За долги отдам тебя
Шрифт:
Казалось, должно быть.
– Здравствуй!
– Садись, Арина, – кивает Алан. – Поговорим?
Глава 6
– Думала, ты меня для другого позвал, – присаживаюсь на край стула, и внутренне морщусь – на испуганную школьницу похожа. Усилием воли заставляю себя расслабиться, или хоть казаться таковой, и тоже прислоняюсь к спинке стула.
– Успеется.
– Хорошо, – пожимаю плечами, и окидываю стол ироничным взглядом: – Алан, только не говори, что ты обеднел!
На столе… бедновато. Бутылка вина – а вина я не люблю – и два бокала. Ситуацию бы исправили красная, обитая бархатом, коробочка с кольцом, и музыкант с плачущей скрипкой, но от Алана не дождешься.
– Позже закажешь, что хочешь, меркантильная моя, – вздыхает Алан, и резко поднимается со стула. Заходит мне за спину, и я хочу развернуться к нему, но сильная рука ложится на мою шею, останавливая: – Сиди спокойно!
Как можно сидеть спокойно, когда за твоей спиной опасность? Это как дикого зверя оставить не в поле своего внимания – того и гляди в шею вцепится острыми как лезвия клыками.
Алан совсем близко. Кожа моя электризуется, того и гляди заискрит от волнения. Плечи напряжены, сбежать хочется со страшной силой – что у него на уме? По шее скользит что-то холодное, и я подпрыгиваю – он прирезать меня вздумал?
– Расслабься, мелкая. Подарок, – смеется Алан, и возвращается к столу.
Садится, оглядывает меня самодовольным взглядом, и я опускаю голову. И правда, подарок – колье. Тяжелое, дорогое, массивное – излишне массивное для моей шеи – но безумно красивое. Серебряные или платиновые – в темноте не разобрать – нити перевиты со снежинками, украшенными крохотными сапфирами.
Алисе бы понравилось. Да и мне, в общем-то…
– Зачем? Мне не нужны подарки, – говорю я.
– Ну так выкинь, – отмахивается Алан. – На ближайшие три месяца ты моя, и за это я привык платить.
Сжимаю ладони в кулаки… расцарапать бы ему лицо за такие слова! Платить он привык, тьфу. Первая мысль – сорвать его «плату», и швырнуть к ногам, но Алан лишь рассмеется. Глупый, детский поступок.
Да и пригодятся мне деньги после развода, как ни крути. По-хорошему Костя меня не отпустит, и уходить придется с тем, с чем пришла – с Алисой. Без гроша в кармане, без образования – курсы флористики и икебаны вряд ли помогут мне заработать.
Нет уж, раз Алан платит – я эту плату возьму, раз уж не озаботилась тем, как мне самой содержать дочь после возможного развода.
– О чем ты хотел поговорить? – интересуюсь я, взяв себя в руки.
– Спросить хотел, – Алан наливает нам по бокалу вина, и придвигает один из них ко мне, хотя знает – не притронусь. – Зачем я был тебе нужен – тогда, в школе. Рядом крутился Костя, который бегал за тобой как собачонка. А ты со мной была. Почему?
«Интересно, все ли мужчины идиоты? – думаю я, ошарашенно глядя на Алана. – Или это лишь мне так везет на подобных?»
– Разве это не очевидно? – отвечаю я вопросом на вопрос.
Тяжело говорить о любви, пусть и о любви былой.
– Цену набивала себе? – «угадывает» Алан. – Или меня жалела? А может, и то, и другое?
– Ты сбрендил.
– Что, не жалела меня, разве? – удивляется мужчина, и я опускаю глаза.
Жалела, конечно. Многие
женщины такие: любят не тех мужчин, и жалеют тех, кого эта жалость оскорбляет. Алан всегда презирал это чувство – с детства. Его жалели сердобольные пожилые соседки, дарившие ему поношенную одежду. Подкармливали иногда, если сами могли себе это позволить – и Алан через силу принимал такие подношения.Не принимал бы – не выжил.
– Жалела, значит, – глухим от ярости голосом произносит Алан, и я ежусь от этого стылого холода. – Вот и раскрыта загадка. А я все думал, что ты ко мне прилепилась тогда… теперь ясно.
– Знаешь, – начинаю я злиться, – я не люблю, когда в прошлом ищут поводы для обид в настоящем. Да, жалела, и что? Это повод, чтобы свою совесть отчистить, если она у тебя есть?
– О чем ты? – подается Алан вперед. – Меня совесть не грызет, так как я ни в чем перед тобой не виноват!
Ну все! Не виноват… выставил меня на улицу, отбросив наши общие пятнадцать лет – и не виноват.
– Какого дьявола тебе нужно от меня? – злюсь я, мечтая выплеснуть на Алана все обиды, накопившиеся за эти годы.
– Сама знаешь, не маленькая.
Он медленно оглядывает меня снизу-вверх, и кожа горит от взгляда Алана, проникающего сквозь неприметную одежду. Смотрит на мои губы, и я нервно прикусываю их, заставляя темнеть грозовые глаза Алана.
– Давай уже покончим с этим! – выпаливаю я, и подхожу к мужчине вплотную. – Хочешь – бери, что хочешь делай! Три месяца я потерплю!
– Потерпишь, значит? Ты и тогда лишь терпела меня? – бьет он своими словами наотмашь. – Вышла за это ничтожество, ребенка родила, выкинув меня из своей жизни! Чего ты еще ждала, возвращаясь в Россию?
«Знал бы ты, кому я родила ребенка, – думаю я горько, вспоминая дочь. – Но лучше тебе не узнать этого никогда!»
– Говори, что делать, Алан, – повторяю я, и Алан поднимается со стула.
Возвышается надо мной – такой чужой и родной. Обхватывает мою шею рукой, поглаживает большим пальцем чувствительную кожу. А мне перестает хватать воздуха – кажется, что сейчас умру на месте – слишком давно он меня касался.
– Сейчас, Арина, ты меня поцелуешь, – Алан смотрит своим гипнотическим взглядом. – Потом опустишься на колени, и хорошенько отсосешь. Как раньше. Приступай!
Шея огнем горит от его прикосновений. Алан чуть надавливает, заставляя меня податься вперед для поцелуя, а я понимаю, что эта ласка меня сломает.
– Пожалуй, обойдемся без поцелуев. Хочешь минет – пожалуйста, только отпусти, – твердо произношу я, и с темным удовольствием наблюдаю, как меняется выражение лица Алана.
Лучше так. Сразу.
Боли будет меньше.
Отвожу взгляд от глаз Алана – слишком тяжелый у него взгляд, полный неизбывной тоски и ярости. Опускаюсь перед ним на колени, и понимаю – это я смогу сделать. Так странно…
Мне легко было бы поцеловать незнакомца, но Алана – невозможно. И минет кажется почти послаблением.
«Чувствую себя Вивиан из «Красотки», —думаю я, и берусь за пряжку ремня Алана. – Та тоже, помнится, была против поцелуев.»
– Арина, подожди, – Алан останавливает меня, держит за подбородок. – Ты хочешь так? На мою совесть давишь, или цену хочешь себе набить?