Юлия
Шрифт:
– Всё узнала? Это даже лучше! Ну, так послушай, дорогая, я знаю, в свою защиту она много чего тут нагородила, дабы в твоих глазах оправдаться. Лапушка твоя боялась, что я расскажу о ней всё… Ты думаешь, я сам… того? – Семён при этом торжественно вскинул сивую голову. – Она и подстрекнула… а кто её брал? Сама напросилась. Это тебе известно? Известно! Так в чём я тогда виноват? Вот и весь сказ. Чего тут было думать! Испорченная девка: лукавила, кокетничала! Ты бы видела, – как повидавшая мужиков баба! А ты всё с ней носишься!..
– Вот оно как, значит мои догадки совпали, поймался голубок!?
– Не я, а она, запомни! – закричал он наперекор жене.
– А вот
– Ты мне голову не морочь, что ты ровняешь одно с другим? Я любил и знал, что тебя, дуру, не брошу! Вот так! А с ней я не собирался… она наклеветала, чтобы с тобой нас рассорить, а ты поверила. Ведь она меня не любит. Я противен ей! Не бреши, что не говорила. Посмотрите, какая проницательная, всё насквозь видит – рентген! В тюрьму сел из-за твоей сестрёнки, да, крепко вмешалась в мою жизнь, а ты моих мытарств не видела…
– Нет, ты чего несёшь такую несуразицу?! Как она могла вмешаться в твою жизнь? – Валентина в недоумении пожала плечами.
– А так, что ты в ней души не чаяла, всё с ней носилась: сестрёнка, сестрёнка! А на меня… как на фонарь смотрела. Ну, да что теперь об этом талдычить!
– Конечно, ты сгорал от ревности и человека чуть не убил, а Юля виновата? – она в досаде покачала головой и пожалела, что напомнила ему об этом.
– Ну и зануда же ты, Валька! – крикнул он. Всё его лицо налилось ненавистью, руки задрожали, кажется, ещё секунда и он накинется на неё и задушит. Но Валентина его уже не боялась, как раньше. Может, только потому, что первые месяцы после выхода из заключения его контролировала милиция. Действительно, она тогда надеялась: теперь он навсегда научен горьким опытом. Сколько же можно проявляться его тёмной страсти? Ей серьёзно думалось, что отныне он другой, выбили из него дурь, наставили на верный путь. Но, видно, просчиталась, вон на что пошёл, опять животная похоть взыграла, а на кого? На сироту! Звериная натура такой и останется, почти ничего человеческого.
– Ох, Сёма, Сёма, все нервы ты мои истрепал, весь седой; волос осталось с гулькин нос, а ты…
– Тебе не мне мораль читать! – резко, грубо оборвал он жену.
– Да разве я не заслужила? – возмутилась Валентина. – Я тебя почти шесть лет ждала, да хорошо хоть амнистия… Да ты мне, Сёма, должен ножки целовать. Какая дура на моём месте всё это вытерпела бы? А ты мне ещё и не верил, ходил по соседям, всё выпытывал, выспрашивал, как я тут без тебя жила.
– А ни к кому я не ходил, что ты вот брешешь! – гаркнул он. – Разговор был, да не о тебе! Много тебе чести, дуре!
– Чего? – Валентина в ненависти сощурила глаза. – Лучше сиди да помалкивай: люди говорили, я выдумала, что ли?
– Ты меня не сажай, хватит – отсидел свое сполна! Эх, да ну вас… ко всей фене! – он резко взмахнул рукой, стремительно, не глядя больше на жену, схватил папиросы и пошёл в туалет курить.
Глава десятая
Последние два месяца Юля находилась в состоянии озлоблённости на всех и вся. Об этом говорил весь её облик, при этом она думала: «До меня нет никому дела, все равнодушны, все заняты только исключительно собой, даже Валя. Что мне оттого, что когда-то она назвалась моей сестрой? Разве сёстры так бездушно
поступают? При живой сестре я живу в детдоме, захотела бы – взяла, в таком случае она мне вовсе не сестра – натуральная самозванка, которая решила немного облегчить мою сиротскую долю!»По мере своего взросления Юля стала стыдиться своего положения воспитанницы детдома. А всё оттого, что она видела, как живут дети в семьях, как живёт племянница Света. Но если бы даже Валентина сказала: я тебя забираю к нам, она теперь вряд ли бы согласилась. И не только из-за того, что сестра жила с Семёном, просто до выхода из детдома оставалось чуть меньше года. И хотя Валентина так и не взяла опекунство над сестрой, какую-то лепту в её воспитание она внесла, и к Юле привязалась так прочно, что временами казалось, будто в её семье она жила всегда. Вот только жаль – девочка никогда не узнает материнскую ласку и тепло родительского дома…
И как тут Юле было не разозлиться чуть ли не на всех окружавших её взрослых людей, включая и сестру. Единственно, она ни разу не обижалась на Тамару Игнатьевну. Она самый лучший человек на свете! И, несмотря на это, Юля уже с нетерпением ждала тот день, когда навсегда уедет из города, где всё так ужасно ей опостылело, что хотелось новых впечатлений…
Наступила последняя осень её пребывания в детдоме, где в саду, сквере, на аллее – кругом увядала природа: скверы, бульвары в осенних красах; воздух был особенный; почти на всей улице пахло дымком зажжённых куч палых листьев. От этого было немного торжественно и грустно, так бесконечно грустно, что даже хотелось плакать!
С конца лета к Валентине опять ходила почему-то редко, и от этого сестру было жалко, а ещё оттого, что однажды выразила ей свою обиду, которой и сама не могла толком найти объяснение. А Валентина это видела.
– На что ты всё дуешься? – удивилась сестра. – Семён тебя и пальцем не тронет, только пусть попробует! Сразу полетит отсюда!
– Мне некогда ходить к тебе. Ведь посуди: учусь последний год. Впереди экзамены, надо заниматься! – оправдывалась Юля, не желая вспоминать рыбалку, скрывая от сестры все свои душевные переживания. Однако Валентина видела, что тут дело вовсе не в одной учёбе. Просто Юля вступила в переходный возраст, и поэтому понять её отнюдь нетрудно. Но Валентине это только так казалось, ведь то, что у сестры скопилось на душе, равняется всей её жизни. И скоро она это поймёт…
Так незаметно подкралась зима, впрочем, достаточно тёплая и бесснежная. Учёба занимала много времени, иногда ходила с Машей в кино; продолжала участвовать в художественной самодеятельности; а иногда всё надоедало: и учёба, и пение, подчас на людей бы не смотрела. В такое сложное для неё время, словно чувствуя это на расстоянии, к ней в детдом приходила Валентина и приглашала её в гости. Но Юля сначала отказывалась, а потом жалостью к себе переборола гордость и обещала прийти. Тем не менее, по-прежнему у сестры бывала редко или с Машей забегали всего на пятнадцать минут и даже в отсутствие Семёна обедать не оставались.
– Ты уже как взрослая ведёшь себя. Стала зазнаваться! – пожурила её Валентина. – Хотя бы Свету приучила книжки читать. Вот опять надо за ней идти к соседям. Что, там её мёдом кормят? Никогда домой вовремя не придёт.
– Вы её балуете, вот и результат, – заметила Юля, подражая педагогам.
– Я, что ли? Это отец ей много позволяет! А придёт время – локоток будет кусать…
– Ничего, и тебе достанется, – засмеялась Юля. – Ну ладно, мы побежали в кино…
– Обедать оставайтесь или на свидание спешите? – в свой черёд поддела Валентина.