Юность
Шрифт:
– Маршрут побега… – деревянно сказал Коста, – до которого, видно, только сейчас дошло, как далеко захлестнула ево волна чужой мести.
– Ага… – брат ещё раз зевнул, – Егор людьми занимался, а я маршрутом. Климат, рельеф, где можно опорный пункт разместить… Пошли завтракать, а? Татьяна с утра блинцов затеяла, а я страсть как по её блинцам соскучился!
В гостиной уже возилась горнишная, стараясь не зевать, да с глазами на мокром месте. Жалко улыбаясь, она расставляла приборы, начиная иногда часто моргать и кусать распухшие губы.
– В Африке по твоей стряпне скучал –
– Ты как? – осведомился я в лоб, – С нами в Африку? Экономкой попервой, а там и замуж выдадим, а?!
– Да куда ж вы без меня, – несмело улыбнулась она, оттаивая сердцем, – с вами, канешно!
Выдохнув прерывисто, Вальцуев потянулся было к кнопке звонка, но тотчас почти одёрнул руку и принялся лихорадочно приводить себя в порядок. Глядя на него, прихорошился и товарищ, пригладив давно не стриженные каштановые кудри и отряхнув сюртук и брючины от пыли.
– Ну… – Александр нажал кнопку звонка, и за массивной дверью послышалась канареечная трель мелодии.
– А, господа… или всё-таки товарищи? – поинтересовался открывший дверь Панкратов, одетый совершенно по-домашнему, хотя и без чрезмерной простоты.
– Товарищи, несомненно товарищи! – резко мотнул головой Земцов.
– Проходите, товарищи, – серьёзно сказал подросток, посторонившись, – Александр…
– Просто Александр, Егор Кузьмич, – засмущался Вальцуев внезапно.
– Валериан, Валериан Земцов, – представился второй.
– Ну а я Егор, – постановил подросток.
– Что вы, Егор Кузьмич… – начал было Вальцев, разом вспотев от волнения, – уважение к вашим…
– Мы же товарищи, – улыбнулся тот, – или как?
– Товарищи, – сипло ответил Земцов, переглядываясь с Вальцуевым, – Егор кхм… Егор, да!
– Ну и прекрасно, – ещё раз улыбнулся подросток, – Да вы проходите и не смущайтесь, дома никого, кроме нас. Разговаривать можем совершенно свободно.
Повесив шляпы на вешалку, студенты прошли в гостиную, озираясь одними глазами. Обстановка самая простая, небогатая, и разве что африканские маски да богатый ассортимент холодного оружия освежали обстановку, подчёркивая несколько обшарпанную мебель.
– Присаживайтесь, – предложил Егор, показывая подбородком на стол посреди гостиной, – сейчас самовар поставлю.
– Да что вы… – засмущались гости, но именитый авиатор, не слушая возражений, весьма умело хозяйничал.
– Я в это время по возможности всегда сажусь чаю попить, – рассказывал подросток, расставляя на столе баранки и прочую снедь.
«– Как у него всё по-простому, без чванства и без той скромности, что превыше гордыни, – мелькнуло у Валериана, – но чувствуется внутренне достоинство».
– Да пейте, пейте! – потчевал авиатор, подвигая варенье, – Африканское!
– Да ну!? – удивился Земцов, изрядно осмелевший, и наложил себе розеточку.
Чаепитие проводилось по негласному, но достаточно строгому московскому этикету, согласно которому гостя нужно было сперва нафаршировать вкусностями, и лишь затем переходить к беседе.
– … встреча, – Егор отставил чашку и
задумался, – в принципе согласен, но некоторые вещи нужно согласовать заранее, например – политика. Её мы трогать не будем.– Пф… – из Вальцева будто выпустили воздух, – как же так, Егор?
Разочарование в его голосе было так велико и скорбно, что стало едва ли не осязаемым, густым туманом наполнив гостиную.
– Я, – изобретатель, не мигая, встретил разочарованный взгляд, – полностью согласен с вами и вашими товарищами. Произвол властей и невообразимая, бессмысленная тупая жестокость мне противны. Противны больше, чем вы можете себе представить, потому как я знаю жизнь много глубже и шире вас, и большинства ваших товарищей.
Вальцуев, прикусив губу, согласно кивнул, а за ним и Земцов.
– В солдаты отдано уже свыше шестисот человек наших товарищей, – с горечью сказал Александр, нарушая молчание.
– Однако… – нехорошо изумился Егор, – уже шестьсот? Цифры совершенно безумные, а если учесть, што студентов на всею Империи шестнадцать тысяч человек, то и подавно! И тем не менее… Если я выступлю с поддержкой, мы безусловно выиграем тактически и привлечём всеобщее внимание, с этим я согласен.
– Но… – продолжил он нехотя, – проиграем стратегически. Оставим пока в стороне мою судьбу и судьбы близких, по которым я решительно не настроен топтаться, принося в жертву моменту.
Валериан, вскинувший было голову, опустил её обратно и обратился в слух.
– В ближайшие если не дни, то как минимум недели, в суде будет решаться дело о полной эмансипации меня и моего брата. Прецедент. Торжество разума и фактической дееспособности над мёртвыми цифрами в графе «дата рождения».
– Прецедент более чем важный, – сухо продолжил изобретатель, – в том числе и для ваших товарищей. Так, многие из них отданы в солдаты против всех законов, не будучи даже совершеннолетними. Сюда же – тысячи и тысячи подростков, которых судят как взрослых, отказывая одновременно в дееспособности и возможности самим решать свою судьбу.
– Да! – выдохнул Земцов, переплетя пальцы добела, – Простите… личное.
Он смутился так, что пошёл даже пятнами, но быстро оправился.
– Но и это не самое важно, – Егор легко встал со стула и подошёл к карте Африке, висящей на стене. Химическим карандашом он очертил сначала территории Южно-Африканского Союза, а потом и присоединённые к нему земли.
– Здесь, – постучал он карандашом по территории Союза – живут не только африканеры, но и русские, коих прибавляется буквально каждый день.
– А здесь… – карандаш сместился к присоединённым землям, – почти исключительно – русские. Немного, очень пока немного…
– Это… – просипел Вальцуев.
– Возможность, – закончил за него Егор, расправляя плечи, – а точнее – возможности.
– Для…
– А вот это, – быстро перебил его изобретатель, – лучше не озвучивать! Не только при мне, но и попросите ваших витий заткнуть на время фонтаны воображения! Я думаю, не нужно разъяснять, почему?
– Не нужно, – с восторженной злостью выдохнули студенты в один голос, разглядывая карту уже совсем иначе.