Юрий II Всеволодович

Пятна света от факела плясали на снегу. Сразу стукнуло сердце. Рядом со стремянным, державшим в поводу лошадей, стоял Жирослав Михайлович, веселый и запаленный.

— Ищу тебя, великий князь! — посунулся он к самому лицу.

Юрий Всеволодович невольно нюхнул: не пьян ли воевода?

— Что случилось? — спросил, напрягая строгостью голос, потому что хороших вестей боле не ждал.

— Князь Святослав объявился! — ликуя, вскричал Жирослав. — Ты отчего, думаешь, у меня костры везде? Кормим! Ополчение он привел.

— Сколько? — сразу вырвалось у великого князя.

— Полк!.. Поболе!.. Питать надо. Устали и голодны.

Воевода торжествовал, будто со Святославом уже пришло спасение. Таково уж было его свойство: не терпел Жирослав Михайлович выжидания, бездействия, тосковать начинал и падал духом. А эту ночь он с вечера еще не присел: то Дорожа собирай-провожай, то — нечаянная радость! — князя Святослава встречай, на ночлег ополченцев и дружинников его пристраивай. Воевода колыхался на седле в неверном свете факела, будто Александр Македонский какой.

Святослав был любимцем большого гнезда. Тихий голос и тихая улыбка, вьющиеся редеющие волосы над высоким лбом, незлобивость — все это вроде бы приметы человека робкого, неуверенного. Но не таков он был на самом деле. Легко загорался гневом, правда ненадолго, в спорах любил верх, в битвах был отважен и упрям. На Липицу кинулся без раздумий, юнош пламенный, на Константина восстал, справедливости взыскуя, города, еще не завоеванные, с братьями делил, бражничал на равных, побитый, ускакал вместе с ними, кровь и синь, на челе знаки багровые имея, а потом первый же стал смеяться над этой сварой, не переживая неудачу и не кручинясь о жертвах. И Константин на него даже не крепко серчал, только глядел при встречах с укором. Но Святослав старался не часто ему на глаза попадаться. Был младший брат умен и ни к чему сильно не привязан. Мог человека приветом сердечным за самую душу уцепить, а мог оттолкнуть внезапно, резко и больше не вспомнить о нем никогда.

Сейчас его трудно было узнать. В расстегнутой шубе, без шапки, с прилипшими волосами, он не смог даже спрыгнуть с коня — свалился на руки подоспевшего конюшего. Выглядел он не просто усталым — изможденным. Обнять Юрия Всеволодовича намерения не изъявил.

— Не боялся обраниться, допрежь битвы прискакал? — спросил тот, скрывая радость за нарочитой грубостью.

— Я последним пришел? Но не опоздал ведь? — говорил Святослав чужим, медвежьим голосом.

— Две ночи и день в седле, — попытался вступиться сотник за своего князя. — Сперва на Углич полем шли, свернули на Ростов, в нем два дня пробыли и, уж минуя Ярославль, ступили на волжский лед, по нему до Мологи, а тут и до Сити рукой подать.

— Что поостереглись и не напрямую ринулись, это умно, однако чего в Ростове-то потеряли?

— Для роздыху остановились.

— На целых два дня?

— О том князя Святослава пытай, — уклонился сотник.

Юрий Всеволодович в самом деле не понимал, что можно было делать два дня в Ростове, в котором он был самолично совсем недавно, забрал племянника Василько с дружиной и все имевшееся в городе оружие и броню, а кроме того, много продовольствия, оставив жителям лишь самое необходимое.

— Я ведь в Ростове, кажись, все уладил?

— Да? — Святослав вскинул хмурый взгляд.

— Ну, что? Говори уж сразу?

— Пошли в шатер, брат. Прикажи мне укропцу в кадушке горяченькой развести. Ноги я стер в мозоли.

Он и в самом деле не только хромал, но и шел враскоряку. Он привел, собрав по разным городам, отроков боярских, которых, в отличие от дружинников и гридней-мечников, называли пасынками. Пришли также вооруженные горожане и сельские жители, те, кто в мирное время, по своему достатку, обязаны были давать лошадей для конницы.

Пар клубами исходил из укропницы, заполняя шатер до потолка.

— Холодно у тебя, — сказал Святослав, опуская ноги в кадушку и морщась от боли.

— А ты думал, как у тебя в горнице? Гласы гусельные да писки органные и всякое веселие неизбывное? — Юрию Всеволодовичу хотелось бранить брата, всю муку свою за последние дни на нем выместить. — Ты пошто так задержаться посмел? — удерживая голос, заговорил во гневе, едва они остались одни. — Я тебе сызмалу вместо отца. Как посмел ослушаться? Ты что, брат? В такие миги жизни медлишь, вопреки велению моему?

— Причина была, — устало ответил Святослав, растирая ладонями впрочерно искусанное ветром и морозом лицо.

— Аль еще что случилось? Что важнее сейчас может быть, чем спешить ко мне с родственною помощию?

— Книгохранилию Константинову прятал.

— Книги? Ты меня изумляешь, брат. То полезно и похвально, в тишине и благоденствии обретаясь, мудростию ум наполнять. Но сей час, когда речь об отечестве и наших жизнях! Ослушание в такое время предательству подобно.

— Оставь, Гюрги! — тихо сказал Святослав. — Прибыл я и перед тобою. Чего ж еще? А пергаменты не мог бросить. Если возьмут город, сожгут. Возможно ль? Ценность великая.

— Сожгут? — тупо переспросил Юрий Всеволодович. — Ты полагаешь, произойдет?

— А ты не допускаешь такого? — непонятно поглядел Святослав.

— Могут, по-твоему, Ростов взять?

— А по-твоему? — странно улыбнулся брат.

— Но там укрепы! Валы земляные, стены рубленые, башни! Что значит, возьмут? Чай, не плетень вокруг погоста?

Брат молчал, закрыв глаза и откинув голову.

— Ты спишь? — окликнул его Юрий Всеволодович.

— Я устал, — не открывая глаз, ответил он.

— Что же ты сделал с книгами?

— Перетащил их в монастырские склепы.

— Я и сам подумывал, да торопился. Церковную утварь, сосуды дорогие, образа схоронили на случай, если татары нагрянут. Да и то сказать, рази поймут татары, какой толк в этих книгах?

— Сожгли бы…

— Два дня таскал?

— Два.

— Что же так долго?

— Каждую книгу в кожу обернули.

— От сырости? Это умно, да. Но удивляюсь я, что в такое время думал ты об этом.

— Гюрги, все прейдет — это останется. Царство Небесное Косте нашему, что он такую книгоположницу обустроил. Василько сохранил. Владыка Кирилл продолжил собирание книжного дома… Василько с тобой?

— И владыка тоже. Ехал из Белоозера со свитой, решил с нами быть до битвы и победы.

— Победы? — с прежней странной улыбкой спросил Святослав, все также смежив веки.

Юрий Всеволодович привстал, вгляделся в лицо брата.

Огонек светильника, плававший в конопляном масле, уже догорал. Черный остов согнулся крючком, и пламя, упираясь в него, едва приметно вздрагивало, колебалось.

— Думал, хватит до утра… Нет, не хватит… Видно, придется сменить.

Святослав не отозвался.