За Хартию
Шрифт:
Однако этот заморыш владел разными ловкими приемами, которые были незнакомы подпаску, привыкшему к бесхитростным деревенским потасовкам. Оуэн всё чаще получал неожиданные удары, а его собственные попадали в цель все реже.
– Ты, черт! Драться ты умеешь!
– прошипел Оуэн, хватая ртом воздух. Он невольно начинал уважать этого мелкого воришку.
Английский паренек криво усмехнулся и очень больно стукнул валлийца по носу. Оуэн взвыл и, забыв о всяком уважении, бросился на врага, как дикий кот.
Благородный бокс перешел в неклассическую борьбу.
Англичанин попытался
– Все! Тебе конец!
– выдохнул Оуэн.
Он был теперь наверху и чувствовал, что сопротивление врага слабеет. Потом сел на грудь англичанина, придавил коленями его руки, а свои собственные освободил, чтобы чуть придушить противника, если потребуется. Англичанин отчаянно извивался в последней попытке сбросить врага на землю. Но Оуэн сидел крепко, и внезапно борьба прекратилась. Лицо воришки совсем побелело.
– Твоя победа!
– пробормотал он и закрыл глаза. Оуэн поднялся.
– Потому что ты усталый и голодный, - благородно признал он.
– Еще бы!
– откликнулся тот.
– Я ничего не ел два дня. С тех пор, как вышел из...
– Он внезапно умолк, подозрительно оглядывая Оуэна.
– С тех пор, как вышел из дому, - закончил он осторожно.
– Так бы сразу и сказал! Неужели я бы с тобой не поделился?
– проговорил Оуэн.
– Я сам знаю, каково это, когда есть хочется. Иди сюда, давай прикончим все, что у меня осталось.
Они уселись на земле и тщательно разделили пополам оставшуюся еду. Англичанин схватил свою половину и проглотил ее в один миг, бормоча слова благодарности.
– Ищешь работу?
– осведомился Оуэн.
– Да. Думаю, может, в Эббу-Вейле или Тредигаре...
– По виду ты мало подходишь для работы в шахте.
– Да и ты не больше моего. Наверное, работал на ферме?
– Да.
– А жить как-то надо, - грустно сказал англичанин. Оуэн разглядывал его с любопытством.
– А что ты делаешь в Уэлсе? Ведь ты англичанин?
Снова тот же испуганный взгляд. Потом, после минутного колебания, мальчик ответил:
– Поклянись, что никому не скажешь. Похоже, ты человек порядочный.
– Клянусь, что никому никогда ничего не скажу. Удираешь от полиции?
– Нет, не совсем. Но если меня словят, то непременно упрячут в тюрьму.
– Ты не очень-то похож на бандита, - засмеялся Оуэн.
– Что ты натворил?
– Сбежал от хозяина.
– Ну, это еще не так страшно, а?
– Но я должен был проработать в подмастерьях семь лет. Был заключен контракт, все по форме, как полагается. А если ты нарушаешь контракт, тебя могут отправить в тюрьму. Один мой приятель отсидел месяц в прошлом году.
Оуэн присвистнул:
– Скверно, что и говорить. А потерпеть семь лет ты не мог?
– Вот еще! Кормежка такая, что и свинью бы стошнило. И спать негде. Работа - четырнадцать часов в сутки, а жалованье - дунешь, и нет его. И так все семь лет, представляешь себе?
– От такого и вправду сбежишь. Где это было?
– В Герефорде.
– От самого Герефорда -
пешком?– Да. Погляди на мои ноги. Но я не жалею. Прошлую ночь спал в каком-то грязном сарае, и все равно там уютней, чем у хозяина.
Оуэн поднялся и произнес своим певучим валлийским говорком:
– Пора двигаться. Меня зовут Оуэн Гриффитс. Пойдем вместе?
– Давай. А меня - Том Стоун. Кстати, я... ты извини, что я обозвал тебя "грязным валлийцем".
Оуэн улыбнулся.
– И я зря обругал тебя вором. Когда человек подыхает с голоду, разве он вор, если даже и украдет? Вот если этакий жирный и краснорожий жрет яичницу с бараниной, когда ему уже и в глотку не лезет, он и есть настоящий ворюга.
– То же самое и я говорю! Представляешь себе - толстобрюхий судья отправляет в тюрьму человека только за то, что он стащил полбулки хлеба! А сам сидит за обедом часа три, потому что быстрее такой обед не съешь. И при этом считает себя честным.
Разговаривая, ребята шли через плоскогорье и вскоре достигли вершины, с которой им открылся вид на угольные долины Южного Уэлса.
В те дни большая промышленность еще не стала по-настоящему "большой". Поселки горняков - дымные, черные, страшные - еще не расползлись по всем долинам, еще не истребили их красоты.
Пирамиды над шахтами и дома вокруг них пока еще казались только черными оспинами на зелени равнин. Живые деревья еще шелестели листьями, птицы еще распевали в кустах, и горные потоки еще низвергались водопадами и растекались озерами - тогда еще в них можно было купаться.
Потребовалось пятьдесят лет, чтобы полностью изуродовать эту прекрасную землю. Пятьдесят лет, чтобы испоганить горные долины, чтобы покрыть луга грудами отработанной породы и шлака, чтобы вывести леса, вытравить траву, изгнать всех птиц до единой, чтобы превратить чистейшие реки в зловонные канавы, в которые заводы .спускают ^мутную жижу.
Где были тишина, покой и солнце - там облака дыма закроют небеса, заскрипят угольные вагонетки, взвоют фабричные гудки. И весь этот ужас опустошения будет называться "процветание Южного Уэлса".
Оуэн и Том еще доживут до этого времени, увидят все собственными глазами. А уже после них, еще через пятьдесят лет, мимолетное "процветание" вдруг прекратится, а потом и забудется. Шахты? Закрыть их! Они больше не нужны, они не приносят дохода. Тысячи людей, что работали на шахтах? Они тоже никому больше не нужны. Но ведь они, кажется, голодают? А это никого не волнует - ни хозяев, ни правительство в Лондоне.
И вот загубленные долины, уже негодные для пашни, ненужные для промышленности, выброшены из жизни и из памяти.
Были люди, которые предвидели все это. Но их никто не желал слушать.
А пока целые семьи снимаются с насиженных мест, спускаются с горных пастбищ в долины, идут в шахты. Земля не дает им хлеба, может быть, они найдут его под землей? Может быть, шахты не так уж страшны? Ведь платят там чуть побольше, чем на фермах...
На пути Оуэна и Тома встал первый поселок. Одна-единственная улица - два ряда домов и узкие, проулки между ними, потому что каждый дом представлял собой, по сути, два дома, слепившихся спинами под одной крышей.