Юность
Шрифт:
– Так плохо? – осведомляюсь участливо.
И тут герцогиня дель Хааре вдруг буквально взрывается плачем, а младшие наперебой вываливают на меня целый ворох всего такого!.. Во-первых, Лиэй, как младшая жена, вообще не имеет никаких прав и не может ничем распоряжаться. Всё зависит от прихотей старшей жены, чистокровной рёски из высших семей империи. Во-вторых, уже известное мне отношение ко всем негражданам Рёко – пренебрежительное, словно к говорящим животным. В-третьих, постоянные унижения со стороны мужа, того самого герцога. Ну и много чего ещё – издевательства слуг и фаворитов старшей жены, наказания
– Мою судьбу не изменить. Воля Высочайшего и покойного… отца – свята и нерушима. Но мне жаль сестёр. Я надеюсь, сьере граф… что вы поможете мне спасти их…
– А ваш супруг и старшая жена вас не накажут?
Лиэй опускает голову, чтобы скрыть слёзы из когда-то бездонных глаз:
– Я стерплю всё, зная, что у них будет новая, лучшая жизнь. По крайней мере, на родине.
Я указываю на накрытый изысканными разносолами стол:
– Угощайтесь, досы. Мне надо немного подумать. Только не смущайтесь, если я стану задавать вам вопросы, которые вызовут не слишком приятные воспоминания.
– Если вы об отце, то… Мы готовы поклясться, что ни словом, ни делом никогда не попрекнём вас содеянным.
Я вопросительно смотрю на неё, и, слегка покраснев, младшая выдаёт:
– Я – Иолика.
Это та, у которой ожоги на руках. Значит, сестру, которую били палками, зовут Умия…
– Лиэй, вы решили обратиться ко мне, потому что надеялись, что я не забыл вас?
Женщина заливается краской стыда, потом еле слышно отвечает:
– Ваш рисунок… Атти… Он словно вырезан навеки в моей памяти, и, когда мне уже не хочется жить, я просто представляю себя в том платье на берегу озера…
Теперь моя очередь отвернуться к окну.
– Значит, ваши чувства ко мне не изменились. В отличие от моих.
Бывшая маркиза вскидывает на меня глаза, но встречается с моим равнодушно-сочувствующим взглядом и только сейчас замечает тонкую цепочку брачного ожерелья. Её губы кривятся, удерживаясь от рыданий, и она с трудом произносит:
– Вы… женились?
Киваю. Короткая пауза:
– И… кто она? Из какой семьи? Я знаю её?
Машу рукой в знак отрицания:
– Нет. Вы не можете её знать, доса, потому что она не из Фиори. Моя жена – всего лишь простая сирота…
А что не так? Ооли – единственный представитель своего вида на этой планете, и ей никогда не вернуться домой. Так что здесь я ни единым словом не лгу.
– Сирота?! – Это Умия.
Снова киваю и повторяю:
– Да, девушки. Она – сирота. У неё нет ни приданого, ни богатых угодий и земель. Ничего. Можно считать её нищенкой. Более того, моя жена… – Неожиданно даже для себя это слово, «жена», я произношу с такой затаённой нежностью и любовью, что Лиэй вскидывает голову, словно не веря услышанному, но тут я заканчиваю фразу: – Моя супруга – простолюдинка. Самая обычная девушка из народа. Впрочем, нет. Не обычная. Она единственная во всём мире, и другой такой нет!
Голова бывшей маркизы опускается, а плечи безнадёжно обвисают.
– Девочки… Нам не на что больше надеяться.
Мы уходим. Простите за назойливость, граф дель Парда. Я просто глупая мечтательница…И выглядит она так… жалко… и ничтожно… Всё верно. Она ведь просительница. А я – не соизволил снизойти. Вот взял и не соизволил. И даже успел жениться. На другой, пока она лелеяла пустые мечты.
Девчонки поднимаются из-за стола. Близняшки тоже потеряли всякую надежду. Уже умерли, если можно так выразиться. То есть с виду дышат, разговаривают, двигаются. Но внутри нет той искры жизни, которая делает нас людьми. Живыми, настоящими людьми.
Стоп! Я что – такая вот окончательная тварь?! Сначала вынудил одну девочку отравиться, потом убил отца этих несчастных и лишил их всего, следом принудил к постели невинную девушку, правда, потом признал её законной женой… Не оправдывайся хотя бы перед самим собой, Атти! Ты же знаешь, что совесть не обмануть! Мой голос звучит хрипло, словно что-то мешает говорить, и я с удивлением слышу его как бы со стороны:
– Если я увезу ваших сестёр, доса дель Хааре, ваш супруг не станет поднимать шума?
Она вздрагивает, потом отвечает:
– Не думаю. Умию и Иолику постоянно обзывают нахлебницами и дармоедками. Так что если они исчезнут, то вряд ли кто будет волноваться.
Качаю головой в сомнении:
– Фиорийки ценятся в известных заведениях империи. Не думаю, что старшая супруга герцога упустит шанс заработать на ваших сёстрах пару-тройку золотых, продав их в публичный дом.
Лиэй вскидывается и запальчиво выдаёт:
– Откуда вы знаете, что их хотят продать?!
– Значит, вот оно что… А ведь я просил вас, Лиэй, рассказать всё честно, без утайки.
Молодая женщина вздрагивает – проболталась! Теперь я могу требовать от неё всё, что вздумается, и даже её саму. И сестёр. Впрочем, чтобы избежать того ужаса, который их ожидает. Одно дело – лечь под одного мужчину, тем более соотечественника. К тому же не урода и достаточно могучего и богатого лорда. Другое – ублажать каждый день по десятку желтолицых уродов. Дамы испуганы. Очень сильно испуганы. Я был их единственной надеждой избежать такой участи, а в результате…
– Я никому не могу доверить столь деликатное дело, как доставить ваших сестёр в Фиори. Мои солдаты не имеют права отлучаться из армии. А посылать девушек с купцами – нет гарантии, что ваш супруг или старшая жена не потребуют от посланцев отдать им сестёр. Может случиться и куда более худший вариант: их просто объявят беглыми рабынями.
– Но что нам делать?
Глаза сестёр наливаются слезами – выхода у них нет. Мат, как говорят в шахматах, здесь, кстати, неизвестных.
– Лучше мы покончим с собой! – восклицает Умия.
Иолика согласно кивает.
– К чему принимать столь скоропалительное решение? Я же не сказал, что ситуация безнадёжна. Или вы услышали от меня слово «нет»?
Их глаза снова загораются надеждой.
– Наша армия идёт брать Кыхт. Так распорядился император. После взятия города мы, солдаты Фиори, исполняющие здесь вассальный договор, свободны и можем спокойно вернуться на родину. Если бы вы могли дождаться меня, то никаких проблем не было бы. Спокойно вернулись бы с обозом. Но вот времени-то как раз и нет. Ведь так?