За границами легенд

Полукровка вроде играл иначе. Но потом увлёкся. Задумался. Кажется, пальцы уже не контролировал. И… и невольно на другую мелодию перешёл. Одну из любимых мелодий Лэра. Которую принц под этим дубом часто играл.

Да и…

Посмотрела наверх. И вздрогнула. Обнаружила новую ветку, маленькую. Два листика на ней. И ещё несколько листов, раскрывшихся на других. Прямо на глазах выросли. Ну, не так. Но очень-очень быстро. Дуб оживал прямо на глазах. Дуб живым был только… только рядом с Лэром. Отец признался потом, что сам его посадил в тот день, когда родился мой брат. Но… это же не Лэр!

Вгляделась в паренька пристально. Как он играет, уже какой-то мечтательный, чуть глаза прищурив. И… и королева так на него смотрит… Напугано. Нён знала привычки Лэра ещё лучше, чем я. И она тоже была очень растеряна, пока смотрела на этого полукровку.

Вдруг мне вредная идея в голову пришла.

Напела, стараясь влиться голосом в звучание музыки:

Мы — звенья одной цепи.

Мы — нити одного узора.

На шали мира все наши пути

Вплетены в созвучие вечного хора.

Рука музыканта вздрогнула. Потомок древних магов на меня посмотрел напуганно:

— Вроде звучит? — сказала робко.

— Вроде, — отозвался он глухо.

И играть продолжил. Но ещё несколько мгновеной сбивался и фальшивил, нервничая. Потом, впрочем, быстро увлёкся. Снова.

— Интересно, что бы это значило? — напела я, созвучно с музыкой, — Мы — звенья одной цепи, мы — нити одного узора…

— Единство семьи, — отозвался парнишка задумчиво, сам в тон музыки.

— А почему звенья-то? — напела.

— Если нет одного в семье, то она как цепь разорванная. Ни к чему непригодная. Единство рода — очень важно, потому что… — тут он очнулся от очарования музыки, вглянул на меня напугано.

— Лэр… — тихо позвала я.

— Я не Лэр! — он выдохнул это как-то слишком резко.

— Лэр за Гранью, — проворчал король.

— Лэр за Гранью, — кивнул парнишка и, смутившись под нашими взглядами, налипшими вдруг заинтересованно на его лицо, словно осы на мёд, проворчал, — Вы же сами так сказали.

— А всё-таки ты врёшь!

— Я не вру! — но в глаза он мне долго не смотрел, уткнулся взглядом в инструмент, — И вообще… разве из-за Грани возвращаются? Тем более, много лет спустя?

— Разве что… — меня вдруг осенило, — Разве что можно было бы вернуться, взяв новое тело. Заново, что ли, родиться. Но чтоб какая-то часть себя осталась прежней.

Музыкант как-то резко дёрнул струну. Та лопнула.

— Как жаль, что больше музыки не будет! — огорчённо выдохнула королева.

— Ничего, я и на одиннадцати доиграю, — парнишка беззаботно ей улыбнулся.

Нён побелела, судорожно сжимая руку супруга, сидевшего с ней рядом. Тот нервно куснул верхнюю губу. Возникла долгая напряжённая тишина.

— Лэр… — голос Хэла дрогнул, — Говорил точно так же!

— Мало ли что я говорил!

Мы выпучились на него ещё более напряжённо.

— То есть, он! — проворчал полукровка, — Говорил и говорил! Чего вы вечно к словам моим цепляетесь?! — он сердито отодвинул каэрым, на бабочку посмотрел на своём плече, — Пойдём, мир!

Тут побелел уже и сам король.

— Л-лэр?! — выдохнул он сдавленным голосом.

— Мало ли, что Лэр ваш говорил! — парнишка вскочил, но бабочка на его плече всё ещё сидела, — Чокнутые вы все тут какие-то! — и быстро от нас пошёл.

Потом, правда, вздохнул. Рванулся к своей сумке, забытой возле инструмента, но поодаль от нас.

Хэл вскочил, схватил его под локоть, в глаза ему заглянул с мольбой:

— Лэр, ты почему нам врёшь? Ведь это же ты! Я что, сына своего не узнаю?!

— Так вы сами сказали: нету Лэра, — проворчал таинственный незнакомец, сердито зыркнув из-под криво обрезанной чёлки на него, — Из-за Грани не возвращаются. Это всем известно.

— Н-но… ты же как-то вернулся? И твои привычки, фразы твои любимые остались при тебе.

— А ведь… — Нэл растерянно поднялся, — Ведь в Жёлтом краю считают, что из-за Грани можно вернуться. Но только уже с новым телом. Родившись заново. Сохраняя свою душу и, может, какую-то часть от себя прежнего.

Мой муж шумно выдохнул и вдруг процетировал, что-то наподобие поэзии Жёлтого края или хм, их певучей прозы:

Когда я смотрю на деревья, я всё больше верю в круговорот в жизни.

Весной безжизненные вроде стволы вдруг выпускают молодые ветки и листья, летом растут, крепнут старые и новые ветки, листья сочнеют, к осени все они показывают плоды, плоды зреют, потом к зиме листва опадает и снова сухой мёртвый ствол. Внешне дерево погибло, высохло. Но новой весной оно опять оживает.

Мы не видим снаружи, но под корой каждый год прибавляется по слою-кольцу. За каждый цикл по слою. Год влажный — кольцо толстое. При пожаре обгорит — тонкое, чёрное.

Год за годом, год за годом, всё сначала…

Мы видим, как дряхлеют наши тела. Но это внешнее. А душа как основа живёт… Она возрождается в новом теле. Душа просто лишь обрастает новыми кольцами, по кольцу за каждую жизнь. По новому узору вокруг старинной и вечной основы.

Мы видим, как дряхлеют наши тела. Но это внешнее.

Год за годом, всё сначала…

Всё сначала…

Год за годом…

Год за годом…

Когда я смотрю на деревья, я всё больше верю в круговорот в жизни…

— Тогда бы все помнили свои прошлые жизни, — проворчал таинственный незнакомец, — И не сомневались бы, что тело — это лишь одежда для души, временная.

— Но Матарн опыты ставил, надеясь одолеть Грань! — вмешалась я, — И его верным напарником был именно Лэр.

Хэл посмотрел на меня растерянно. Вздохнув, призналась: