Юность Куинджи

— И то твоя правда, — согласился Карпов. — Сноровистый — он все сможет. — Оторвался от работы, поднял голову и позвал сына: — Давай, Митрий, вязать будем.

Из гладких брусков, планок, филенок они на глазах у завороженного Архипа делали переплеты, рамы, двери, склеивали их, составляли вместе и устанавливали в восточном крыле церкви. Здесь сооружался алтарь, готовились рамы для иконостаса.

Карповы в церкви и ночевали. В углу, невдалеке от печурки, настелили стружек, на них и спали. Говорили подрядчику, что хотят побыстрее выполнить заказ. Работали с ранней зорьки допоздна почти без роздыха.

Архипу разрешали строгать рубанком доски, пользоваться коловоротом. Мальчику все было в новинку. Сначала у него ничего не получалось. Карпов–старший становился рядом с ним у верстака и показывал, как правильно держать инструмент.

Вспоминал свою Смоленщину.

— Леса-то у нас — одно любование, — говорил он с грустью. — Возьми елку. Зеленая летом и зимой. Вместо листьев — иголки длинные, колючие. Стоит в таком наряде, что в сарафане красавица… А береза, береза-то! Впрямь на девицу похожа. Одно заглядение. Светлая, в сережках… Жаль, не растет в ваших краях, Архипушка. В рощу березовую войдешь — духмяность сердце обволакивает. А березовый сок по весне так и течет, так и течет. От разных хворостей он помогает. Вырастешь, Архипка, даст бог, в нашем лесном царстве побываешь. Да, может, времена лучшие придут.

Мальчик пытался мысленно представить ни разу не виденные им деревья, рисовал их в конторской книге, но ель скорее напоминала акацию, а береза вербу, которые росли в Карасевке. Как-то решился показать рисунки Карповым.

— А что же енто такое? — спросил старший, показывая на рисунок, где были изображены горы и сакли с плоскими крышами. — Не приводилось такое видать.

— Эт-то, здесь жил мой дедушка, — ответил Архип, — Горы называются, а рядом — дома.

— Чудно! — отозвался Карпов–сын. — А ты видел их?

— Нет, дед Юрко рассказывал, я и нарисовал.

— Проворный, стало быть.

— А э-то… Вы говорили, береза, — перебил Архип и перевернул страницу, — И елка.

Карпов долго смотрел на рисунок. Почесал в затылке и, не желая обидеть юного художника, приглушенно сказал:

— И такие бывают… Однак в нашей деревне, — он не договорил, взял в руки грифель, торчавший из-под шапки возле правого уха. Открыл чистую страницу конторской книги, прищурил глаза и вдруг быстро–быстро стал наносить кривые линии на бумагу.

— Глядикось, какая елочка получилась, — сказал Карпов, возвращая книгу Архипу.

Тот был поражен не формой необычного дерева, а умением плотника так быстро рисовать.

— Еще! — не попросил, а потребовал подросток.

Карпов перевернул страницу и нарисовал березу.

Тонконогую, с чуть склоненной кудрявой головой, будто на нее налетел ветер.

— Еще! — снова сказал Архип.

Старик не отказал, и мальчик стал пристально следить за его рукой. Он, казалось, непроизвольно повторял движения грифеля, наклонял голову, как и Карпов. Черные глаза его возбужденно горели.

На другой день Архип пришел в церковь под вечер. Молча развернул перед Карповым книгу и стал медленно листать страницы. На них были изображены ели и березы. Вдруг плотник задержал руку мальчишки. Березка со склоненной кроной словно живая смотрела на него.

— Гляди, Митрий, — обратился он к сыну, — в аккурат наша.

Парень долго разглядывал немудреный рисунок, придвинув поближе к лампе конторскую книгу. Глаза его повлажнели, сердце зашлось от боли. Он увидел одинокую березку у самой речушки, на своей родине. В короткие вечера собирались возле нее деревенские парни и девушки. С Дарьюшкой встречался, обнимал ее, целовал. А нынче — в разлуке. И не знает зазноба–любушка, где ее Митрий ходит–бродит. А все распроклятый барин виноват. Озлился на своих мастеровых, не такую мебель ему сделали. А они всю душу вложили в нее. Хозяин же ихний — крепостник. Наказал отца и сына плетью. Опозорил…

— И впрямь похожа, — прошептал Дмитрий, возвращая книгу Архипу.

— В ученье мальцу надо бы, — отозвался отец. — Спроворный дюжа.

Зима, как никогда прежде, пришла рано. Снежная, вьюжная, заморозила Азовское море. С востока налетал резкий ветер, свистел в заделанных досками окнах и дверях божьего храма. Работы по его отделке продолжались. Но Архип в эти дни редко бывал у Карповых. Холод вынуждал его сидеть на кухне. Чабаненко держал мальчишку при себе, как рассыльного. То посылал за артельными, то домой — предупредить жену, что задержится на стройке.

И нынче утро выдалось вьюжным, с резким, пронизывающим насквозь худую одежонку ветром. Архип, заснеженный, в легком пальтишке, вскочил в кухню и сразу потянулся ладошками к печке. Пританцовывал на одном месте и стучал задубевшими чувяками из сырой кожи.

Вошел Чабаненко и стал тереть мясистые широкие ладони.

— Ты уже здесь. Молодец, — сказал он.

Снял серый полушубок, смушковую шапку и направился за перегородку к кухарке, но, проходя мимо окна, остановился, прильнул к стеклу. Проговорил удивленно:

— Кого это несет в такую рань?

Сидор Никифорович повернулся к двери, она широко открылась, и на пороге появился церковный староста Бибелли. Подталкивая его, вошли два жандарма — высокие, усатые, в темных шинелях и с шашками. Чабаненко побледнел, губы его задрожали. Он отступил к скамейке и, растерянный, опустился на нее.

— Здравия желаем! — простуженно гаркнул жандарм с широким бурым лицом и глазами навыкате.

— Садитесь, господа, садитесь, — засуетился Бибелли, проводя рукавом тулупа по скамейке. Показал на Чабаненко. — Он и есть подрядчик. Сидор Никифорович.

— Добре, — отозвался широколицый. Он, видимо, был за старшего.

Жандармы сели на скамью, их шашки гулко грюкнули об пол. Старший снял шапку, подбил усы, громко сказал:

— Ну и метет.

Архип, припав к печке, глядел на незнакомых людей, не отрывая глаз. Он впервые видел жандармов. Они сидели прямо, выпятив груди, на которых блестели медные пуговицы с двуглавым орлом.

— Начинайте, господин Бибелли, — снова сказал старший.

— У тебя, Сидор Никифорович, в божьем храме есть плотники, — начал говорить староста тихо и неожиданно выкрикнул: — Один со шрамом на щеке! Я запомнил его! А в земскую управу пришла бумага. Беглые они! Помещика Батурина люди. Он разыскивает их!

— Почему их? — неуверенно спросил Чабаненко. — Может, других?

— Приметы сходятся. Шрам на щеке! Старый и молодой, отец и сын. Я пригляделся, как два кобеля от одной суки! — снова закричал Бибелли.

— Они отменные мастеровые, у них золотые руки. Быстро сработали алтарь, — заговорил Сидор Никифорович, но его прервал староста:

— Они храм осквернили! Беглые. Их на каторгу надо!

— Однако ты…

— Господа, господа! — сердито возвысил голос жандарм.

Архип все понял. Бибелли выдал Карповых. Их пришли забирать. Мальчишка рванулся к двери, но ее заслонил церковный староста.