Юрий Гагарин
Шрифт:
Таким на всю жизнь запечатлелся Анатолию Семеновичу Кириллову образ предтечи космической эры.
Чуть больше суток оставалось до старта.
Глава вторая
День 11 апреля 1961 года клонился к закату, но степь, обрадованная прохладе, словно встрепенулась перед сном, ожила каждой травинкой, каждым цветком; с нагретого камня юркнула ящерица; порхнула, что-то прокричав, птица. Голоса природы как бы перекликались на ночь, а может, это свою колыбельную начала древняя, с морщинистым из горизонта в горизонт ликом Земля — в тревожном и
Как бы из этих трав и цветов посреди степи неожиданно вырастала ракета.
В ажурном переплетении ферм обслуживания, где поэтажно, на мостиках, сосредоточенно делали предстартовые дела рабочие, техники и инженеры, она выглядела невиданным сооружением. Странно было видеть в степи это необычайное творение рук человеческих. В унылом однообразии пейзажа здешних мест, где на многие сотни километров единственным признаком обитания едва ли встретится даже юрта кочевника, что она напоминала? Гигантскую, с мощным оперением стрелу великана-батыра, нацеленную в небо?
Ракета была похожа только на себя, и потому казалось, что, озаренная внутренним светом накапливаемой для взлета энергии, она стоит не посреди степи, а на округлости земного шара — таким виделось сейчас все пространство вокруг нее — от плавно закругленного окоема горизонта до алой лепестковой чашечки тюльпана — трепетного радарчика, внимающего стрекоту цикад, вглядывающегося в проблеск первой предвечерней звезды. Все слилось воедино — космическое и земное.
Но самым слышимым здесь, у ракеты, был неторопливый, с едва сдерживаемым волнением разговор двоих, стоявших на верхнем мостике фермы обслуживания. Так в сумерках где-нибудь на берегу реки особенно отчетливо слышны отраженные водой приглушенные голоса.
На площадке у ограждения спиной к люку корабля стояли Королев и Гагарин и как бы с сорокаметровой вышки смотрели на степь.
Королев слегка нахлобучил шляпу, приподнял воротник пальто, здесь потягивало ветерком, начинало свежеть. Юрий в тужурке с погонами старшего лейтенанта, в фуражке, которую придерживал за козырек, держался молодцевато, по-военному, старался казаться спокойным. Но невыразимая взволнованность переживаемых минут все более переходила в доверительность, теплоту, с которой нет-нет да и пересекались, старающиеся что-то уловить друг в друге, взгляды этих двоих.
И, всматриваясь в пестрый весенний ковер степи, перерезанной стрелами шоссе, железных дорог, линиями электропередачи, они, возможно, думали об одном и том же, хотя говорили о чем угодно, только не о предстоящем завтра старте.
— А хороша все-таки степь весной! — произнес Королев, вдыхая полной грудью. — И воздух, ну прямо как с моря…
— На карту географическую… похоже, — сказал Гагарин. — Вон голубые пятна — моря, желтые, зеленые, бурые — материки…
— Напоминает, — согласился Королев. — И еще как будто вид с самолета… Небось не забыли первый самостоятельный вылет?
Гагарин оживился:
— Ну какой же летчик забудет, Сергей Павлович? Это как… Ну как второе рождение, что ли… Невозможно передать словами! Вы ведь тоже летали?
— И летал и парил, — с удовольствием подхватил Королев. — Но особенно запомнилось на планере. А? Каково? Ни
с чем не сравнить. На своей, можно сказать, личной птице, Юрий Алексеевич… Первый сорт! Только свист в ушах…— Все первое запоминается на всю жизнь, — задумчиво проронил Гагарин и внезапно погрустнел. Да и не было у него в те минуты улыбки, которой после полета он обворожил весь мир.
И краем глаза, с нежной озабоченностью взглянув на него, Королев осторожно спросил:
— Жена знает о дате полета?
— Я сказал, что четырнадцатого, — признался Гагарин с некоторым смущением. — Женщины, они ведь народ беспокойный. Вдруг у Вали молоко пропадет? Второй-то моей дочке месяц с небольшим… Перепеленал я ее перед отъездом саморучно. Говорят — хорошая примета. А первой, Леночке, семнадцатого апреля уже три стукнет.
— Это же солидный возраст! — сказал Королев. — Вернетесь — отпразднуем. — И тут же словно устыдился двусмысленности фразы: что значит — «вернетесь»? Может, и не вернется?
И они оба в неловкости замолчали и так некоторое время стояли, глядя в степь, начинающую темнеть. Звезды одна за другой загорались в небе, перекликаясь с огнями космодрома, вспыхивающими то тут, то там и особенно ярко, прожекторно у подножия ракеты.
— Сергей Павлович, — вдруг прервал молчание Гагарин и поворотился к Королеву с лицом, просящим предельного откровения: — Вы хотите что-то важное сказать, но оттягиваете. Говорите все как есть. Я пойму. Я все прекрасно сознаю и понимаю. Поверьте…
Королев приобнял по-дружески Гагарина и, заглядывая в глаза, растроганный таким порывом, проговорил, с трудом выравнивая голос, переходя на «ты»:
— Я знаю, Юра, что ты все понимаешь. И верю в тебя, как в самого себя. Но все может случиться, все, что угодно, — и на старте, и в полете. Никто не даст стопроцентной гарантии. Страшное давление перегрузок, столь длительная невесомость, спуск в адской температуре…
— Но ведь собачки летали, Сергей Павлович, — перебил, стараясь свести на шутку, Гагарин. — И ничего! Хоть бы хны…
— А что собачки?.. — не обращая внимания на эту реплику, продолжал Королев. — Да, летали, да, вернулись. Но рассказать-то ничего не могли? Мы не знаем, Юра, что чувствовали и что пережили эти симпатичные существа… У них все в глазах осталось. Великая тайна.
И они вновь замолчали. Но на этот раз молчание прервал Королев:
— Видишь ли, Юра, когда в космос летит человек — это уже осознанная необходимость. Ты не испытуемый, а испытатель! Понимаешь — необходимость подвига. Да-да! Без громких слов. Тебе выпало воплотить мечту многих поколений людей, великих умов. И ты не супермен какой-нибудь, а простой парень, муж своей жены, отец двух дочурок. Земной человек!
Королев словно пытался что-то внушить самому себе. Гагарин уважительно слушал.
— Мы, быть может, еще сами не осознали, на какую ступень поднялись, — продолжал Королев, — в космос летит человек. Ничто не может заменить разум пытливого исследователя. А ведь еще вчера были скептики. Они и сейчас не перевелись. Да что там! Каких-то двадцать лет назад многие считали бреднями предсказания Циолковского… А этот старик с крыши своего домика на берегу Оки такое видел…
— Вы встречались с Циолковским? — нетерпеливо спросил Гагарин.