Юная жена

— А остальное? Ты действительно назвала свою госпожу сукой? Или еще как-нибудь ее оскорбила?

Лицо Кирстен сделалось злобным, глаза вызывающе сверкнули.

— Она не моя госпожа. Я не обзывала свою госпожу.

— Убирайся отсюда! — проревел Грэм. — И не показывайся мне на глаза. Ты больше не будешь прислуживать в главном зале.

Кирстен побледнела, хотела что-то ответить, но Грэм одним взглядом заставил ее умолкнуть.

— Вон отсюда! — приказал он.

Кирстен повернулась и выскочила из зала.

Рори все никак не могла успокоиться. С пылающим лицом и сжатыми кулаками она обратилась к брату:

— Ты слишком слабо ее наказал, Грэм.

— Хватит об этом, Рори. Не стоит продолжать. Наши люди должны привыкнуть к присутствию Эвелин.

— И ты будешь допускать такое неуважение до тех пор, пока они не привыкнут? — недоверчиво спросила Рори.

Глаза Грэма сузились.

— Ты меня спрашиваешь? Кирстен не останется безнаказанной. Но я не собираюсь переворачивать вверх дном весь замок и озлоблять клан, когда люди еще не успокоились. Ты принимаешь желание сгладить обиду за слабость, за знак того, что я позволю оскорблять Эвелин. Я думал, ты знаешь меня лучше.

Он повернулся и пошел к выходу. Рори спросила вслед:

— Ты куда?

Грэм остановился только у самой двери.

— Пойду к жене. Надо о ней позаботиться.

Эти слова почему-то обрадовали Рори. Она вернулась на свое место за столом.

Глава 17

Грэм успел подняться до середины лестницы, когда вдруг почувствовал, что не знает, как себя вести. Он даже немного постоял у своей двери, потому что не решался войти и заговорить с Эвелин.

Если Рори права и Кирстен намеренно облила Эвелин, тогда служанку придется отослать из замка, пусть работает в поле.

Грэм оказался в трудном положении. С одной стороны, он не хотел, чтобы люди его клана решили, будто он защищает Армстронгов и выступает против своих, с другой — не намеревался оставлять жену без поддержки, кем бы она ни была по происхождению, и позволять кому-либо дурно с ней обращаться.

Когда он наконец распахнул дверь и вошел в комнату, то обнаружил, что Эвелин стоит нагая спиной к нему.

На мгновение Грэм окаменел. Эвелин уже расплела косу, сейчас ее волосы сбегали золотистыми волнами по спине до округлых ягодиц.

Фигура у нее была безупречная — соблазнительный изгиб бедер, тонкая талия…

Грэма охватило знакомое чувство вины — он стоит и с вожделением пялится на женщину, которая скорее всего понятия не имеет о таких вещах.

Грэм отвернулся, решив не нарушать ее уединения и дать возможность завершить туалет. Конечно, ему хотелось, чтобы она обернулась и он бы увидел ее всю.

Он слышала, как плеснула вода из лохани, и едва не взвыл при мысли, что она заканчивает мытье всего в нескольких футах у него за спиной. Стоило только обернуться — и наверняка его ждет волшебное зрелище: он увидит, как его жена принимает ванну. Увидит, как полотенце ложится на ее обнаженную спину…

Сейчас ему следовало бы лежать на кровати и наслаждаться чудесной картиной, а не стоять как истукан, не смея повернуться, чтобы ее не испугать. Его возбуждение недопустимо, но телу не было дела до возражений разума. Тело решило, что его жена привлекательна, и Грэм ничего не мог с этим поделать.

Вдруг он услышал нечто вроде стона и понял, что Эвелин наконец его увидела. Стараясь глядеть в сторону, он медленно обернулся и, случайно скользнув по ней взглядом, заметил, что Эвелин подхватила простыню с кровати и стоит, прижимая ее к обнаженному телу. Глаза ее были широко раскрыты.

Но в этих глазах совсем не было страха. Грэм почувствовал громадное облегчение. Меньше всего ему нужны сейчас женские истерики.

— Я хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь, — сказал Грэм. Продолжая прятаться за простыней, Эвелин кивнула. — Пожалуй, я вернусь, когда ты оденешься.

Эвелин помолчала, потом неторопливо кивнула. Грэма удивила эта пауза. Хотелось бы знать, о чем именно она думала, когда задумчиво и серьезно смотрела на него своими синими глазами.

— Отлично, — пробормотал Грэм и поспешно вышел из спальни.

Стоя у дверей собственной комнаты, Грэм чувствовала себя круглым дураком — он за дверью, а жена его наряжается в комнате. Он — ее муж. Она принадлежит ему. Вся, целиком, и нет ничего в ней, что должно быть от него скрыто. Но никакие слова, никакие доводы не могли его убедить, что он не будет подонком, если станет думать о ней таким образом. И желание, огнем растекавшееся по жилам, тут ни при чем.

Так он и стоял под дверью и надеялся, что никто не будет спускаться по лестнице и не застанет его в столь нелепом положении.

Наконец дверь отворилась, Эвелин выглянула в коридор, увидела Грэма, широко улыбнулась ему и жестом позвала в комнату.

На ней было чистое, свежее платье с красивой вышивкой у горловины.

Грэм шагнул в комнату. Эвелин успела присесть на край кровати — его кровати. Поймав его взгляд, она снова улыбнулась.

— Я очень сожалею о неприятности за обедом, — негромко сказал он. — Кирстен больше не будет прислуживать в зале.

Лицо Эвелин помрачнело, яркие глаза затуманились. Решив не рисковать и не садиться рядом с ней на кровать, Грэм опустился на низкую скамейку у огня.

— Эвелин, ты думаешь, она сделала это нарочно? Неужели Кирстен тебя настолько невзлюбила?

Лицо его жены стало непроницаемым. Казалось, она задумалась об ответе. Потом ее глаза сузились. Она пожала плечами, но Грэм ни на миг не поверил, что у нее нет мнения по этому поводу, однако ему понравилось, что она не стала разбрасываться обвинениями, пусть даже справедливыми.

Раньше он сомневался в способности Эвелин оценить ситуацию. Боялся, что она не сумеет приспособиться к здешней жизни, боялся сложностей, которые возникнут из-за ее присутствия в замке. Но до сей поры ее поведение было безупречно, и Грэм невольно почувствовал стыд за то, что люди его клана вели себя так по-детски, хотя он отлично понимал, почему это происходит.

— Я хочу, чтобы здесь относились к тебе приветливо. Иначе ты не можешь быть счастлива.

Эвелин снова улыбнулась. В синих глазах мерцали огоньки канделябров. Она склонила голову набок, указала на постель, потом на него.