За чертополохом

— Здравствуйте, родные мои, — сказал, кланяясь, Стольников.

— Желаем много лет здравствовать, Павел Владимирович, — отозвались гости.

Вошедшие сели на лавку правее образов, девицы стеснились в углу комнаты. Шагины выдвинулись вперед, и Бакланов, напутствуемый священником, вышел к ним и в затихшей горнице до самых ног поклонился Федору Семеновичу и Елене Кондратьевне. Как только он отошел, поцеловавшись с будущими тестем и тещей, девушки запели звонкими крикливыми голосами свадебную песню:

По рукам ударили,Заряд положили,Грунюшку пропили,Пропили и хвалятся:Что ж мы за пьяницы,Что ж мы за пропойцы…

С угла комнаты, где сидела Грунюшка, три женских голоса чисто, красиво и верно, печально и просительно ответили:

Родимый мой батенька,Нельзя ли передумати?Нельзя ли отказати?

И бойко, задорно и насмешливо ответил хор девушек:

Нельзя, мое дитятко,Нельзя передумати,Нельзя отказати:По рукам ударили,Заряд положили…

Стольников подошел к Бакланову и вывел его на середину комнаты. Шагин подошел к Грунюшке и повел ее за собой. Она шла тихими шагами, опустив глаза в землю. Мелькали из-под длинного платья маленькие белые башмачки. Ее мать шла за ней. Ее поставили по левую сторону жениха. Она стояла, порывисто дыша.

— Поцелуйте вашу невесту, — шепнул Бакланову Стольников.

Бакланов осторожно прикоснулся губами к горячей, огнем пышащей щеке Грунюшки. Шагины соединили

руки их, и маленькая крепкая ручка Грунюшки затрепетала в руке Бакланова.

— Сын, — сказал торжественно Стольников, — вот тебе невеста. Да благословит Господь Бог союз ваш.

Сейчас же хор девушек, наполняя всю комнату звонкими голосами, грянул:

По рукам ударили,Заряд положили…

В руки Бакланова и Грунюшки подали подносы с налитыми бокалами пенного вина, и они пошли обносить им гостей. Когда Грунюшка подала последний бокал, она бросила на стол поднос и побежала к девушкам.

— Догоняйте ее, Григорий Миколаевич, а то беда будет! — зашептал ему на ухо хорунжий, и Бакланов, увлеченный игрой, бросился за Грунюшкой.

Но Грунюшка, ловкая, проворная, белым сарафаном мелькнула между гостей и уселась, смеющаяся, веселая, среди девушек рядом со смешливой и бойкой Машей Зверковой.

— Торг! Торг! — раздались крики.

Бакланов стоял, растерявшись, посреди комнаты. Вид у него был смешной. Он не знал, что ему надо делать.

— Идите, идите… — говорил, подталкивая жениха, хорунжий, принимавший участие в игре. — Идемте вместе выкупать.

Они подошли к девушкам. На трех лавках, поставленных одна за другой, сидел целый цветник котловских девиц. Ярко блестели белые зубы из улыбающихся алых губ, задорно смотрели черные, карие, голубые и серые глаза.

— Мы купцы, — начал, разводя руками перед ними, хорунжий, и, нагибаясь тонким, как у барышни, станом, — ищем куньего меха на шапки. Не найдется ли у вас кунички?

— У нас одна есть, да не про вашу честь! — сказала белобрысая круглолицая девица-перестарок, серьезно глядя на Бакланова.

— Она у нас золотая, недешево вам достанется, — сказала хорошенькая девочка лет пятнадцати, загораживая руками Грунюшку и обнимая ее за ноги.

Хорунжий сунул в руку Бакланову золотую монету.

— Ну, — сказал он, — на ваш товар купец и золотой казны не жалеет; берите, Григорий Миколаевич, куничку, мы с нее славную шапку разделаем.

Бакланов подал белобрысой девице золотой, но девочка выхватила его из рук ее и отдала хорунжему.

— Золото золотом не купите, — сказала она. — Такой товар деньгами не получите. Угадайте несколько загадок, будет куничка ваша.

Девицы смеялись, а Бакланов, воспитанный в атеистическом государстве, не раз выступавший на митингах союза художников по политическим вопросам, был смущен перед этой группой девушек, жадно глядевших на него.

— Отгадайте одну из трех, куничка ваша, — сказала девушка с соболиными бровями и круглым курносым лицом.

— Где вода дорога? — быстро спросила девочка, прижимаясь лицом к ногам Грунюшки и снизу вверх глядя смеющимися глазами на Бакланова.

— Господи, твоя воля! — сказал, разводя руками Бакланов, — ну там, где ее нет, в пустыне, что ли? В степи безводной?

— Не угадали-с, — сказала девочка, — вода да рога там, где быки воду пьют… Как же нам быть с вами, барин?

— Что мягче пуха? — сказала из угла блондинка с бледным веснушчатым лицом, Маня Белкина, сестра певца и лучшая певица деревенского хора.

— Мягче пуха?.. Пуха мягче?.. Г-м… Ну, мох, что ли? — отвечал растерянно Бакланов.

— Ну и недалек, Грунюшка, женишок твой, — смеясь, сказала белобрысая девушка. — Рука, боярин, мягче пуха. На пуху человек спит, а все руку под голову подкладает.

— Плохо, бояре, плохо, — сказала девочка, ласкаясь к Грунюшке. — Третью не отгадаете, и не выдадим вам куничку золотую. — Скажите нам, что слаще меду?..

— Поцелуй! — быстро ответил Бакланов. Взрыв дружного хохота приветствовал его ответ.

— Вот и не угадали! — кричала, заливаясь смехом, девочка. — И не угадали! Сон слаще меду. Сон, сон!..

— Для него, боярышни, поцелуй девушки слаще самого сладкого сна, — сказал Антонов.

— Ах, какой! А ну, нехай перецелует нас всех, — сказала белобрысая.

— А мне помогать позволите? — сказал хорунжий, охватывая девочку за плечи и поднимая ее к себе.

— Ах, девушки! Что же это такое! Какой нахал! — с визгом закричала девушка.

— Ах, Варвара Павловна! Ничего подобного! Это обычай такой!

— Обычай целоваться, а рукам воли не давать.

Раздались визги, смех, и девушки, точно пестрая стайка птичек, разбежались, роняя табуреты и скамейки. Кто-то толкнул Грунюшку в объятия Бакланову, и он наспех чмокнул ее в косу. Она сердито-шутливо вырвалась из его рук. Игра в торг кончилась. Хозяева просили за стол.

XXXIV

Коренев вышел на крыльцо. Было душно в комнате, где пили третий самовар. Не прикрытые занавесами окна бросали красные прямоугольники на снег двора и сада. Над головой, в бездонной синей глубине, мигали кроткие звезды. Коренев отыскал Полярную звезду. «Звезда северная, — подумал он. — Так вот кто был тот призрак, который настойчиво звал меня на восток, на родину. Звездочкой явилась, звездочкой упала и сейчас висит русской северной звездой.