Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем "Список благодеяний "

«Когда я писал „Список благодеяний“, я строил пьесу, исходя из пародирования „Гамлета“. Я видел, как публика многого не понимала, потому что она не могла воспринять пародию, не зная, что пародируется. <…> Я видел непонимание зрителя, недоумение, — сетовал позднее Олеша. — <…> Надо сначала рассказать публике, что такое Гамлет. Об этом надо рассказывать в течение десяти лет» [683] .

Но на протяжении многих последующих лет публике рассказывают совсем не о Гамлете.

683

Олеша Ю.Беседы о драматургии // Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 490. Л. 10.

Олеша выпускает последнюю книгу, тоненький сборник рассказов, и замолкает (точнее, пытается говорить не своим голосом) до 1956 года. Но он еще получит несколько лет для возвращения к настоящей писательской работе, хотя книгу «Ни дня без строчки» прочтут уже после смерти автора.

У Мейерхольда времени остается совсем немного.

16 июня 1931 года прекратились спектакли в здании на Садово-Триумфальной площади: должен был начаться ремонт запущенного театрального помещения. Вернуться туда Мейерхольду уже не пришлось. «Список благодеяний» стал последним спектаклем прежнего ГосТИМа.

Режиссер, лишенный сценической площадки, т. е., в сущности, — своего театра, работает, пусть и медленнее, реже выпуская спектакли. Его премьеры по-прежнему в центре внимания художественных кругов Москвы и Ленинграда. Фигура Мейерхольда занимает мысли и тех, кто не может числить себя в его союзниках. В дневнике Афиногенова в 1933 году появляется запись: «Ах, старый волк, матерый зверь. Ты отступаешь, не сознаваясь даже себе, ты дрожишь от холода, подставляя копну волос бурному ветру суровой зимы, ты потерял чувство дороги — мастер, ты гибнешь, засыпаемый снегом, величественный, негнущийся Мейерхольд» [684] . (По Москве даже распространяется слух, что он умирает от рака [685] .)

684

Афиногенов А.Дневники и записные книжки. М., 1960. С. 140.

685

«Мейерхольд лежит в санатории, одинокий, больной раком печени, разочарованный в жизни и людях до предела, он умирает и видит, как распадается его театр, как будто не только он, но и театр его — болен раком», — записывает в дневнике А. Афиногенов в 1935 году (Указ. соч. С. 272).

В 1936 году начата дискуссия о формализме. Один из действующих литераторов в кулуарах писательского собрания заявляет: «Я считаю, что формализм — это основа будущего искусства. <…> Единственное спасение в формальных исканиях. Вс. Иванов, Олеша и многие другие декламировали — это их спасение. Убежден, что так, как я, думают многие. Все знают, о чем нужно писать, но как писать, не знают, и, кроме того, трудно приспособиться» [686] . Кому-то приспособиться «трудно», а кому-то оказывается невозможным. В 30-е годы режиссер выпускает спектакли о судьбе, прощении, милосердии (с внезапно укрупнившейся устойчивой женской темой), от «Списка благодеяний» идет к «Даме с камелиями», «Пиковой даме», репетирует сейфуллинскую «Наташу». Звучат темы милости к падшим — и рока как расплаты, гибели как искупления. Вопреки всему Мейерхольд пытается сделать еще один шаг к утверждению малопозволительных к тому времени гуманистических ценностей: в параллель, в одни и те же репетиционные дни 1936 года, он готовит два спектакля: об обманутых революцией людях («Наташа») — и пушкинского «Бориса Годунова» с безмолвствующим в финале народом.

686

Слова Ю. Смолича, зафиксированные агентурой в кулуарах писательского собрания. Цит. по: Далекое…: к шестидесятилетию дискуссии о формализме в искусстве / Публ. Г. Файмана // Независимая газета. 1996. 26 декабря. С. 5.

После премьеры «Списка» Олеша остается в Москве. Мейерхольд с частью ГосТИМа уезжает на гастроли. «Мы Вам телеграфировали по нашему московскому адресу. Почему же Вы теперь даете нам адрес „Литературной газеты“? Разве Вы не у нас живете? Если не у нас, то почему не у нас? <…> Или Вам одному в пустой квартире стало страшно? Вы мистик? Или еще не раскрытый убийца? В чем дело?» [687] — шутливо спрашивает удивленный Мейерхольд, оставивший бездомного и любимого друга в собственной удобной квартире, в нескольких минутах ходьбы от МХАТа, где недавно игрались «Три толстяка», от вахтанговского, где шел его «Заговор чувств», наконец, от «Националя», в котором Олеша любил посидеть за рюмочкой…

687

Письмо Вс. Мейерхольда из Харькова от 10 июля 1931 года // Мейерхольд В. Э. Переписка. С. 319.

В архиве писателя сохранен лист бумаги, на котором аккуратно выведено чернилами:

«Как Мейерхольд ставил мою пьесу. Дневник».

Следующая запись появится спустя почти четверть века. Она сделана карандашом, буквы плохо различимы.

«Почему ж не написал этого дневника?

1954, Москва, октября 4-го».

И дальше, неразборчивым почерком, совсем не похожим на обычный твердый и щеголеватый почерк Олеши, сначала продолжая страницу, затем переходя вверх, на левое боковое поле, и вновь, как в лихорадке, возвращаясь вниз, туда, где еще осталось немного свободного места. Будто человек ничего не собирался писать, но ожившая память подчинила себе и заставила водить пером.

«Теперь этой (чернилами, разумеется) надписи двадцать лет. „Список“ был поставлен в 1931 году. Значит, двадцать три года. А я отлично помню, как на другой день после премьеры, с перегаром в голове, я стоял в сумеречный день, среди серого колорита на улице Горького при выходе из Брюсовского переулка.

Вскоре Райх убили. Говорят, что ей выкололи глаза — был такой слух, по всей вероятности, родившийся не из ничего. Прекрасные черные глаза Зинаиды Райх — смотревшие, при всем ее демонизме, все же послушным старательным взглядом девочки. Перец Маркиш, который, кажется, тоже умер [688] , сообщил мне о том, что Райх именно убита (а то говорили, что только избита), на каком-то жалком банкете в доме Герцена, где я сидел пьяный, несчастный, спорящий со всеми, одинокий, загубленный… Сообщил Маркиш со слов его знакомого врача, который… Впрочем, может быть, и не так, теперь уж не помню.

Ее убили в 1938 году [689] .

Я помню ее всю в белизне — голых плеч, какого-то ватерпуфа, пудры — перед зеркалом в ее уборной, в театре — пока пели звонки под потолком и красная лампочка, мигая, звала ее идти на сцену.

Они меня любили, Мейерхольды.

Я бежал от их слишком назойливой любви».

688

«Тоже умерший» еврейский писатель Перец Давидович Маркиш (1895–1952) был расстрелян в числе двенадцати руководителей Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) 12 августа 1952 года по ложным обвинениям. См. об этом: Еврейский антифашистский комитету Суслова: Из воспоминаний Е. И. Долицкого / Публ. А. Вайсберга // Звенья: Исторический альманах. М., 1991. С. 535–554.

689

Олеша ошибся: З. Райх была убита в 1939 году.

Здесь же еще один лист, но уже машинописный (хранить рукопись опаснее), с наброском о людях, чьи имена ни разу не названы. Этот лист отвечает на вопросы Мейерхольда, заданные им Олеше летом 1931 года.

«Он часто в эпоху своей славы и признания именно со стороны государства наклонялся ко мне и ни с того ни с сего говорил мне шепотом:

Меня расстреляют.

Тревога жила в их доме — помимо них, сама по себе. Когда я жил в этом доме в их отсутствие, я видел, слышал, ощущал эту тревогу. Она стояла в соседней комнате, ложилась вдруг на обои, заставляла меня, когда я возвращался вечером, осматривать все комнаты — нет ли кого там, пробравшегося в дом, пока меня не было, заглядывать под кровати, за двери, в шкафы. Что, казалось, угрожало в те дни этому дому — в дни расцвета и власти хозяина? Ничто не угрожало — наоборот, отовсюду шла слава с букетами, деньгами, восхвалениями, заграничными путешествиями. И все же тревога была такой властной в его пустом доме, что иногда я просто обращался в бегство — ни от чего: от обоев, от портрета хозяйки с большими черными глазами, которые вдруг начинали мне казаться плачущими.

Хозяйку закололи в этом доме. Так что до появления убийц я уже слышал их, почти видел — за несколько лет.

Хозяина расстреляли, расстреляли — как он и предчувствовал это.

Ее убийство окружено тайной. Убийцы проникли с улицы через балкон. Она защищалась. Говорят, что ей выкололи глаза. Она умерла, привезенная скорой помощью в больницу, от утраты крови. Похоронили ее, так сказать, в полицейском порядке, но одевала ее для гроба балерина Гельцер [690] .

Перед их гибелью они прощались со мной в моем сновидении. Подошли к какому-то окну с той стороны, с улицы и, остановившись перед темным, но прозрачным для меня окном, поклонились». [691]

690

Гельцер Екатерина Васильевна (1876–1962), балерина. Ставила, в частности, танец Суок в спектакле МХАТ по пьесе Олеши «Три толстяка».

691

Олеша Ю. К.Дневниковые записи. Автограф. // Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 512. Л. 4–4 об., 5, 6. Опубликовано (с некоторыми разночтениями): Олеша Ю. Книга прощания. С. 223–225.

Список сокращений

Агитпроп— Отдел агитации и пропаганды ЦК ВКП (б).

ВАПМ— Всероссийская ассоциация пролетарских музыкантов.

ВАПП— Всероссийская ассоциация пролетарских писателей.

ВОКС— Всесоюзное общество культурных связей с заграницей.

Всерабис, РАБИС— Всероссийский профессиональный союз работников искусств.

Всероскомдрам— Всероссийское общество драматургов, композиторов, авторов кино, клуба и эстрады.

ВССП— Всероссийский Союз советских писателей.

ГАИС— Государственная академия искусствознания.

ГАРФ— Государственный архив Российской Федерации.

ГАХН— Государственная академия Художественных наук.

ГБДТ, БДТ— Государственный Большой Драматический театр.

Главискусство— Главное управление по делам художественной литературы и искусства НКП СССР.

ГОМЭЦ— Государственное объединение музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий.

Гослитиздат, Госиздат— Государственное литературное издательство.

ГосТИМ, ТИМ— Государственный Театр имени Вс. Мейерхольда.

ГОЭЛРО— Государственный (план) электрификации России.

ГРК, Главрепертком— Главный комитет по контролю за зрелищами и репертуаром Наркомпроса РСФСР.

ГУБОНО— губернский Отдел народного образования.