Юрий Гагарин

Космонавт Владислав Волков рассказывал, что есть в отряде традиция: когда космонавты едут на старт, автобус останавливается за полкилометра до ракеты и ребята тайком от врачей закуривают. Начальство сначала пыталось возражать, но потом смирилось, ибо впервые на этом месте 12 апреля 1961 года остановился старший лейтенант Гагарин, чтобы через несколько минут занять место в космическом корабле (23).

Не раз уже отмечалось, что авиаторы — люди суеверные. Очевидно, вместе с другими замечательными традициями, это, безусловно негативное, «родимое пятно» перешло из авиации в ракетную технику. Королев верил в «счастливое» пальто, в кармане носил две копеечные монеты тоже «на счастье». Дань суевериям отдавал и другой малопочтенный ритуал, неукоснительно соблюдавшийся во времена Королева перед каждым космическим пуском. Для успеха дела техническому руководству, перед уходом со стартовой позиции, надлежало непременно пописать с козырька в газоотводный канал. И это было выполнено по 15-минутной готовности (7).

Один только Гагарин должен был полететь, но Титов также находился в автобусе.

Почему?

Никакие предосторожности и самое строгое соблюдение техники безопасности не могли исключить вероятность того, что произойдет какая-нибудь нелепая случайность. Космонавт мог впасть в депрессию; он мог схватить простуду ровно перед запуском; он мог бы подвернуть лодыжку по дороге к ракете; или ему в глаз могла попасть песчинка — всё это препятствия не смертельные, но времени на то, чтобы устранять их, не было — поэтому пришлось бы дисквалифицировать его и заменить другим (34).

Но не все знают и сейчас, что был и третий запасной, Григорий Нелюбов, подстраховались основательно. Есть кадры хроники, когда эта тройка едет в автобусе на старт, но Нелюбов в скафандр не одет, нет надобности пока. В автобусе Нелюбов вкладывает в рот Гагарину конфету — леденец (4).

К Гагарину подошел приятель, сунул ему в рот карамельку и пояснил: «При взлете и посадке стюардессы разносят леденцы». Гагарин благодарно кивнул белым гермошлемом и принялся сосать конфетку (1).

В космос Юрий Алексеевич отправился натощак (94).

Керим Керимов, член комиссии по запуску «Востока»:

Наконец бывает замечен автобус, выходит из автобуса Юрий Гагарин в сопровождении медицинских работников и следует к нам. Подходит строевым шагом, как разрешает ему скафандр, и докладывает о готовности к историческому полету: «Товарищ председатель Государственной комиссии…» Руднев и Королев обнимают и целуют Юру, тогда уже еще запрета касаться к астронавту перед полетом не было (35).

Приносят белый гермошлем с яркой красной надписью — СССР. Подключают переносной блок: он вентилирует скафандр. Гагарину вручают особое удостоверение личности… (36).

— Вот спустится в этом снаряжении Юра с неба где-нибудь в поле и пока достанет удостоверение космонавта, ему, не разобравшись, какой-нибудь колхозник в степи в лучшем случае надает тумаков, а в худшем ткнет вилами. Перспективка, прямо скажем, неважнецкая. В первый момент эта мысль всех несколько ошарашила. Но решение пришло почти мгновенно. Реализацию его поручили Виктору Тиграновичу Давидьянцу — знали, что у него хороший почерк.

В зале запахло нитрокраской. С небольшой баночкой и кисточкой в руках Виктор подошел к Гагарину, полулежавшему в кресле:

— Сейчас, Юра, мы сделаем так, чтобы все еще издали увидели, что ты — гражданин Советского Союза.

Юрий улыбнулся:

— Давай, старина!

На белом шлеме космонавта стали появляться алые буквы — СССР. Виктор отклонился, чтобы со стороны оценить свою работу. Судя по всему, он остался доволен. Из-под сдвинутого лицевого остекления шлема на него смотрели задорные глаза Гагарина:

— Смотри, не капни краску на нос!

— Все будет в порядке, Юра! Как настроение?

— Отличное! Пока еще не верится!

Виктор еще подправил надпись. Алые буквы на шлеме, подсыхая, становились рубиновыми:

— Цвет прямо как у кремлевских звезд!

Гагарин посмотрел в зеркальце на правой руке скафандра:

— Отлично, старина! С таким почерком только великие документы выписывать! (37).

Перед тем как сесть в корабль, он прощался с товарищами, а перчатки у него болтались на веревочке, словно у школьника, позабывшего их надеть. Мы спросили, почему они на веревочках.

— А чтобы в невесомости не уплыли, если снимешь, — улыбнулся Гагарин (38).

Автобус подъехал к стартовой позиции. Из него вышли космонавты и направились к ракете. В руке у каждого чемоданчик. Очевидно, многие сочли, что там уложено самое необходимое для дальней дороги. Но если присмотреться внимательно, то можно заметить, что чемоданчик связан с космонавтом гибким шлангом. Скафандр ведь необходимо непрерывно вентилировать, чтобы удалять выделяемую космонавтом влагу. В чемоданчике находятся вентилятор с электроприводом и источник электроэнергии — аккумуляторная батарея. Вентилятор засасывает воздух из окружающей атмосферы и прогоняет его через вентилирующую систему скафандра (39).

Многих трудов стоило и решение проблемы, о которой не принято говорить вслух, а именно создание ассенизационных устройств (40).

Виктор Пелевин:

Один аксессуар экипировки космонавтов казался мне особенно загадочным.

Они несли с собой маленькие, пузатые чемоданчики, которые блестели на солнце сталью и титаном. Меня очень занимал вопрос, что же могло находиться внутри. Может быть, звездные карты? Кодовые таблицы? Секретное оружие? Неприкосновенный запас для чрезвычайных ситуаций? Я долго не решался спросить об этом взрослых — по опыту зная, что после их объяснений мир редко становился интереснее. Когда я все же не выдержал, ответ был ошеломляющим. «Чемодан? — переспросил один из сидящих у телевизора. — Так он для говна. Видишь, от него шланг к скафандру идет. Космонавты ведь тоже люди»…это было очень точным символом, открывающим весь ужас: советский человек, построивший первые космические корабли и полетевший на них к звездам, навстречу обитателям других миров, не мог ничего предъявить им кроме чемодана, полного лагерного говна, тирании и темной нищеты. Чем больше я узнавал о мире, тем больше становился чемодан и тем тяжелее было космонавту тащить его к ракете (41).

Мариэтта Шагинян:

Но вот этот духовный багаж, с каким вылетел в космос советский майор Гагарин, — вот это ярче всяких слов говорит о нравственной силе советского строя… (42).

Погода благоприятствовала полету. <…> Миллион километров высоты, миллион километров видимости (28).

Тюра-Там — это все-таки не пустыня, это предпустынье, северный край песков Кызылкума, сползающих в Туранскую низменность, и весной здесь хорошо: чистое, высокое небо, пряный ветер гуляет по степи и радуются жизни птицы в небе, рыбы в Сырдарье, все твари земные от верблюда до скорпиона. По обеим сторонам бетонки, бегущей из города к «площадке № 2», расстилались красным ковром дикие тюльпаны, невысокие, крепенькие, выносливые: неделю простоят в вазочке, не чета тепличным… (7).

Досадно, что в тот солнечный апрельский день по строгим режимным законам была только одна «засекреченная» кинокамера оператора «Моснаучфильма» Володи Суворова (21).

Мы торопились, сроки поджимали. А когда он рапортовал о готовности к полету, невозможно было не заметить насильную улыбку, маску бодрости! Конечно, для первого раза это чувство оправданно (44).

Юрий Гагарин:

Перед тем как подняться на лифте в кабину корабля, я сделал заявление для печати и радио. Меня охватил небывалый подъем душевных сил. Всем существом своим слышал я музыку природы… (28).