Юность Бабы-Яги

Саша завороженно смотрел на нее, и тут невероятная догадка заклубилась в его расширившихся зрачках.

– Да-да, именно за нашу с вами, Александр Юрьевич, молодость. Общую. Мы ведь давненько знакомы, Александр Юрьевич, не припоминаете?

Саша молчал и только смотрел в это разительно изменившееся лицо. И не верил…

– И поэтому, – продолжала она, – нам на «вы» разговаривать даже как-то глупо. Выпьем, Сашенька. – Она встала и, гордо выпрямившись, пошла к бару, слегка покачивая бедрами. У бара обернулась и с прежним лукавством спросила: – А со спины тоже не узнал, да, Саш? – Потом взяла оттуда початую бутылку виски, лед в тарелочке и вернулась к столику. Сама разлила виски по бокалам, снова в упор посмотрела на Сашу и спросила: – Что, сильно постарела? – Спросила с каким-то беспомощным достоинством, зная, что постарела сильно и безвозвратно, но стесняться этого не будет ни за что. А Саша все молчал, сжимая запотевший бокал так, что он готов был лопнуть в его руке. Он все боялся поверить в такую невозможную встречу.

– Или до сих пор не узнал? Давай-ка чокнемся с тобой… Шурец, – и она понесла свой бокал к его, глядя все так же пристально. – Так кто же я? А? Смотри! Кто?

– Виолетта, – выдохнул Шурец и вытер со лба выступивший пот.

– Вот и молодец. Угадал, – сказала она. – Так давай все же за нашу с тобой молодость. За Севастополь, за аэропорт Шереметьево, за все, что было хорошего. Давай! – Они выпили. Вета полный бокал, а Саша – один глоток.

– А чего так скромно? – спросила она, кивнув на бокал.

– Не могу больше. У меня ведь после тебя сплошные запои были, – объяснил Саша.

– Ну это ясно, – сказала она. – Я тебе не открылась тогда. Теперь, видно, время пришло. У тебя ведь в жизни после меня все рушилось, верно?

– Да, – с удивлением припомнил он.

– А я и вправду потомственная ведьма, только ты об этом не знал. А у нас, ведьм, особенное свойство: мы от мужчин, которые имеют неосторожность с нами сблизиться… ну, в интимном смысле, ты понимаешь… так вот, мы у них забираем счастье и удачу на будущее, оставляем им энергию только для жизни, а для успеха отнимаем, берем себе. Не знаю, как, но мы их опустошаем, как бы высасываем, понимаешь? Вот так-то, – вздохнула она после признания.

– Значит, из-за тебя и запои? – пытался он сохранить разум в сохранности.

– А как же! – подтвердила она с легкостью, которая была даже обидной для перечеркнутых лет Сашиной жизни. – Но мы, ведьмы, в этом не виноваты. Хотим мы того или не хотим, все равно так получается. Душа черная. От природы. А против природы что сделаешь. Будешь пить?

– У меня еще есть.

– Ну а я себе налью. – Виолетта выпила и с горечью сказала: – Но я за это тоже заплатила. Сполна. Ты хотя бы на лицо посмотри. Помнишь, какое у меня было лицо?

Саша кивнул и сказал:

– О-о-о!

– Вот именно, что «о-о-о». А сейчас? Бородавку заметил? А усики? А то, что от фигуры осталось одно воспоминание? А морда тяжелая, с мешками? А глаза, как две черные дырки? Вот тебе и результат! Черная душа! И к концу жизни душа проявилась в лице. Расплатилась я, Сашенька, полностью. Не буду тебе объяснять, как я тут оказалась. Под домашним арестом, в охраняемой этой загородной сучьей вилле, в этой своей «избушке на курьих ножках». Это история долгая и жуткая. И Кощей тоже был. На иглу посадил, гад! Но с этим я справилась, на алкоголь перешла. А-а! Чего там! Ведь так и должно было кончиться. – Она снова потянулась за бутылкой, но вдруг передумала и застонала с закрытыми глазами. – В одиночестве. О господи, какое одиночество, Сашенька! Лютое! Столько лет! И что мне осталось от жизни: сидеть тут и смотреть в окно каждое лето на осыпающийся куст жасмина. Так что расплатилась я… И за то, что тебе жизнь попортила, да и другим мужикам тоже. – Она снова налила и выпила залпом.

– Но мужики, может, сами виноваты? – спросил Саша с бессмысленной попыткой как-то утешить, но скорее из профессионального любопытства. – Спастись от такой силы, от ее последствий они могли сами?

– Нет, – ответила Виолетта. – Только другая ведьма может вытащить. Или не ведьма… Редко, но может обыкновенная, но очень сильная женщина. Она может избавить от чар своей сильной любовью. Разрушить своей любовью злую энергетику. Тебя-то, Саш, кто спас? Я же знаю, ты спасся. Я же тебя по телевизору вижу, знаю, что у тебя все хорошо. У ворот и дальше видеокамеры стоят, Саша. Я как тебя увидела с лукошком у ворот, так и обалдела. Решила поиграть с тобой немного, как раньше. Так кто спас-то тебя? Говори. Ты женат?

– Да.

– Счастлив?

– Ну… можно сказать, что счастлив. Хотя…

– Что «хотя»?

– Говорят, в Библии нет понятия «счастье». А есть «совершенная радость».

– Ах, в Библии?

– Да, в Библии, не при тебе будь сказано, – рискованно пошутил Саша.

– Действительно, не при мне, – серьезно восприняла шутку Виолетта. – Так говоришь, у тебя в семье «совершенная радость»?

– Пожалуй, так.

– Жена красивая?

– Очень, – честно ответил он. – Не как ты… тогда (он решил быть честным до конца и обойтись без дежурных комплиментов, поэтому и сказал «тогда»). – А по-другому…

– Что значит «по-другому»?

– Не знаю… Другая какая-то красота…

– Светлая? – с пониманием уточнила Вета.

– Да, можно сказать и так…

– Ну, значит, она тебя и спасла… от темной… Правильно? Она, да?

– Она, – наивно доверился Саша собеседнице, чего все-таки делать не следовало, несмотря на ее видимое раскаяние несколько минут назад. То была скорее всего минутная слабость, не более, потому что дальше разговор принял совершенно другой оборот.

– И дети у тебя есть? – почти со злобой спросила она.

– Да, двое сыновей.

– Ты и богат, наверное, да?

– Ну не то чтобы богат, до олигархов мне далеко, но, в общем, денег достаточно.

– Значит, все хорошо у тебя… – с едва уловимой ноткой угрозы в голосе произнесла Виолетта, но Саша этого не заметил.

– Да, хорошо, – откровенно ответил он.

– А машина твоя где?

– Я за грибами без машины езжу. Так, до первой попавшейся станции.

Виолетта умолкла. Грозная тишина повисла в комнате вместе с дымом сигареты, которую она, что-то решая про себя, закурила. И потом предгрозовая тишина взорвалась страшным громом. Не по силе звука громом – нет, а по содержанию, по смыслу того, что она произнесла. Как раз негромко, буднично даже, тусклым таким голосом, будто зевая, Виолетта сказала:

– А я тебя отсюда не отпущу.

– В каком смысле «не отпущу»? – Новый озноб тронул Сашины лопатки.

– А в прямом, – ответила она, вновь наливая себе порцию «Блэк Джека».

– Сейчас не отпустишь? В смысле сегодня? – Он все еще надеялся, что неверно понял ее фразу.

– Нет-нет. Вообще не отпущу. Будешь жить здесь.

– Как это здесь? Ты что? – кривовато усмехнулся он. – Ты шутишь так, что ли?

– Не-ет, Сашенька, какие шутки. Шутки давно кончились. Мы с тобой теперь навеки вместе. Первая любовь, знаешь ли, дорогого стоит. Будем жить здесь, условия хорошие. Уйдем, Сашенька, от мира.

– От мира, – машинально повторил он, цепенея от такого простого ужаса происходящего.

– Ну конечно, от мира, от суеты твоей телевизионной. Здесь хорошо, птички поют, воздух свежий.

– Ты что? Серьезно?

– Вполне, – равнодушно сказала она.

– Да ты спятила, что ли! – встал Саша со своего дивана, неестественно засмеявшись. – Когда меня найдут, тебя же в тюрьму посадят за такие хохмы.

– Ну, положим, меня уже посадили. Пожизненно, так что мне ничего не страшно. А тебя, мил дружок моей юности мятежной, никто тут не найдет, даже не надейся. Сам ведь сказал: без машины, сошел на случайной станции, кто найдет-то, а?