Юрова гора

На галереях орудовали дружинники. Поначалу они стреляли неточно, потому что спешили и волновались, — сказывалось отсутствие настоящего боевого навыка. Но постепенно пристрелялись. Все чаще суетившиеся под стенами татары вскидывали руки и валились в ров.

На каждую удачу осажденных враг отвечал тучей стрел. Ударяясь о камни, стрелы издавали звук, подобный треску ломающихся костей. Назревал час решающего штурма...

Наконец, установив лестницы, татары начали взбираться на стены... Они легко добились бы успеха, если бы действовали более согласованно. В те минуты, когда одни из них уже находились на крыше замковой галереи и рубились с дружинниками, другие еще только устанавливали лестницы. Используя эту несогласованность, осажденные нападали вдвоем и даже втроем на тех, кто оказывался на крыше.

За первой группой татар наверх полезла вторая. Потом еще одна. Но скоро стало ясно, что в эту ночь нападающим успеха не иметь. На головы тех, кто карабкался по лестницам, летели не только камни и стрелы, но и трупы их сородичей. Ну, а тех, кто все же добирался до крыши, убивали ударом сабли. Татарские начальники подбадривали своих, посылали на штурм все новых и новых воинов. Но изменить ход событий было уже невозможно. Преимущество внезапности было утеряно...

Наконец, осознав, что только зря теряют людей, татарские беи подали сигнал к отступлению. Живые, помогая раненым, начали отходить. Скоро на смену движению, лязгу и крикам в низинную часть города вернулась тишина. Стоны раненых какое-то время еще нарушали ее, но пружина отчаянной ненависти людей друг к другу уже ослабла. В ночном воздухе вместе с горьким дымом царствовал дух разочарования и усталости. Напряжение отступило, оставив осадок равнодушия как к живым, так и к мертвым.

Пан Скарга рывками двигался по галерее — от одной бойницы к другой, искал сына. Наконец он увидел его и крепко обнял...

Пану Юрию, впервые поучаствовавшему в настоящей сече, было не по себе. Он онемел и оглох. Ему хотелось заплакать — но он не мог, схватка отняла у него силы и волю. Ласка отца оживила обмершую душу мальчика — паныч наконец глухо зарыдал...

— Ну-ну, сынок, — начал успокаивать его отец, — все прошло. Не плачь. Тебя могут увидеть друзья...

Но подросток не слышал, воображение его продолжало рисовать картину боя... Мелькали огоньки пущенных стрел, искрами рассыпавшихся от удара о стены. Оскалив рты, к бойнице взбирались сразу несколько темноволосых воинов, пан Юрий слышал их выкрики, сиплое, учащенное дыхание и видел в их руках сверкающие, будто полумесяцы, ятаганы. Он не мог сказать уверенно, но в эту ночь он, кажется, убил одного из них!.. Паныч готов был побожиться, что не желал худа этому человеку! Ему показалось, что татарин лезет из преисподней, что это сам Сатана! Мальчик не торопился нажимать на спусковой рычаг арбалета. Он сделал это тогда, когда воин по пояс высунулся из-за стены и замахнулся кривой саблей. Получив стрелу в грудь, несчастный выронил саблю, раскинул руки и спиной повалился обратно в темноту. Он даже не вскрикнул... Пан Юрий приблизился к проему в стене, чтобы увидеть поверженного, но тут заметил новую голову, еще более страшную, с ножом, зажатым в зубах. Он едва отскочил — чуть не получил по лицу просунутым в проем ятаганом...

— Не плачь! — повторил отец. — Ведь ты мужчина!

Сеть страха наконец спала. Юный воин вспомнил про сестру.

— Папенька, как Ирия? — спросил он. — Я могу ее видеть?

— Конечно, сокол мой, — пан Скарга даже засмеялся, обрадовавшись вопросу. — Она около раненых. Иди к ней. Тебе надо успокоиться... Но сначала приведи себя в порядок: спустись к воде, умойся и причешись. Не след показываться перед народом таким косматым и перепачканным.

Пан Юрий не торопился. Ему хотелось продлить целительные объятия. С отцом он чувствовал себя смелее, увереннее. Одновременно ему хотелось увидеть сестренку. Ирия была на два года младше. Глядя на нее, пан Юрий всегда представлял себе мать, которую не помнил, но считал не иначе как святой. Отец к тому же утверждал, что Ирия похожа на мать. Наконец освободившись от объятий, паныч повернулся и побрел по темной галерее в сторону лестницы...

Глава 5. Переговоры

Утренний свет открыл находившимся на стенах замка дозорным картину последствий ночной схватки. Ров был завален бревнами и соломой. В иных местах около стен лежали тела убитых татарских воинов...

Но если пространство вокруг замка представляло собой картину царства мертвых, то во дворе его царила атмосфера жизни. Люди носили воду, мылись, разжигали костры, готовили пищу. Покойников еще затемно перенесли в подвал. Теперь внимание большинства осажденных сконцентрировалось на раненых. Разграничения по кастовому признаку исчезли напрочь: татарин помогал несчастному еврею, поляк кормил с ложечки пострадавшего литвина...

Угадав невозможность овладеть замком штурмом, татары затаились. Их не было ни на улицах, ни на пригорках. Глядя на пустующий, полуразбитый город, дозорные готовы были поверить, что варвары оставили Крево.

Тем временем в Княжеской башне собрался совет. Решено было открыть ворота и выпустить отряд верховых, чтобы те раздобыли хоть какие-то сведения. Не очень-то верилось, чтобы татары убрались. Все сходились во мнении, что нехристи где-то близко и что скоро, может быть, этой ночью, они еще раз напомнят о себе.

Но пришельцы дали знать о себе гораздо раньше.

Около полудня дозорные заметили небольшой конный отряд. На этот раз татары шли с миром. Они были одеты в легкие яркие одежды. При этом на голове у каждого красовалась кожаная шапочка, подбитая мехом. Удивило то, что отряд приближающихся не был вооружен: на боку воинов висели лишь кинжалы в кожаных ножнах. Всадники преспокойно, словно ночной схватки не было в помине, проследовали через городскую площадь и остановились на берегу рва перед замковой башней.

Пан Петр доверил начать переговоры сотнику.

Высунувшись из окна четвертого этажа башни, пан Богинец зычно крикнул:

— Что нужно? Проваливайте, пока целы!

— Делегация от бея Мустафы! — улыбаясь, ответил один из всадников, удивив всех тем, что говорит без акцента. — Мустафа — наш визирь, — пояснил посол. — У него предложение. В случае вашего согласия он обещает покинуть город.

— Мы не желаем разговаривать! — грубо ответил сотник. — После вашей ночной выходки с вами будут говорить только наши пушки!

— Ваши пушки нас не испугают, — спокойно, даже с насмешкой продолжал посол. — Сегодня мы пришли, чтобы напомнить: есть более действенное оружие — переговоры. Мы не хотим войны. Не хотим убивать ваших людей. Если вы согласны, мы заплатим за каждого убитого вашего человека.

Сотник даже зарычал от гнева. Не зная что ответить, он оглянулся на старосту.

— Бог знает, о чем он толкует, ваша милость! — возмутился он. — Большего нахала я не встречал! Что за кружева он плетет?..

Угадав, что сотник не в состоянии вести переговоры, пан Петр сам подошел к окну и, кивнув послам, негромко, но явственно изрек:

— Согласен вести переговоры с вашим визирем. Только одно условие: буду говорить с ним один на один, без посредников. Готов встретиться через час на площади перед костелом. Ваши воины при этом должны быть отведены за пригорок.

— Мой господин уполномочил меня дать согласие на любое ваше предложение, — заметил посол. — Он — смелый воин. Вдобавок он уважает ваш народ за честность и уверен, что не будет обманут.

— Надеюсь, он тоже не обманет нас, — ответил пан Петр. — Итак, на площади через час.

Посол провел ладонью по лицу, склонил голову, — тем самым дал понять, что предложение принял. Но прежде чем удалиться, добавил:

— Единственная просьба: позвольте до переговоров вынести убитых из-под стен замка. Святой обычай запрещает нам оставлять мертвых на съедение птицам и зверям. Нам следует сегодня же предать их тела земле.

Староста не возражал.

Кажется, татары не сомневались, что им разрешат забрать погибших. Потому что стоило послу направиться обратно, как со стороны одной из улиц к центру потянулась цепь крытых повозок. Через каких-нибудь четверть часа татары стали выносить из-под стен бездыханных братьев...