Юдоль

Следующей сидела женщина, которую Кай помнил под именем Хуш. Только то, что он сумел однажды разглядеть через пелену старости, теперь сияло нежностью и красотой. От одного созерцания удивительного лица заходилось дыхание. Идеальным, чарующим в ней было все — и тонкая фигура, укутанная темно-синим платьем, и темные, с медным оттенком волосы, обрамляющие правильный овал лица, и раскосые глаза, и тонкий нос, и высокий лоб, и губы. Одно чуть выбивалось из этого великолепия — глаза. В них, сквозь осознание собственной красоты, плескалась смертная скука. За спиной красавицы искрился льдинками водяной поток. Платье на ее животе удерживал ремень с пряжкой в виде двух серебряных кистей.

— Кессар, — выговорил Кай.

Рядом с красавицей сидел Пата. Паттар. Кай узнал его мгновенно. Он был почти таким же, как и в миг своей недавней смерти. Усики и бородка торчали стрелками. Седые, почти белые волосы тщательно приглажены. Глаза прищурены, да так, что ни цвета их, ни выражения рассмотреть было нельзя. На губах застыла ухмылка, способная оказаться как и доброй улыбкой, так и злой усмешкой. Одежда Паттара сияла всеми оттенками голубого. За его спиной колыхались и блестели серебром крылья сиуна.

Круг продолжала Кикла. Ошибиться было невозможно. Над ее головой, поблескивая искрами росы, шевелило листьями, то и дело расплывалось зеленым маревом, причудливое дерево, вместо ковра или шкуры престол устилала мягкая зеленая трава, ветви плюща оплетали его спинку и основание. Одежда Киклы тоже переливалась всеми оттенками зелени. Вот только лицом она почти ничем не напоминала Уппи, которую Кай встретил в Кете. Перед Каем сидела обычная черноволосая и черноглазая девчонка младше его лет на пять, судя по взгляду которой не ждущая ни от компании, ни от неба над головой ничего хорошего и желающая только одного: как можно скорее расстаться со всеми и скрыться в какой-нибудь чаще.

Следующим был Агнис. Кай, который не видел его никогда, сразу же стиснул кулаки, лишь только узрел ослепительную улыбку на широком веснушчатом лице, копну ярко-рыжих волос и глаза, брызжущие отчаянным весельем, от которого холод леденит кожу и внутренности. Он был одет в красное, и за его спиной колыхалось пламя, отчего казалось, что Агнис горит и сам, и, судя по всему, горит с удовольствием. Горит, не сгорая.

Соседка Агниса источала презрение ко всем, кто образовывал круг, ко всему миру и даже к Каю, которого она не видела. Она не была красавицей, казалось, что создатель собирался слепить красавицу, но остановился в середине работы. Лоб ее был слишком выпуклым, скулы слишком велики, хотя подбородок и нос удались вполне, хотя губы могли быть и не такими тонкими. Судя по всему, обладательница столь заурядной внешности и сама не придавала ей слишком уж большого значения. Ее соломенно-желтые волосы были коротко, по-мальчишески, пострижены, из-под желтоватого руна, прикрывающего плечи, виднелись обычные шерстяные порты и сапоги из свиной кожи. Зато у ее ног лежал гепард, а за спиной маячил желтоватый столб с завитками белых рогов.

«Сурна», — кивнул Кай.

Кай слегка переступил и уставился на следующего человека. Разглядеть его оказалось непросто. Мало того что темная фигура за его спиной окутывала незнакомца языками мглы, обдавая холодом и рассыпая иглы инея вокруг его престола, сливаясь с черной одеждой, черные кудри почти закрывали его лицо. Да и выдающийся вперед лоб не позволял рассмотреть глаз на лице с тонкими чертами. Незнакомец сидел неподвижно, и единственный сидел так, как будто никого не было рядом.

«Неку, — решил Кай. — Неку из города Ак».

Почти развернувшись, Кай внезапно не сдержал улыбки. Рыжеволосая веснушчатая женщина с зеленым венком на голове, одетая в желтое платье, подсвеченная плывущим за ее спиной солнечным лучом, растопырив пальцы, смотрела на ползающих по ее ладоням бабочек. Кай поднял взгляд к ее лицу и стер улыбку. Глаза незнакомки были полны слез.

«Хисса», — отметил он про себя и перевел взгляд на последнего в этом ряду.

Следующим был худощавый скуластый мужчина в белой одежде. Он сидел, положив руки на каменные подлокотники. И за его спиной поднимался вихрем воздушный поток, сквозь который проглядывала каменная колонна. Низкий лоб, слегка крючковатый нос и скошенный назад подбородок делали незнакомца непривлекательным, но твердый взгляд серых глаз не оставлял сомнений — ему совершенно все равно, как он выглядит. От незнакомца исходило ощущение холода и ужаса.

«Паркуи», — догадался Кай.

Очередным сидельцем престола был плотный старик с широкими плечами и чистым лбом. Он смотрел прямо на Кая. И даже как будто видел его. И в тот момент, когда холод пополз по спине охотника, когда вдруг разом напомнили о себе все старые шрамы, и сломанное ребро, и вспоротая нога, рука, и пуще всего та самая рана, которую Кай сам причинил себе странным обрубком меча, имя незнакомца само всплыло в голове. «Хара», — подумал Кай и поспешил перевести взгляд на последнего в круге.

Им был отец. Кай узнал его в высоком худом человеке только по цвету глаз, которые блестели ярко-зеленым из-под полуприкрытых век. Сакува — единственный из всех — смотрел не вперед, не закрывал глаза, а уставился вниз, на уходящий из-под его престола желоб в камне. Белая с золотой оторочкой одежда его не казалась роскошной, и сиун за его спиной — мутный клок тумана — был едва различим. Ничем он не напоминал знакомого Каю Хараву-Хаштая, и все-таки это был он. Тот же самый, как знакомая мелодия, внезапно исполненная не на пастушьем рожке, а на трубе хиланской гвардии.

Кай снова посмотрел на Хару. Тот вдруг скривил тонкие губы в усмешке и едва заметно помотал головой. И стоявший за его спиной полуразложившийся мертвец тоже едва заметно помотал головой. А потом Хара отвернул полу бордового камзола и взялся за рукоять меча. Того самого меча, который теперь висел же на поясе Кая! Обрубка! Только у Хары это был не обрубок! Кай не мог рассмотреть, что было внутри рукояти, но сам клинок напоминал застывший язык пламени, словно был выточен из заледеневшей крови. Хара снова покачал головой, снова посмотрел, как показалось Каю, прямо на него и провел этим самым лезвием по собственной ладони. Капли крови упали в каменный желоб и тонкой струйкой побежали к центру рисунка.

И такие же струйки побежали от каждого сидящего. Двенадцать алых лучей. Кай еще успел рассмотреть легкую, едва различимую усмешку на губах матери и вдруг увидел еще одного человека. Он прошел мимо Кая вплотную, неощутимо мазнул по лицу охотника каким-то тряпьем и остановился в центре круга. На нем была ветхая, распадающаяся на пряди одежда, из-под которой торчали босые, но странно чистые ноги. И его огромная шляпа тоже была ветхой, но широкой. Она скрывала и лицо незнакомца, и длинные волосы, и лишь только странный черный блеск в ее расшатавшемся плетении подсказывал, что глаза у незнакомца все-таки есть. Но все это Кай рассмотрел в секунду, и уже смотрел на другое. В руках незнакомец держал девочку лет десяти. Девочку, которую Кай уже где-то видел. Точно видел! И эти светлые локоны, и белесые ресницы и брови, и тонкие, бледные губы, и даже легкое платье, по виду которого никак нельзя было понять — оно обветшало до прозрачности или лишилось плотности ткани от времени?

«Ишхамай», — узнал Кай.

Птичка. Колокольчик. Поющее дитя. Загадка Текана. Страшная загадка. Вестница ужаса и Пагубы. Она спала.

Он поднял глаза на босяка и тут же прошептал и его имя:

— Сиват.

Ночной бродяга. Призрак. Гуляка. И тоже вестник ужаса и Пагубы.

Сердце как будто остановилось. Кай посмотрел на свои руки и очень сильно захотел, чтобы они вновь оказались прихваченными шнуром на уздцах полученного у Истарка коня.

Алые струйки добежали до углубления в камне и соединились в его центре. Сиват наступил на кровь и, беззвучно шлепая мокрыми ногами, оставляя алые отпечатки, опустил в углубление в камне девочку. Ее рука откинулась в сторону, веки дрогнули, она шевельнула головой, устраиваясь удобнее, но не открыла глаз. Сиват осторожно провел ладонью по ее щекам, повторил пальцем линию носа, поднялся, выпрямился и закружился в беззвучном танце.