За Хартию

Глаза Оуэна загорелись. Его кельтское воображение, всегда склонное к мечтам и фантазиям, было уже захвачено великолепными картинами, нарисованными Таппером. Победа казалась ему обеспеченной. Объединившийся рабочий народ только слово скажет, и задрожат тираны из Вестминстера.

Но не так просто было вскружить трезвую голову Тома, горожанина, бирмингемца. Он возразил:

А вы уверены, что мы выстоим против кавалерии и пушек? Я хочу сказать... То есть я-то не испугаюсь, но только вся сила пока на стороне правительства: оружие, дисциплина, выучка.

– Знаю, - согласился Таппер.

– Это отчаянная игра, но единственно возможная. Однако наши дела не так уж плохи, как ты думаешь.
– Он вынул часы.
– Если мы поспешим, то, может, кое-что увидим. Такое, что вас изрядно удивит.

Солнце уже село, надвигались сумерки. Буцефал бежал веселой рысью по заброшенной дороге, которой пользовались редко, хотя она проходила всего в миле от большого шахтерского поселка.

– Глядите!
– вдруг произнес шепотом Оуэн.
– Впереди солдаты!

В розовой вечерней дымке видны были приближающиеся солдаты - целая рота солдат, марширующих по дороге с ружьями "на плечо".

– Да, - засмеялся Таппер, - только это не солдаты королевы. Это солдаты народа!

Он придержал лошадь, и они замерли вглядываясь. На маленьком вытоптанном лугу рота маршировала, перестраивалась на ходу. Некоторые держали ружья, другие - деревянные болванки: не все, как объяснил Таппер, рисковали брать на учения припрятанное оружие.

Невдалеке еще несколько взводов и рот, вооруженные пиками и крестьянскими косами, учились строиться в каре, чтобы дать отпор кавалерии. И было видно, что все эти люди уже свыклись с суровой дисциплиной; двигались они четко, будто вовсе и не устали после тяжкого дня в шахте.

– Такие картинки можно наблюдать по всей Северной Англии, - отметил аптекарь.- Но у нас обучение людей организовано лучше, чем в других местах, потому что у нас есть организатор.

– Кто?

Аптекарь вместо ответа указал рукояткой кнута на всадника, который скакал в вечернем тумане от одной роты к другой. Одних он хвалил, иным показывал, что и как надо исправить. Наконец он закончил смотр и галопом направился к их тележке. Было что-то очень знакомое в очертаниях его фигуры, в его посадке...

– Беньовский!

– Он самый.

Поляк подскакал и улыбнулся мальчишкам.

– Майор Беньовский, - тепло отрекомендовал Таппер.
– Польский ссыльный и создатель английской рабочей армии.

Глава четырнадцатая Кто предатель?

Они возвращались на "Вольную ферму" и теперь одолевали самый трудный и крутой подъем.

– Если повсюду дела обстоят, как здесь, - говорил довольный Таппер, - то ноябрь может оправдать наши надежды...

Но надеждам, кажется, не суждено было сбыться. На пороге их встретил Саймон, бледный и встревоженный.

– Что случилось?
– быстро спросил аптекарь, соскакивая с тележки.

– Пройдем внутрь, - сурово отвечал моряк.
– Новости не такие, чтобы кричать о них.

Предчувствуя недоброе, они последовали за ним в кухню. Пью и еще двое незнакомых чартистов приветствовали их.

– Томас из Абертиллери...
– начал Саймон.

– Ну?

– ...арестован прошлой ночью. Вместе с телегой, полной добра.

– Это скверно!
– Аптекарь в недоумении свел брови.
– Но, черт побери, каким образом...

– Есть новости и похуже, - прервал Пью.

– Хуже?

– Да. При нем был план тюрьмы в Монмуте. Таппер даже присвистнул:

– Для полиции план тюрьмы - это намек на то, что творится за ее спиной. Скверно, поистине скверно!

– И к тому же странно, -добавил Пью поеживаясь.

– Более чем странно - это гнусно!
– воскликнул один из незнакомцев, ударяя кулаком по столу и вскакивая.
– У нас в Абертиллери это называется предательством!

Предательство!

Страшное слово упало, как камень в спокойную воду. Минуту никто не говорил. Все стояли, глядя друг на друга, пока Пью не прервал неловкое молчание:

– Это Морган из Абертиллери. А это Норрис, оттуда же. Вы понимаете, каково им теперь возвращаться, когда сцапали Томаса?

– Рад видеть вас, товарищи, - сердечно приветствовал их Таппер.
– Надеюсь, вы неправы и это не предательство. Нет, не могу себе даже представить, что во всем Уэлсе хоть один из наших способен на подобную подлость. Я уж не говорю о более узком круге наших руководителей.

– Вот именно, об узком круге, - вымолвил Норрис.
– Кто входит в этот узкий круг? Кто мог знать, что Томас поедет с товаром именно по этой дороге, именно в это время? Ведь полицию надо было предупредить заранее.

– Я знал, - возразил аптекарь с поклоном.

– Кто еще?

– Мы, - Саймон указал на себя и Пью.

– А эти мальчишки?

– Нет, они не знали.

– Кто еще?

– Джон Фрост из Ньюпорта - в его честности вы не усомнитесь, вы сами и еще...
– Таппер поколебался какую-то долю секунды, - и еще Беньовский.

Но Морган заметил эту ничтожную паузу.

– Беньовский?
– ухватился он за незнакомую фамилию.
– Иностранец?

– Для чартиста все люди мира - свои, - ответил аптекарь.
– Разве мы не призываем к товариществу всех людей, к какой бы нации они ни принадлежали?

Морган, снова опускаясь в кресло, проворчал:

– Все бы ничего, но только нет у меня доверия к этим русским, которые появляются неизвестно откуда. Что, если он агент царя?

Таппер пожал плечами и улыбнулся. Спорить с валлийцем было бесполезно. Он вбил себе в голову, что его земляка Томаса предали, и теперь искал виновного.

– А вдруг еще кто-то знал?
– сказал Саймон.- Здесь у нас побывало много людей, и, может, один из них соблазнился деньгами и донес правительству.

Пью задумался.

– Может, и так. Давайте-ка припомним, кто был здесь в ту ночь, когда мы собирали Томаса в дорогу. Во-первых, старина Вудсон, человек чистый, как стеклышко, во-вторых, парнишка с фермы Понт, затем делегат из Герефорда, потом...

Он записывал имена на бумажку. Всего вместе с руководителями, живущими на ферме, набралось пятнадцать человек, которые знали достаточно, чтобы выдать Томаса. Но все это были уважаемые люди, и никто бы не поторопился обвинить одного из них.