За гранью дозволенного
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Оказавшись внутри центрального полицейского отделения (после того, как его направили наверх, где ожидал Росас), Джон Коннор быстро распознал, что реальность преследования по закону несколько отличается от смелых детективных постановок или тщательно разработанных триллеров, которые он смотрел всю жизнь, все эти натуралистические шоу о преступлениях рисовали несуществующую реальность, по контрасту с этими живыми стереотипами пространство, в котором располагался кабинет Росаса, не было загромождено столами со звенящими
Сигаретный дым не собирался, словно туман, у потолка.
Лампы дневного света не мигали и не гудели над головой.
Он вошёл в современный, хорошо освещённый, умело обставленный офисный коридор (серое ковровое покрытие, высокие перегородки, компьютеры, факсы и ксероксы, ни намёка на грубые лица криминалистов — просто сосредоточенные лица в кабинетиках). Ни у одного, как он заметил, не было в руках пластиковых стаканчиков, никто не прихлёбывал из них торопливо, записывая чьё-то заявление.
Офицер в форме задел его, проходя, в руках — кипа тонких бумажных папок.
— Как дела?
— Хорошо, — ответил он. — А у вас?.. — спросил, но не оглянулся.
— Довольно прилично, — ответил офицер.
Никто не шумел, никто не разговаривал слишком громко.
Мелкие преступники не были прикованы наручниками к металлическим стульям и не подвергались допросу.
Без всяких сомнений, это было не то место, в котором сражающиеся за справедливость копы взрывались и грубили начальству во время горячих споров.
— Привет, — сказала чернокожая женщина, взглянув на него из-за экрана своего компьютера, когда он проходил мимо её кабинетика.
— Привет, — ответил он рассеянно, продвигаясь вперёд.
«Как будто корпорация, — думал он. — Как будто брокерская контора».
Кабинетики справа и слева.
Впереди была стена с окнами снизу доверху, когда он приблизился, в ней появилось его отражение на фоне центральных зданий (его бесплотное лицо и шея смешались с парковкой, глаза стали серыми от бетона). Затем, осознав, что он бредёт без цели, он повернулся, вернулся к кабинетику чернокожей женщины.
— Прошу меня простить, — сказал, — но я пытаюсь найти детектива Росаса.
Она подняла глаза от компьютера, пальцы всё ещё нажимали на клавиши клавиатуры.
— Вы прошли мимо него, — улыбнулась она.
— В самом деле?
Он посмотрел на часы.
— Примерно восемь футов, — сказала чернокожая женщина, то ли усмехаясь чему-то своему, то ли заметив смущение на его лице. Она оторвала пальцы от клавиатуры и показала в направлении соседнего кабинетика. — Он сидит рядом.
— Я понял, должно быть, прошёл мимо.
Из соседнего кабинетика внезапно раздался голос Росаса, тот, видимо, слышал разговор:
— Мистер Коннор?
— Да, — ответил он.
— Входите, — кивнул Росас. — Не позвольте Ли Энн испугать вас.
Он поколебался, глядя на чернокожую женщину, которая хихикнула и повернула голову обратно к монитору компьютера. Затем, сопротивляясь желанию бежать в противоположном направлении, обнаружил, что прошёл
эти восемь или около того футов, резко остановился рядом с кабинетиком Росаса.— Вот и вы, — сказал следователь, склоняясь над столом, перед ним лежала газета. — Присаживайтесь. — Детектив махнул в сторону соседнего стула; после этого, складывая газету и кидая её на стол, детектив с любопытством посмотрел на него.
Джон неуютно поёрзал, скрестил ноги, избегая смотреть детективу в глаза, соскрёб грязь с левого ботинка. Но какие бы опасения ни охватили его, когда он входил в кабинетик, они разом развеялись, как только детектив сказал:
— Хотите чего-нибудь выпить? У нас есть кола, может быть, свежесваренное пиво?
— Не нужно, спасибо.
— Воды?
— Я в порядке, благодарю вас.
— Дайте знать, если перемените решение.
В передаче, он помнил, детектив возвышался над Анжелой Банистер, казался высоким и крепким, но в жизни он был намного меньше — жилистый и худощавый, в очках, с аккуратно подстриженными усами и редеющими чёрными волосами, — на нём была коричневая спортивная куртка, которая казалась ему слишком велика.
— Итак, вы видели меня вчера вечером по телевизору.
— Да. Поэтому я и связался с вами.
Самодовольная улыбка расплылась на лице детектива.
— Дружище, вы не представляете, какое количество звонков мы получили, просто поместив мою уродливую рожу на экране, — это невероятно. И теперь вы усложняете мне жизнь, пытаясь добавить что-то ещё к той груде информации, — ну, я весь внимание, друг мой. Расскажите мне конкретно, что у вас есть…
Джон опустил голову, положил руки на колени. Затем помолчал, глубоко вздохнув, прежде чем заговорить.
— Ну хорошо, — сказал он, глядя на Росаса и возобновляя объяснения.
В конечном счёте их встреча заняла не слишком много времени — наверное, меньше чем сорок пять минут, — но, оглядываясь назад, он чувствовал, что оставался в этом кабинетике долгие часы. Однако большую часть времени он провёл, записывая заявление, тщательно обдумывая всё, что уже рассказал детективу, добавляя незначительные детали, которые не упоминались во время беседы.
— Убедитесь, что вы записали всё, — сказал Росас, вручая ему ручку. — Не оставляйте ничего без внимания, даже если вам это не кажется относящимся к делу.
И тем не менее, разговаривая с Росасом и записывая своё заявление, он избегал любой информации, которую считал не относящейся к делу или постыдной (реальные причины, по которым он посещал туалет, были не важны, полагал он; как и последние слова Банистера или тот факт, что он выбросил свою окровавленную ветровку). Имело значение только одно: он сидел в кабинке, когда произошло убийство; слышал шум борьбы, выстрел, вышел вскоре после того, как услышал звук мотоцикла, уезжающего с парковки; он испугался за свою жизнь и, как только решил, что в безопасности, убежал из туалета; на следующее утро прочёл об убийстве, но, поскольку в газете упоминалось, что туалет — место встреч для извращенцев, не стал немедленно информировать полицию.