Юдора Уэлти: Рассказы

— Начнем с того, что она дальняя родня дяди Феликса, а твоя троюродная бабушка, она сводная сестра твоей двоюродной бабушки Бэк, то есть моей тетушки, а Дайси она приходится…

— Не важно! — перебила я. — Вовсе не претендую на это родство…

— Зато она претендует. Она к тебе сама приедет! — вскричала Кэт.

— Пока соберется, я уже уеду, — ответила я и невольно улыбнулась.

— Когда была жива твоя мама, гостить было принято по-другому, — промолвила тетя Этель. — Твоя мама живала у нас подолгу, чтобы мы прочувствовали, что она действительно с нами. И на все хватало времени: и платья перешить у мисс Мэтти, и в саду кое-что пересадить, если это было весной или осенью, и за крючок взяться, хотя бы для почина, даже если не удавалось довязать коврик до конца и полюбоваться им во всей красе… Быть может, мы были несведущи во многом другом, но, как ездить в гости, наше поколение знало лучше теперешнего. Нет, вы не подумайте, я вовсе не осуждаю…

— Мама, может быть, тебе принести чего-нибудь? — стоя посреди комнаты, спросила Кэт. — Чего тебе хочется?

— Ничего мне не хочется, только чтобы моим девочкам было хорошо.

— Ну, тогда расскажи нам, за кого это Сестрица Энн давным-давно собиралась выйти замуж и даже в церкви объявила протест, когда тот венчался с другой. А ей тогда уже было около сорока! — И Кэт, как была, босиком, в нижней юбке, легко и радостно подхватила мою шляпу со стульчика, на который я ее кинула, напялила на голову и скорчила мне рожицу.

— Что-то я позабыла эту историю, — сказала тетя Этель. — Вероятно, потому, что из нее ничего не вышло. Смутно припоминаю, он был тоже дальний родственник, седьмая вода на киселе. К тому времени, как вы вернетесь, я все это восстановлю в памяти… Очень тебе к лицу, детка.

— Кэт, — сказала я. — В детстве я ведь думала, что дядя Феликс ужасно старый. А теперь, через десяток лет, я и сама стану старая, и ты тоже, а он все еще жив.

— Ну да, он был старый! — откликнулась Кэт. — Очень старый!

— Ты бы села куда-нибудь, — сказала дочери тетя Этель.

Кэт примостилась на ручке моего кресла, и мы стали легонько покачиваться. Я сказала:

— Помню его подтяжки с красными розами.

— Как это ты разглядела? Он не стал бы снимать пиджак и тебе их показывать! — возразила тетя Этель. — По воскресеньям все семейство собиралось у него. Он всю жизнь был истинный джентльмен и следил еще строже, чем папа и мама в городе, за нашими манерами, чтобы мы вели себя, как подобает благовоспитанным леди.

— Но я совершенно не помню Сестрицу Энн, — сказала я. — Может, оттого, что она была чересчур благовоспитанной леди?

— Глупости, — сказала тетя Этель.

— Она упала в колодец… — тихим голоском, как подсказку, проговорила Кэт.

И я подхватила восторженно:

— И вылезла! Помню! Отлично помню! Жуткий вид! Это старомодное черное платье, эти облипшие волосы…

— Нет, — возразила Кэт. — Это только в тот раз она так выглядела, когда вылезла из колодца…

— Нет, нет, «жуткий вид» — это, пожалуй, слишком… — подтвердила тетя Этель.

— Ну как же! — продолжала я, обращаясь к Кэт. — Черные, будто приклеенные волосы, уголки рта книзу, в точности как у той тетушки в твоей книжке «Восемь кузин». Я всегда считала, что это она и есть.

— Очень уж ты книжница, — сказала тетя Этель убежденно.

— Так это все ваши книги!

И теперь книги у них были все те же, ни одной не убавилось, не прибавилось.

— По-моему, она упала в колодец нарочно, — продолжала Кэт. — Знала, что вытащат. Там было полно народу. Это она такой свадебный подарок преподнесла своей кузине Еве и немного урвала от ее триумфа. Ой, ты меня трясешь, а не качаешь!

— Кэт, ведь так можно и обидеть человека понапрасну, — упрекнула свою дочь тетя Этель. — Я всегда говорю: бедная Сестрица Энн…

— Ладно, пусть: бедная Сестрица Энн.

— А Дайси, очевидно, только кажется, что она помнит эту историю, просто потому, что знает о ней понаслышке.

— Положим, «бедной» Сестрицу Энн называют по заслугам, — выпалила я безжалостно. — Во-первых, упала в колодец, во-вторых, старая дева.

— Да не качайся ты как очумелая! — вскричала Кэт.

— Возможно, она чувствовала, что ей угрожало, — проговорила тетя Этель. — После свадьбы Евин муж, Арчи Фидлер, пил беспробудно до конца своих дней.

— Вы мне только одно скажите, и я замолчу, — не унималась я. — Кто же этот бедняга, кому Сестрица Энн приходится сестрой?

Тут я остановила качалку и прижалась к Кэт в ужасе, что, может быть, навела разговор на дядю Харлэна. Кэт два раза напомнила мне, что тетя Этель по сей день, спустя семнадцать лет после его смерти, не может спокойно слышать имени своего мужа и сама его не произносит.

— Бедняга Бэк! Кто же еще? — ответила мне тетя Этель. — Мы с ней в дальнем родстве по двум линиям. Если уж ты спросила, то скажу тебе, Сестрица Энн ей не родная сестра. Вот почему мы всегда нарочно называли ее не иначе как Сестрицей.

— А я-то думала, вы ее дразнили, — заметила Кэт.

— Ну и дразнили немножко. Этого нельзя отрицать.

— А кто начал… — хотела я спросить, но в тот же миг Кэт нахлобучила мне на голову мою шляпу — косо, как шутовской колпак.

На улицах стояла такая тишина, что слышно было, как в приречных зарослях воркуют голуби. А в городке птицы примолкли. Мы с Кэт потихоньку покачивались в кресле — взад-вперед, взад-вперед — у постели тети Этель. Через всю комнату я видела наше отражение в трюмо. На правах гостьи я считала, что мне необходимо еще немало порассказать о себе, и уже раскрыла рот…

— А какие у него были изысканные манеры! — промолвила тетя Этель. — Никто в семье не мог с ним сравниться.

Кэт потянула и выдернула волосок у меня на затылке, тот, что низко рос. Я шлепнула ее по руке.

— Но в последнее время, когда он стал сдавать, а я не могу приехать к нему, в памяти моей живет лишь то, что о нем рассказывали в детстве. Странно, не правда ли? А ведь я знала и любила его всю жизнь. Помню, например, мне говорили, что в молодости он славился своими серенадами.

— Серенадами? — разом переспросили мы с Кэт. Нас восхищала и она сама, и ее память.

Кэт добавила:

— А я и не знала, что у него был голос.

— Голоса у него не было. Зато он был редкий грамотей. Прирожденный. Помню, только назовут слово, и он смело поднимается с места. Церковь там, знаете ли, тоже старалась как-нибудь подсобрать денег и устраивала состязания в грамотности. Дядя Феликс знал каждое слово в их картотеке. А все ж как-то раз, один-единственный раз, я его победила. Хоть и девочка была тогда, но тоже кое-что знала… И… И право же, это несправедливо…