Юность воина

— Ты, — говорил он, — ты, ты.

Блор повернул голову и понял: отсчитывает пятерки по росту. Он угодил как раз последним в самую раннюю. То есть в старшую группу. Хорошо или плохо, еще только предстоит выяснить.

— Стоять ровно, — опять завопили послушники.

Где-то сзади вновь раздались звуки ударов, и громко заплакал ребенок. Блор мысленно скривился. От него не дождутся рыданий. Все равно не поможет, судя по продолжающимся звукам.

— Каждый запомнит своих соседей по пятерке, — негромко сказал появившийся во дворе священник, доставивший их сюда. — Вы все отныне будете отвечать за любого. За каждый проступок и неподобающее поведение. Пожалеешь виновного — накажут всех. За дверью вас ждет корзина с хлебом. Одна порция на каждого. Ровно четверть фунта на человека. Пятерками! Направо! Первая! Пошли! Стоять! Дружно! Одновременно! Пока не научитесь. А если не удастся — обеда для вас не будет!

Блор сильно подозревал, что причины бестолковости у многих в первую очередь проявились из-за простого незнания языка. Крестьяне в деревне объяснялись отнюдь не на правильном имперском. У местных существовал свой язык, колонисты частенько в соседних деревнях объяснялись на разных диалектах, да и ставили деревни достаточно далеко. Заросшей вековым лесом земли далекий Император не жалеет. Иногда требуется пять дней ехать до соседей.

Значит, хотя бы в этом отношении он имеет заметное преимущество. Переводчик без надобности. Впрочем, попытка перевести остальным команду обошлась ему ощутимой болью в спине от палки в руках одного из послушников. Дурь какая-то. Хотят правильно и быстро, а при этом не пытаются слегка подумать и себе же облегчить обучение. Впрочем, он скоро убедился в личном везении. Подумаешь, единственный удар! Очередной сбившийся с шага был избит страшно. Виноват он оказался не больше остальных раньше. Похоже, из него сотворили очень наглядный пример. Молчи и слушайся!

Через час от них все-таки добились желаемого, и, шагая в два ряда, воспитанники отправились в неизвестном направлении. Выяснилось, их все-таки собирались учить. Для каждой группы в продуваемой насквозь ветрами комнате был свой стол, на который насыпался песок, и ровной дощечкой сглаживали его. По песку писали деревянными грифелями.

Досок на стене было целых три. На висевшей посредине кто-то достаточно небрежно написал алфавит. Блор его и без того давно знал, и если и не особо бегло читал, так сложностей в понимании текстов книг не испытывал. Правда, и было у них всего две. «История завоеваний Императора Стива» и сборник молитв. Слишком дорогие вещи книги. Не по их доходам. Но обе он знал практически наизусть.

Две остальные доски были гораздо более интересны. Сверху на них присутствовало «Прилежные» и «Ленивые». Наводило на соответствующие мысли. Завтра один из пятерки не сумеет нормально прочитать — и всех выпорют? Не было печали! С другой стороны, в одном месте собрали совсем малолеток, и он на их фоне великий мудрец. А как с его новыми товарищами? Он невольно покосился на соседа.

— Меня зовут Жоайе фем Моревир, — почти не раскрывая рта, сообщил тот.

— Блор фем Грай, — ответно представился он. Где находится Моревир сейчас — не суть важно. Хоть на дне морском.

— Смотри за мной и поступай так же, — процедил тот. — Рот при всех не открывай без прямого приказа послушника. Я третий день здесь. Насмотрелся.

— По слову «са», — выдержав не слишком долгую паузу, прокричал послушник, — правые руки на стол. По слову «дись» — переступить правой ногой через скамью и сесть. Молитва покровителю Шейбе! — заорал, не успели они опустить зады на сиденья.

Все дружно вскочили.

Нестройный хор завел литанию. Она практически не отличалась от обычной, Блором дома многократно произнесенной.

«Всех же нас да спасет и защитит своею всесильною десницею, и да избавит от глада, губительства, потопа, смертельных болезней, огня, меча, нашествия иноплеменников и напрасныя смерти».

— Мой отец был всадник, — все так же тихо произнес Жоайе и показал пальцы с татуировкой мечей.

Он имел в виду отнюдь не наличие коня в хозяйстве. Второй ранг воинской иерархии.

— Я просто фем, — ответно демонстрируя знаки, прошептал Блор.

— «О достоинствах и недостатках предков можно судить по поведению их потомков», — процитировал сосед.

— Пятерка не обязана лизать ноги этим, — пробормотал Блор. — Если мы все заодно.

— Ты, — очередной крик, — мы научим вас смирению и покорности. — У тебя на лбу написано — ты посмел говорить!

К счастью, обращались не к ним. Кто-то еще попытался обмениваться мнениями.

— Один на порку уже готов, — провозгласил послушник, не слушая оправдания. — Кто еще смеет нарушать правила?

— Но все, — продолжил Блор. Звук упал до нижайших пределов, и он вообще не был уверен, слышит ли его Жоайе. — Вместе. Всегда.

Оба они прекрасно знали, о чем речь. В школу при Храме нередко отдавали бродяг, мелких воришек, да и среди приехавших с ними других фемов не наблюдалось. С самого начала восстанавливать остальных против себя нельзя.

— У нас общая судьба, но мы всегда заодно?

— Да! — подтвердил Блор. — «Когда близкие друзья, соратники или люди, которые вам чем-то обязаны, поступили неправильно, следует наедине указать им на это и заступиться за них перед другими».

Как давно это случилось, и как мне повезло! Жоайе особым умом не отличался и прекрасно об этом знал. Кроме затверженных с детства слов Воина, он и прочитать ничего не мог без головной боли, да и те просто выучил наизусть. Зато очертя голову кидался в драку и никогда не подводил. Вдвоем они сумели себя поставить, а то, что мы оба достаточно долго жили в деревне и постоянно общались со сверстниками-крестьянами, позволило не ломать себя.

Они не считали себя выше и изначально приняли необходимость считаться с другими и учитывать их интересы.

Свет…

— Не трогай его! — громко произнес Жоайе.

— Ты мне? — изумился Гэйб.

Он был худший из всех послушников. Не просто рвался избивать воспитанников, еще и получал наслаждение от этого. Он заставлял бить друг друга и проверял, насколько сильно. А недостаточно, по его мнению, старающихся загонял в карцер. Эта камера была крошечной, настолько тесной, что нельзя ни встать во весь рост, ни вытянуться на полу. Нар или кровати там не имелось, а кормили водой и хлебом.

Дважды там воспитанники умирали, и однажды парнишка сошел с ума. В полной темноте, постоянно скрюченному и рядом с парашей достаточно тяжело самому закаленному и упертому. Многие прошли карцер, и Блор в том числе. С самого начала их пытались запугать и достаточно ясно давали понять, чего ждут: чтобы стал одним из служителей.

Хуже всего — облегчения это не давало. Просчитались пытающиеся пойти по данному пути. Младшим послушникам жилось ничуть не лучше, да еще и надежды выйти когда-нибудь они не имели, дав прилюдную клятву. Но Жоайе и Блор и мысли такой не допускали. Они фемы и в Храме служить не станут! Лучше умирать с голоду и ходить в лохмотьях, но быть свободным, чем громко молиться три раза в день и торчать в служках с утра до вечера.

Сколько они ни пытались, поймать Гэйба втихую никак не удавалось. Кое-кто из их надсмотрщиков усвоил уже про границы действий и не переступал рамок. Проломленный череп и оставшийся на всю жизнь пускающим слюни послушник оказались достаточно хорошим намеком.

На самом деле Блор пытался прикончить того, но, видимо, силенок не хватило, зато так даже лучше вышло. А что начальство догадывалось, чья это работа, и, не сумев доказать, выпороло всех подряд, — это мелочь. И без того за малейший проступок жестоко наказывали. Лишали еды, сна, регулярно били розгами, окунали в воду до обмороков, сажали в карцер. Один раз вытерпеть — и в остальное время облегчение. Никому из их мучителей не хотелось повторить путь ставшего полным идиотом.