командующий армией генерал Юденич.

— Взводный унтер-офицер Митрохин Иван. Из 9 Туркестанского стрелкового полка, 14 роты.

— Где был ранен?

— На берегу реки Араке. Когда наш батальон атаковал турецкую деревушку у горы.