Юдифь

Священник принес эти жертвы Иегове и совершил над матерью обряд примирения.

Так она очистилась от своих кровей.

Затем мать моя Леа вернулась в дом мужа со мной на руках.

По рассказам изумленных служанок, маленькая Юдифь никогда не плакала. Ничто не тревожило ее снов, не было у нее и ночных колик.

Словно бы с обрядом примирения, совершенным над моей матерью, на меня снизошло благословение Божие и избавило от болезней, которыми обычно страдают младенцы.

Священники посещали наш дом, желая посмотреть на дитя, которое по воле Всевышнего не знает ни боли, ни страданий в первые месяцы и в первые годы своей жизни.

Только в зрелом возрасте я поняла, что Господь избавляет нас от малых бед с тем, чтобы за годы спокойной жизни приуготовить к великим испытаниям, ибо каждый из нас, узревших свет солнца, должен до конца своих дней испить положенную ему чашу страданий, будь он царь или нищий, избранный или отверженный.

Теперь я знаю, что избавление может быть только временным, оно лишь дает нам возможность укрепить свой дух, чтобы в час испытания проявить силу, превосходящую и наше воображение, и нашу готовность к подвигу.

Мои родители были справедливы в обращении со слугами и рабами. Они не говорили лишних слов, старались соблюдать меру и в накоплении добра, и в милостыне. Во всем они стремились придерживаться Закона, ни на мгновение не забывая, что все живое и неживое создано во славу Господа нашего.

В те мои ранние годы даже соседские дети воспринимали меня как избранницу судьбы, чувствуя невидимую, но непреодолимую преграду, отделявшую меня от них.

Поэтому с первых дней моей жизни меня сопровождало одиночество. Меня редко приглашали принять участие в играх и еще реже присоединялись ко мне в единственном занятии, имевшем для меня смысл. Я любила складывать ряды камешков.

Быть может, это и не так, но мне кажется, что другие дети меня побаивались, потому что глаза мои выдавали зрелость души, не свойственную ребенку.

В них отражалась тайна, не доступная пониманию простого смертного.

Единственным существом, спасавшим меня в те дни от одиночества, был мой брат Вениамин, который был на год старше меня.

Благодаря его беззаботности и смешливости я прикоснулась к чуду, именуемому детством.

Только с братом я ненадолго становилась обычным ребенком.

Без малейших усилий, играючи научилась я от брата чтению и письму.

Так я овладела этим искусством, не подобающим женщине.

К сожалению, у брата бывали из-за меня неприятности, которых я вовсе не желала, но невольно становилась их причиной.

Будучи пяти лет от роду, я узнала, что наша Община в течение года производит многочисленные жертвоприношения.

Я узнала, что такое жертва всесожжения, что такое дар, и что такое причастие, и что такое искупительная жертва.

Я узнала, что если какой-либо израильтянин желает совершить в честь Иеговы заклание скотины, то это может быть скотина как крупная, так и мелкая.

Если он решит совершить жертву всесожжения, или огненную жертву, то должен быть приведен самец крупного рогатого скота самых лучших статей.

Для того чтобы Иегова принял жертву, животное приводят к жертвеннику и отсекают ему голову перед входом в Храм.

Затем священнослужители обрызгивают жертвенник со всех сторон кровью животного.

После этого тушу обдирают и режут на части.

Священнослужители разводят в жертвеннике огонь, сложив предварительно поленницу, а на нее кладут куски мяса, включая голову и нутряное сало.

Потроха и конечности промывают водой, а потом священнослужитель сжигает их с ладаном.

Это и есть огненная жертва, или жертва всесожжения, приносимая в честь Иеговы и сопровождаемая приятными ароматами.

Узнав многое об этих и иных приношениях и жертвенных обрядах, я как-то сказала своему брату Вениамину:

— Как много жертв приносим мы, израильтяне, Господу нашему Иегове! Как жаль мне мелкой скотинки, да и волов, что погибают на наших жертвенниках. А может, Господь и не требует столь многочисленных жертв?

На следующий день мой шестилетний брат Вениамин задал нашему отцу Мерарии вопрос, как бы от себя:

— Скажи, отец, зачем столько скотины погибает на наших жертвенниках? Быть может, Иегова и не требует их жизней?

Обычно невозмутимое лицо моего отца налилось кровью, и впервые в жизни я услышала, как он повысил голос:

— Кто тебя толкнул на такое святотатство? Признавайся, кто?!

Вениамин побледнел, но, не желая меня выдавать, пробормотал:

— Никто, никто… Я только хотел узнать… Хотел спросить…

Отец наш Мерария, не желая больше слушать лепет впавшего в ересь ребенка, отвел его в Храм к священникам, чтобы те изгнали из тела мальчика нечистую силу, которая заставляет его порочить Закон и обычаи, завещанные Моисею Иеговой и призванные привести израильтян к праведной жизни.

В тот же день отец зарезал самого крупного своего вола и принес искупительную жертву.

Брат мой Вениамин пробыл у священников два дня и две ночи. Когда я его снова увидела, он казался вдвое старше, чем был на самом деле, а на лицо его легла темная тень.

Никогда он не рассказывал о том, как священники изгоняли злого духа из его тела, и ни разу не упрекнул меня за то, что мои сомнения в необходимости многочисленных жертв навлекли на него подозрения и наказание.

И по сей день удивляюсь, как могла я в свои пять лет усомниться в справедливости Закона, как могло случиться, что Господь отвратил от меня свой взор и допустил нечестивой мысли овладеть мною.

Ибо сомневаться в Законе — значит сомневаться в существовании Бога нашего Единого, а это так же отвратительно, как позорная смерть.

В раннем детстве меня часто посещали мысли о Моисее, величайшем пророке Израиля.

В молитвах я без конца благодарила его за все, что он сделал для сынов и дочерей Израиля, за то, что он заключил Союз с Богом и сделал нас избранным народом, которому даровано высшее счастье — радость служения Иегове.

Я пыталась осмыслить обстоятельства смерти Моисея, те мгновения, когда на сто двадцатом году жизни пророка, после блужданий по пустыне, Иегова привел его на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему всю землю Галаад до самого Дана. И всю землю Неффалимову, и всю землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора.