Южный Урал, № 2—3

О л ь г а С а м с о н о в н а (с улыбкой, косясь на Василия). Благодарствуем.

Е ф и м у ш к и н (подталкивает локтем Василия). Гляди орлом, орлом гляди!

М а л а ш а. Сегодня этого орла с большой высоты сняли.

Е ф и м у ш к и н. Откуда же это?

М а л а ш а. Портрет его в Дворце культуры, среди знатных стахановцев висел… Значит, это не вы распорядились?

Е ф и м у ш к и н. Нет, нет.

М а л а ш а. Там был товарищ Безуглый…

Б е з у г л ы й. Да, я, так сказать, подметил…

М а л а ш а (неожиданно подходит к Василию сжимает его руку.) Ничего, Василек, ничего.

В а с и л и й. Лашенька…

М а л а ш а. Я тебя сама еще раньше сняла.

В а с и л и й. Но я вернусь, ты веришь? Издохну, а вернусь.

М а л а ш а (сдерживая слезы). Вот и хорошо. Только бы светлым тебя видеть, совсем светлым. Чтобы чувства свои перед собой же не приходилось оправдывать. А вся эта слава… была бы совесть чиста! (С вызовом.) Все равно я тебя люблю. Слышишь? Никогда ведь не говорила, все только тебя слушала, а сейчас, вот, хочешь — при людях… Люблю, люблю… (Плачет.)

О л ь г а С а м с о н о в н а (утешает Малашу). И-и, милая… Мой Максим не в такие переплеты попадал. А я… чем горше горе, тем сильней его любила. И все перенесли.

Входит Максим Федосеевич. Изо всех его карманов торчат бутылки вина. Бутылками донельзя заняты и его руки.

М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Освободите мои руки… (Фурегов и Никонов бросаются помогать Максиму Федосеевичу. Бутылки составляют на стол.)

Е ф и м у ш к и н (сурово). Ваша инициатива, товарищ Безуглый, развивается, мягко говоря, не в том направлении.

Б е з у г л ы й. Но человек ведь уже давно в числе передовых не значится…

Е ф и м у ш к и н. Все течет, все изменяется, товарищ Безуглый.

М а л а ш а (утирая слезы). Ох, и мудрая ж наука эта диалектика, Александр Егорович.

В а с и л и й. И не сразу дается.

Б е з у г л ы й. Товарищи… я ни на одну минуту не хотел бы омрачать наш праздник… (Подходит к Фурегову.) В этот день хочется отдать должное вам, Николай Порфирьевич, как человеку, без которого были бы невозможны нынешние успехи и торжество.

О л ь г а С а м с о н о в н а. Праздник… торжество?..

М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Разве еще что-нибудь приключилось?

Е ф и м у ш к и н. Потерпите минуточку.

Ф у р е г о в. Спасибо за искренность, Владислав Сергеевич… Но… мы вынуждены будем очень серьезно с вами разговаривать.

Б е з у г л ы й. Я… не вижу причины…

Ф у р е г о в. На нашем руднике не остается места для тишины.

Б е з у г л ы й. Но я… готов…

Е ф и м у ш к и н. Что? Шуметь?

Ф у р е г о в. Вы пойдете работать начальником смены.

Б е з у г л ы й. Я, горный директор третьего ранга?! Александр Егорович, вы, как сама справедливость…

Е ф и м у ш к и н. Я согласен с директором.

Б е з у г л ы й. Хорошо… я подумаю. (Уходит.)

Е ф и м у ш к и н (Безуглому). Подумайте, и хорошенько, обо всем!

Вбегают Настенька и Гайнутдинов.

Н а с т е н ь к а. Мам… папочка!..

О л ь г а С а м с о н о в н а и М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Что? Что?

Н а с т е н ь к а. Они идут!

Г а й н у т д и н о в. Ой, какой праздник!

Входят Илья и Вера. Они держатся за руки. Илья в рабочем костюме, испачканный рудной пылью и машинным маслом. Он улыбается, и зубы его блестят как у негра. Вера несет на руке свое пальто. Все, кроме стариков и Василия, хлопают в ладоши. Затем наступает тишина.

В е р а. Вот он, Илья Буторин!

Н и к о н о в. Долго же вы его сюда вели.

И л ь я. Полем шли…

В е р а. Шли, как пьяные, по полю… И ничего не видели.

И л ь я. Кофточку вот выпачкал.

В е р а. Чистить не буду. Повешу в шкаф — пускай висит.

Входят Ястребов, Бадьин и Карпушкин. Здороваются.

М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Да весь рудник у меня! (Вопросительно оглядывается.) Товарищи?!

Е ф и м у ш к и н. Вера, твое слово.

В е р а. Нет, правда, ничего не сказали?!

Ф у р е г о в. Распоряжение исполнено.

В е р а. Спасибо! (Вынимает из кармана Ильи свернутую и уже испачканную газету, разворачивает ее и громко, торжественно читает.) Проходчику Красногорского железного рудника Буторину Илье Максимовичу и главному инженеру того же рудника Никонову Ивану Петровичу за изобретение электробурового агрегата оригинальной конструкции и развитие многоцикличного метода бурения — Сталинская премия первой степени!

О л ь г а С а м с о н о в н а. Батюшки мои!

М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Ну, сын… (Идет к Илье, но неожиданно поворачивается к Ольге Самсоновне.) Поздравляю вас, Ольга Самсоновна.

О л ь г а С а м с о н о в н а. Так же и вас, Максим Федосеевич.

Старики торжественно кланяются Илье, затем целуют его.

М а к с и м Ф е д о с е е в и ч. Вот… сам товарищ Сталин и заметил.

Ф у р е г о в (подходит к Илье, жмет руку). Гвардия моя стахановская…

Е ф и м у ш к и н. Ты, Илья, на директора не дуйся. Как сказано когда-то, он — уже не он, а кто-то другой.

Н и к о н о в. Поздравляю, Илья Максимович?

И л ь я. Замажу.

Н и к о н о в. Давай, покрепче. (Обнимаются.)

О л ь г а С а м с о н о в н а. Главный инженер и простой шахтер, а дорожкой, гляди-ко, не разминулись.

Е ф и м у ш к и н. Время такое, Ольга Самсоновна. Многие стираются меточки. (Жмет руку Илье.) Так-то, Максимыч…