За линией Габерландта
Шрифт:
— Известно, кто, начальник. Потом объявили: шесть кило семьсот. Какой-то дурак заховал. Знал же где, под школой… — Он рассмеялся, кивнув на стену. — Школу ставим, понял? Детишек еще нет, а вот, поди ж ты, кладем. Для будущего, понятно?
Скалов поднялся и, не удостоив парня ни словом, ни взглядом, зашагал прочь. Парень тоже встал, посмотрел на длинные ноги человека, на кисет в своей руке и, повернув в противоположную сторону, сказал, убыстряя шаг:
— Порядочек! Тридцать закурок, не меньше…
Скалов шел домой, не глядя по сторонам.
Безразличие и вялость, сковывающие
Глаза у него горели неистовым огнем. Он быстро шел назад, в Олу, не глядя на встречных людей. К черту людей! Они ему подставили ножку. И этот Новоградский, герой тайги… Только теперь он понял, что означали слова геолога у костра, рядом с бухтой: «Мне хочется видеть великана в ином окружении». Он знал, что здесь будет город. Ну, погоди же!..
Два дня Скалов не подымался с постели. Он не болел, нет. Лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Потом пересчитал деньги, какие у него остались. На билет хватало.
К нему зашел милиционер. Это был новый человек в Оле, молодой, строгий. Он просмотрел бумаги Скалова, заметил:
— Прописаться надо, гражданин. Теперь у нас строгий пограничный режим.
— Я уеду на днях, — ответил Скалов.
— Тогда другое дело. Три дня можно без прописки.
Скалов стал пропадать в порту. Он хлопотал о выезде. На него смотрели как на чудака. Тысячи людей ехали сюда, а он уезжал. И все-таки ему обещали. Как-никак человек с первооткрывателями явился на Колыму. Надо уважить. Он получил паспорт, пропуск, на последние деньги купил харчей. Он подолгу стоял у воды, смотрел на зеленую воду и думал, что его ждет там, за морем. Приедет во Владивосток, сойдет с парохода… А дальше что? Кому он нужен? Мысли были настолько тяжелые, что снова не захотелось жить. Взять ружье, пойти в тайгу и…
В день отъезда Скалов заглянул в ресторан — деревянное двухэтажное здание, выросшее через дорогу от почты. Уселся за столик. Рядом с ним сидели еще трое; они пили, громко смеялись и вообще чувствовали себя на седьмом небе. Предложили Скалову, он поблагодарил, молча выпил рюмку.
— Я до Атки дошел. Знаешь, за перевалом строить дорогу легче, ровная долина, хоть катись… — сказал один.
— А я уже в Берелехе. Мы карту делаем. Ну, братцы, скажу вам, такая глушь!..
— Брось ты, глушь… Из Аркагалы парней встречал — это еще дальше. Уголёк там нашли, понимаешь, станцию строить будут.
— Ты здесь надолго?
— Завтра еду. Теперь в самое Ягодное. Три новых прииска. Локомобиль перебрасываю, представляешь, такую махину — через перевал?
Скалов
заскучал. Все они одинаковые. Одному шоссе, другому карта, третьему какой-то локомобиль. Есть в кармане по тысяче рублей, считают себя богачами и сидят в ресторане до рассвета. Никакой заботы о завтрашнем дне. Легковесность непонятная, она его раздражала.Он встал, поклонился и ушел. У самых дверей его обогнал небольшой черноволосый человек. Он слегка оттеснил Скалова, заглянул ему в лицо, сказал «простите» и вышел первым. Скалов не обратил на него внимания.
Дорога в порт была пустынной. Ночью движение замирало. Скалов шел неторопливо, не глядя по сторонам. Впереди еще медленнее двигалась одинокая человеческая фигура. Поравнявшись, Скалов с удивлением увидел того самого, черноволосого. Тот остановился, подождал Скалова, сказал:
— Если не возражаете, пойдемте вместе. Вдвоем как-то веселей. — Он говорил с легкой усмешкой, покровительственно.
— Извольте. Но я плохой собеседник.
— Помолчим. Это тоже дозволено среди знакомых.
— Какой же вы мне знакомый? — насмешливо спросил Скалов.
— У вас сдает память, — тем же тоном ответил черноволосый.
— Напомните, — уже грубо буркнул Скалов. Черноволосый не ответил, продолжал идти, глядя прямо перед собой.
— Ну? — подстегнул Скалов.
— Моя фамилия Конах.
— Не слышал. — Проводник соврал. Услышав эту фамилию, он похолодел. Мельком глянул в бородатое лицо. В темноте белели только зубы. Смеялся, проклятый!
— Когда-то меня называли прапорщик Конах.
— Когда это? — Он продолжал играть, хотя все уже понял — и кто с ним рядом, и зачем.
— Ну, скажем, лет девять или десять назад. На старой барже около усадьбы Зотова.
Акинфий Скалов тяжело вздохнул. Он остановился и растерянно смотрел на черноволосого. У того опять блеснули зубы.
— Вспомнили? Конах, из маленького отряда, который вы и господин Никамура вели через всю тайгу.
Зачем он говорит о прошлом? Конах, Конах… Да, конечно, он успел тогда вскочить на судно, ускользнул от пограничников. Господи боже, зачем он встретился!..
— Вы, кажется, не рады, Кин? — сказал Конах, подчеркнуто называя его старым именем. — А я вас увидел еще неделю назад и, конечно, сразу узнал. Осторожности ради не являлся пред ваши очи. Руку, Белый Кин!
Он протянул руку. Скалов осторожно пожал ее. Прошлое… Впрочем, черт с ним, с прошлым! Через несколько часов отойдет пароход и не очень приятное знакомство оборвется.
— Нет, почему же… Я рад встретиться с вами, Конах. Как вы живете? Где? Чем занимаетесь?
— Так все сразу… Если вы хотите узнать, вам придется отложить поездку.
Скалов вздрогнул. И о поездке знает. Как можно спокойнее он ответил:
— Поездку я не отложу. Решил — значит, еду.
— А если я прикажу отложить?
— Вы — мне?
— Я — вам. Что в этом удивительного?
— У меня хозяев нет, Конах. Сам себе хозяин.
— Ошибаетесь, Белый Кин. У вас все еще есть хозяин.
— Кто же это? — Голос Скалова звучал насмешливо.
— Джон Никамура.
Скалов не ответил. Они тихо шли по направлению к порту.
— Он здесь?