За чьи грехи?
Шрифт:
— А так было дело, боляринушко. Однова этта весной, перед вешним Миколой, замешкался я в лесу с лычками — ночь захватила.
— Так перед вешним Миколой, говоришь? — переспросил Нащокин. — «Так — перед Николой и должно быть», с ужасом соображал он. — Ну, что же?
— Позамешкался я этта тады в лесу, надрал лычек эдак свеженьких охапочку, да грешным делом и ковыляю домой. Ан глядь — вон там из лесу и выезжают на конях неведомые люди да туда вон прямо за рубеж и по-веялись.
— Трое, говоришь?
— Трое, боляринушко, трое.
— А обличья ты их не разглядел?
— Где разглядеть, батюшко! — далече ехали. А что меня в сумленье ввело, батюшка, так конь у них, у злодеев, лишний: два, как и след, верхами, а один-от злодей — одвуконь — другого-ту коня в поводу вел. Для-че им лишний
Теперь для Нащокина стало несомненным, что то были убийцы его сына, убийцы, подосланные его врагами из Москвы. Ясно, что они следили за ним по пятам, до самого польского рубежа, и тут, совершив свое гнусное злодеяние, перебрались за рубеж, чтоб воротиться в Москву уже другою дорогою. Лошадь убитого они не могли оставить в лесу, а увели ее с собою и, вероятно, продали в каком-нибудь польском местечке.
Нащокин дал старику несколько алтынов и пошел к тому месту леса, где, по его мнению, был убит его сын. Но и там не нашел он никаких следов преступления — ни подозрительной насыпи, ни следов борьбы или насилия.
А лес между тем жил полною жизнью, какою только может жить природа в весеннее время, когда говором и любовным шепотом, кажется, звучит от каждого куста, когда говорят ветви и листья на деревьях и трава с цветами шелестит любовным шепотом. Все так полно жизни, блеска и радости, все дышит любовью и счастьем, которое слышится в этом неумолчном говоре птиц, в этом жужжанье пчел, в этом беззаботном гудении и каком-то детском лепете неуловимых глазом живых тварей, — и среди этой жизни, среди этого блаженства природы — смерть, наглая, ужасающая смерть в самом расцвете молодой жизни!
«И за что, Боже правый! — шептал несчастный старик. — Не за его — за мои прегрешения!»
«За что его, а не меня, Господи!»
Он упал лицом в траву и беззвучно заплакал.
А над ним было такое голубое небо, такое ласковое утреннее солнце.
V. В своей семье
На Москве между тем дела шли своим порядком.
Патриарх Никон, поссорясь с царем, давно сидел безвыездно в Воскресенском монастыре и на все попытки государя примириться с ним отвечал глухим ворчанием [9] . Алексей Михайлович с своей стороны, мешая государственные дела с бездельем, тешил себя тем, что, проживая в селе Коломенском, от скуки каждое утро купал в пруду своих стольников, если кто из них опаздывал к царскому смотру, то есть — к утреннему выходу [10] .
9
Патриарх Никон пробыл в Воскресенском монастыре с июля 1658 г. по конец 1666 г.; там же был похоронен (1681 г.)…писал об этом стольнику Матюшкину Афанасию Ивановичу, который неоднократно был царским послом и по делу Никона. Текст приводимого письма см.: Соловьев, кн. 6, с. 615.
10
Государь сам писал об этом стольнику Матюшкину: «Извещаю тебе, что тем утешаюся, што стольников купаю ежеутр в пруде. Иордань хороша сделана, человека по четыре и по пяти, и по двенадцати человеков, за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю; да после купанья жалую, зову их ежедень, у меня купальщики те ядят вдоволь, и иные говорят: мы-де нароком не поспеем, так-де нас и выкупают да и за стол посадят»… (Прим. Д. Л. Мордовцева.)
Но сегодня почему-то не занимало его это купанье стольников. Он вспоминал о своем бывшем «собинном» друге Никоне, и его грызло сознание, что он был слишком суров с ним. Но и Никон не хотел идти на примирение.
А тут еще это исчезновение молодого Ордина-Нащокина. По его вине он погиб! Каково же должно быть бедному отцу?
«А все я — всему я виной, — грызла ему сердце эта мысль. —
От меня все исходит — и горе, и радость… А кому радостно? Больше слез я вижу, чем радостей… Бедный, бедный Афанасий! Не пошли я малого, он бы жив теперь был… А то на! Обласкал своею милостью — и малого не стало»…В такие грустные минуты Алексей Михайлович любил заходить к своей любимице, к маленькой царевне Софье. Она своими ласками, своим детским щебетаньем развлекала его, отвлекала от дум.
И Алексей Михайлович задумчиво побрел по переходам к светлице своей девочки.
Уже перед дверью светлицы он услыхал ее серебристый смех.
— Блаженни, — тихо, с грустной улыбкой, проговорил он, — их бо есть царствие Божие.
И он тихонько вступил в светлицу. От этого светленького теремка, от всего, что он увидел, так на него и повеяло чистотой детства, невинности, счастьем неведения. Девочка сидела у стола над какой-то книгой и теребила свои пышные, еще не заплетенные волосы. А в сторонке, у окна, сидела ее мамушка и что-то вязала.
— Ах, мамка, как это смешно, как смешно, — повторяла девочка.
— Что смешно, моя птичка? — вдруг услышала она за собою голос отца — и вздрогнула от нечаянности, потому что ноги Алексея Михайловича, обутые в мягкие сафьянные туфли, тихо ступали ко коврам, не делая ни малейшего шуму.
Девочка вскочила и радостно бросилась отцу на шею.
— Батюшка! государь! светик мой! — обнимала она его, лаская руками шелковистую бороду родителя.
— Здравствуй, здравствуй, птичечка моя, ясные глазыньки! — любовно целовал и гладил он девочку. — Здравствуй и ты, мамушка.
— Сам здравствуй, светик наш, царь-осударь, на многие лета! — кланялась мамушка.
— Что это вы тут смешное читаете? — спросил Алексей Михайлович. — Не сказку ли какую?
— Нет, батюшка, не сказку, — отвечала царевна, и опять ее голосок зазвенел смехом, точно серебряный колокольчик. — Вот эта книга — она называется «Книга глаголемая Лусидариус или златый бисер» [11] , Тут обо всем писано — и о звездах, и о земле, и о зело дивных людях в земле индейской. Вот послушай.
11
«Книга глаголемая Лусидариус или златый бисер» — сборник энциклопедического характера, был чрезвычайно распространен в Европе в средние века. В XVI в. с немецкого переведен на русский язык и широко распространялся в списках. Сборник был построен в форме вопросов и ответов ученика и учителя. Цитируемое место о циклопах и безглавых см.: Порфирьев И. Я. Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях. СПб., 1890, с. 432, там же (с. 436 и ел.) — соответствия другим цитатам из «Лусидариуса», включенным в повесть. Иисус же ответа не дал. Здесь и в конце этой главы имеется в виду библейское предание о допросе Христа римским наместником Понтием Пилатом (Марк, гл. 15; Иоанн, гл. 18), спросившим Иисуса: «Что есть истина?» Аввакум Петров (1620 или 1621–1682), протопоп, глава церковного раскола; см. о его деятельности в комментариях к роману «Великий раскол».
Книга эта имеется у автора. (Прим. Д. Л. Мордовцева.)
И девочка нагнулась над раскрытою книгой, писанною полууставом.
— Слушай, — читала она, — «тамо есть люди, именуемые силокпеси (циклопесы — циклопы), имеют только по единой ноге и рыщут борзее птицына летания, а егда сядет или ляжет, тою ногою от зноя и от дождя закрывается». Как же это, батюшка, об одной ноге? — удивленно посмотрела она на отца.
— А так, дитятко, чудеса Господни неисповедимы, — отвечал царь серьезно.
Девочка как бы смутилась немножко, но снова нагнулась над книгой и что-то искала в ней.
— А вот, смотри, — сказала она торопливо, — слушай: «тамо же есть люди безглавнии, им же есть очи на плечах, и вместо уст и носах имеют на персех по две дыры». Как же это, батюшка? Разве без головы можно жить? — спросила она.
— Не знаю, милая, но у Бога все возможно, — задумчиво говорил Алексей Михайлович. — А где ты взяла эту книгу? — спросил он.
— Мне мама дала ее почитать, а маме ее подарил протопоп Аввакум.
— Аввакум, — повторил про себя Алексей Михайлович.