Юноша с перчаткой (рассказ студентки)
Шрифт:
Он поет негромко, сосредоточенно, а я смотрю на его худощавое лицо с глубокими морщинами вдоль впалых щек, и мне хочется его написать вот таким, как он есть, – в сером свитере, с папироской в углу рта, с гитарой. Мне кажется, что он не очень счастлив и, когда поет про «рассвет несбывшегося дня», вспоминает юность и то, что мама не вышла за него замуж.
Когда он уходит, папа говорит маме:
– Что пригорюнилась? Прогадала? Теперь поняла, какой муж тебе нужен?..
– Если бы мне был нужен такой муж, – и мама смотрит на папу с вызовом, – он бы у меня был!..
Конечно, все это шутка. Шютка, как сказала бы Нина. После свадьбы мы с ней еще не виделись, они с Герой
– Покажи Зинаиде свои новые работы, – просит мама, входя ко мне.
– Ничего нового нет, – говорю я и загораживаю картон с непросохшим натюрмортом.
– Как это нет? – говорит Зинаида. Она уже в шляпке. У нее всегда какая-нибудь нелепая шляпка на голове. Их делает ей знакомая шляпница, и Зинаида гордится, что такую ни на ком не увидишь.
– Как это нет ничего нового? – говорит она и, не замечая натюрморт, тычет пальцем в безобразную старуху на стене. – А это?
– Как ты могла ее не видеть? – удивляется мама.
– Не знаю, не знаю… Леночка, кто это?
– Никто. Просто так…
– Ну, покажи еще что-нибудь…
Терпеть не могу показывать Зинаиде свои работы. Я знаю, что и ей это неинтересно. Она ничего не понимает в живописи, никогда не была ни в одном музее, слыхала только про Репина и потому когда хочет меня похвалить, то говорит, что я пишу, как Репин…
В общем, ей неинтересно смотреть, а мне неинтересно показывать. Мы обе делаем это, чтобы доставить удовольствие маме… И сейчас я нехотя вытаскиваю летнюю акварель «Бочка под яблоней» и гуашь «Завтрак на траве». Я их сама давно не видела и теперь рассматриваю с любопытством, забыв про маму и Зинаиду. «Бочка под яблоней» мне сейчас не нравится. Хорошо в этой акварели лишь то, что она живо напомнила мне лето и утро на даче, такое ясное после дождя… А «Завтрак на траве» ничего. Мне нравится, как скомпоновано. Компоную я железно!
– Это что? – спрашивает Зинаида и тычет пальцем.
– Это «Бочка под яблоней», – говорит мама.
– Прекрасно, – говорит Зинаида.
И так всегда! Сначала – «что это?», а потом – «прекрасно»!..
– А это «Завтрак на траве», – говорит мама голосом экскурсовода. – Московский вариант… Это Ленка придумала. Шла как-то мимо стройки и увидела эту компанию. Женщины в платьях, а мужчины до пояса голые… Как тут не вспомнить Эдуара Мане?..
– Кого? – спрашивает Зинаида.
– Художник был такой. Его картина «Завтрак на траве» вызвала в свое время большой скандал. У него в картине мужчины были чуть ли не во фраках, а женщины совершенно нагие…
– У Ленки более жизненно, – говорит Зинаида.
Я не выдерживаю и выхожу из комнаты. Заглядываю к отцу. Он смотрит по телевизору хоккей.
– Какой счет? – спрашиваю я.
– Три – два, – говорит он, не оборачиваясь.
– В чью пользу?
Он не отвечает. Идет борьба за шайбу, и отец, подавшись вперед, ерзает на стуле, повторяя движения вратаря. Но вот шайба прижата к борту, и отец откидывается назад и облегченно вздыхает. Теперь можно взяться за мое воспитание.
– Прежде чем узнавать, какой счет, не мешало бы спросить, кто играет, – говорит он.
– А кто играет? – спрашиваю я и прислушиваюсь к кудахтанью за дверью: кажется, Зинаида уходит.
– Не мешай! Видишь, ответственный момент…
– Зинаида уходит, – объявляет мама голосом дворецкого. Несмотря на «ответственный момент», папа спешит в коридор, чтобы подать ей пальто.
Я ухожу из дому рано утром, в темноте, и возвращаюсь, когда уже
темно. Это самые короткие дни в году. Институт далеко от моего дома. Иногда я даже рада этому. Сколько всего увидишь по дороге!..Я люблю утреннюю темную Москву, ярко освещенные газетные киоски, поднятые лица людей, едущих на встречном эскалаторе вверх. Почему-то у всех такое выражение, как будто они к чему-то прислушиваются. А в вагоне метро! Какое разнообразие лиц! Иногда увидишь такое лицо!.. И все это мимо, мимо… Хочешь взглянуть еще раз, запомнить, а там уже кто-то другой на его месте, и тоже по-своему интересно. Как тут не вспомнить наших близнецов, которые обижались, когда их путали! Каждый человек хочет быть единственным, неповторимым, и, по-моему, он имеет на это право! У природы достаточно изобразительных средств, и она вполне может не повторяться. Ведь все, что существует в одном экземпляре, кажется более ценным!..
Впрочем, я где-то читала, что у каждого живущего на земле есть свой двойник. Что-то вроде запасного игрока или дублера. Если ты не состоишься как личность, состоится он… По-моему, эта сказка годится для фантастического романа. Я не верю, что где-то есть мой двойник. Но если он все-таки существует, мне его только жаль…
Выйдя из метро, я пересаживаюсь в автобус и еще полчаса еду в автобусе. Тут всегда попадается кто-нибудь из наших. Из Компании или Протоплазмы, – Общага рядом с институтом. В этот раз мне попадается Сурок. Так мы на курсе зовем Колю Суркова. Он очень смешной, длинный, с детским лицом и большими руками. Он тоже из Протоплазмы, как и я. Для Общаги он не подходит, потому что москвич, а в Компанию не вошел, хотя его и звали. Ему тоже девятнадцать лет, но он курит и вообще всячески доказывает, что он уже взрослый. Он обидчив и совсем не ценит мой юмор.
– И мой Сурок со мною, – говорю я, пробравшись к нему. И он тут же обижается.
– А потише нельзя? – говорит он и краснеет, потому что ему кажется, что все на нас смотрят. Ему всегда что-нибудь кажется.
– К семинару готовился? – спрашиваю я. Надо же о чем-то говорить.
– Готовился…
– На тебя вся надежда, – говорю я.
– Надейся на себя, – бурчит он и краснеет, потому что автобус резко кренится на повороте и я хватаю его за локоть. Нечаянно, конечно.
Я тут же отпускаю его. Сурок прав, – на него надеяться нельзя. Потому что он сам на себя не надеется. Все смотрит по сторонам. Пугливый такой Сурок. Нервный.
Мы выходим из автобуса и идем по аллее к институту. Идем парком. Утро пасмурное, тихое. Деревья в инее. Позади слышатся голоса, это нас нагоняет Компания.
– Ты обещал мне посидеть, – говорю я. – Придешь?
– Не знаю, – говорит он и оглядывается на голоса. – Скоро мой доклад, готовиться надо… Напиши кого-нибудь еще…
– Например?
– Хотя бы Тарасова, – говорит он и краснеет.
Кто-то сзади бросает в меня снежком. Я оборачиваюсь и вижу двух парней из Компании, модницу Риту в макси, из-под которого виднеется брючный костюм, и Вальку Тарасова.
– Привет, Детка, – говорит он мне и протягивает руку Сурку.
– Где ты ночевал? – спрашиваю я. – Не в Общаге?
– Он ночевал у любовницы, – отвечает за Вальку один из парней, и все покатываются. Это главарь Компании по кличке Гранд. У него рыжие усики и бородка – предмет зависти и дискуссий.
– Понятно, – говорю я. Но Гранд не унимается.
– И никогда не спрашивай у взрослого мужчины, где он ночевал, – это неприлично…
– Я не знала, что у Вальки есть любовница, – говорю я.