Юся и эльф

Опасный.

И шубу ту я прекрасно помню. Там мех был куда пожиже, и цвета другого, серого, пыльного будто.

— Одомашненные в с-стойбищах живут, — эльф стоял на пороге, являя собою фигуру прескорбную. — А эт-то д-дикий… д-дикие маншулы считались вымершими…

И значит, треклятая медаль была у нас в кармане.

Несправедливость случившегося, да и вообще собственной жизни, заставила меня склониться над бедным маншулом, который, увы, был безвозвратно мертв.

— То есть, — я не отказала себе пустить в голос яду, — вы, вместо того, чтобы защитить последнего представителя вида, его убили?

— Я?! — похоже, с этой точки зрения эльф проблему не рассматривал.

— Ну не я же! Я, между прочим, просила вас не вмешиваться…

…в голове возникла совершенно бредовая мысль.

— Д-дикие животные опасны! А маншулы… очень оп-пасны! Он меня едва не загрыз!

И это было бы проблемой. Но эльф был жив, а вот маншул — нет.

— Знаете, это все выглядит как саботаж, — я встала — все одно мертвого маншула поцелуем не оживить. — Моя сестра купила это несчастное животное у живодеров! Она желала его спасти! И спасла! Мы несколько дней выхаживали его… а появились вы, проникли в дом обманом…

— Я…

— Сказали, что защищаете животных, — я поправила покрывало, которое норовило сползти, не осознавая, что время для соблазнения прошло. — А сами… сами…

Всхлипнула я совершенно искренне.

— Н-но…

— Ворвались на чердак, где наш маншул восстанавливал душевное спокойствие… столкнули меня… — я пощупала голову. — Между прочим, у меня сотрясение может быть! Не говоря уже о том, что я вообще могла шею сломать…

Эльф краснел.

И бледнел.

Серел.

В какой-то момент мне стало не по себе… вдруг да сердце у него слабое… эльф же! Они вообще чувствительные очень.

— И пользуясь тем, что я пребывала в бессознательном состоянии, убили беззащитное животное…

Насчет беззащитного я, конечно, переборщила, но…

— Я… п-простите…

— Я буду жаловаться, — сказала я, скрестив руки на груди. — В это ваше общество защиты животных… пусть разберутся.

— Н-не надо!

Эль сделал шаг назад.

— Стоять!

Не хватало, чтобы это недоразумение с лестницы сверзлось. С него станется. Эльф от моего окрика вздрогнул и замер, вжав голову в плечи.

— М-может, м-мы д-договоримся? — предложил он шепотом.

— Как?

— Я… я к-компенсирую ущерб… — Эль потер лоб, украшенный живописною царапиной. Надеюсь, шрамов не останется, иначе ущерб придется компенсировать уже мне. А я эльфийского целителя не потяну, даже если продам теткин дом со всем барахлом в придачу.

Но предложение было весьма заманчивым…

— Что ж, — я вытащила из волос матерчатую розу. — Такие вещи следует обсудить в спокойно обстановке…

…эль покинул наш дом через час.

Уходил он с четким осознанием непреложности того факта, что нести добро людям и вправду занятие не из легких. Надеюсь, что следующую свою попытку облагодетельствовать мир путем активного вмешательства в дела, его напрямую не касающиеся, он предпримет еще не скоро.

С другой стороны, мне было грех жаловаться.

Полторы тысячи золотых — неплохая цена за мертвого котика… тем более, что, если быть честной, мертвым котик мне нравился куда больше, чем живым.

Да и была у меня одна идея…

Безумная, как весь этот треклятый план.

Леди Алауниэль, прозванная также Хрустальной Лилией, что ей весьма льстило, поскольку всецело отражало то стремление к истинной красоте и хрупкости, которое свойственно каждой эльфийке, шествовала по дорожке.

По левую ее руку, отступив ровно на три шага, не средней длины, но коротких, что свидетельствовало о высочайшем доверии, держался секретарь. Полукровка, что несколько печалило леди Алауниэль, поскольку человеческие черты привносили в почти совершенный облик Лагастиэля некоторую раздражавшую дисгармонию, которая сегодня как-то особенно была заметна. Вероятнее всего потому, что людей в Королевском саду собралось множество.

Леди Алауниэль людей недолюбливала, пусть и предпочитала об этом помалкивать из соображений исключительного воспитания и политической целесообразности. Но видят Светлые боги, порой терпение ее, немало тренированное воспитанием супруга и сына, подвергалось ужасающим испытаниям.

Как вот сегодня.

Нет, в следующем году мероприятие стоит сделать закрытым.

Для избранных.

— Дорогой, — обратилась леди Алауниэль к сыну, который шел по правую руку, но дистанцию, подобающую его положению, не держал. Он то забывался и отставал на пять шагов, что могло быть истолковано превратно — леди Вилиниэль, встреченная якобы случайно, всенепременно пустит слух о сыновней непокорности или даже, упасите Боги, о ссоре… вечно она все преувеличивает. А порой мальчик подступал слишком уж близко, демонстрируя неприглядную эмоциональность.

И задумчивый какой.

Отрешенный.

Быть может, влюбился? Леди Алауниэль нахмурилась, но вспомнила, где находится.

— Дорогой, — повторила она очень ласково, и Тири вздрогнул. — Ты не приболел?

— Я здоров.

Какая краткость.

Граничащая с грубостью краткость. Неужели забыл о том, что отвечать старшим надлежит почтительно и подробно, но не забывая о границе, которая отделяет вежливость от болтливости.

И все-таки мальчик у нее получился неудачненький.

Не хватало ему ни величественной сдержанности отца, ни изысканной красоты Хрустальной лилии… и умом не отличался, наставники с ним намучились…

— Дорогой, ты ведь помнишь, где мы находимся? — тон леди Алауниэль был мягок.

Обманчиво мягок.

— Да, — сын вновь проявил краткость, граничащую с непочтительностью. — Забудешь тут…

Леди Алауниэль нахмурилась.

Все же не следовало привозить его в город… мальчик слишком юн, подвержен тлетворному влиянию, а какое еще влияние могут оказывать люди, среди которых ему пришлось находиться? И прямо сейчас, и, так сказать, в принципе.

А еще эта нелепая его идея о самостоятельности… леди Алауниэль прекрасно известно, что самостоятельность — не для ее сына. И естественно, она постарается донести эту мысль до Тири… но дома. Выяснять отношения на людях — удел людей.

— Тогда, будь добр, улыбнись. Нет, дорогой, не так… улыбнись непринужденно… помнишь, я тебе говорила потренировать непринужденную улыбку перед зеркалом. Ты тренировал?

Она обращалась к сыну ласково, стараясь, чтобы не прозвучало в тоне ее и намека на недовольство.