За мертвыми душами

Тот вытащил из-под себя коричневый армяк, облачился в него, запахнулся и принялся хлестать коньков концами вожжей. Особого впечатления на них это не производило, но все же бричка покатилась намного быстрее.

— Выручайте, кульерские!.. — восклицал Мирон, ерзая на козлах и с размаху лупя веревкой сперва меня, потом коньков.

— Легче, легче!!. — воскликнул я. — Я ведь не лошадь, меня-то за что хлещешь?

Мирон с недоумением повернулся ко мне.

— Рази и тебе попало? ну, ничего, оно пользительно… Сыпь, развеселыя!! — он так разошелся, что чуть не сорвался с козел.

— Ты тише воюй-то! — заметил я. — Слетишь того гляди!

— Нив жисть! — воскликнул Мирон. — Сказал — в Каменку вперед дождя поспеем, и поспеем — мое слово аминь!

Только что успел он разразиться этим торжественным обещанием, — по моему зонтику забарабанили первые крупные капли. Положение получилось трагическое: сена было немного и надо было спасать либо книги, либо собственную персону. Я предпочел первое и втиснул зонтик между мной и спиной Мирона.

Тот оглянулся. Дождь уже порол нас, как розгами.

— Ай ты в уме?! — воскликнул Мирон, видя, что я сижу весь открытый и меня сечет дождь. — Ты куды, голова, зонтик-то запихнул? Промокнешь ведь!

— Ничего, высохну!.. А книжки намокнут — испортятся!

Мирон принялся опять погонять лошадей. Струи холодной воды текли у меня по лицу, забирались сзади за воротник пальто и расползались по всей спине; ощущение было не из приятных, но я скоро притерпелся к нему.

— Ну, теперь мне с тебя водку пить! — недопускающим возражения тоном заявил Мирон. — Это уж беспременно!

— Почему так?

— А потому! в трактире надо было сидеть, а ты. — поезжай да поезжай! Вот и поехали. Ты уж меня слушайся: я-то знаю что говорю!

Я не стал восстанавливать истину.

Приблизительно через час впереди показался тронутый осеннею позолотой небольшой березовый лесок. Ярким пятном зеленела среди гущи вершин его железная крыша.

— Каменка!!! — произнес Мирон, указывая на крышу. — Барский дом это!

Лесок оказался реденькою рощей; сквозь нее виднелся плетень, а за ним стены сараев и конюшен. Мы въехали через настежь открытые воротца на двор; в глубине его, прижавшись спиной к саду, темнел длинный и низкий дом, как бы начавший врастать в землю. Над серединой его в виде высокой четвероугольной башни подымался мезонин.

Бричка подкатила к подъезду. Я выбрался из нее и первым делом принялся вытаскивать и ставить на крыльцо под защиту навеса кипы с книгами. К великому моему удовлетворению, они оказались совершенно сухими. Мирон усердно помогал, т. е. совался мне под ноги, суетился, чуть не уронил связку книг в грязь, наконец забрался на мое сиденье в бричке и стал отирать лицо после трудов своих.

— Говорил, предоставлю и предоставил!.. — бормотал он.

Двор и строения вокруг него не подавали и признаков жизни: отсутствовали даже собаки.

Я поискал звонок, но его не имелось; пришлось постучать в дверь, но и это ни к чему не привело: кроме шума дождя, никаких иных звуков слышно не было.

— А ты лезь в дом-то!.. — посоветовал мне Мирон. — Чего тырчешься как овца, — прямо сыпь!

Я последовал его совету. Дверь оказалась незапертой, и я вошел в сени, а оттуда попал в переднюю. И там меня встретила тишина и безлюдие. С меня текло, как из губки. Идти в таком виде дальше я не решался и, не зная что предпринять, громко покашлял.

Из соседней комнаты глянуло молодое женское лицо со вздернутым носом и бойкими, черными глазами. Увидав меня, обладательница его ступила в переднюю; белая наколка на голове и такой же передник обнаруживали ее положение в доме.

— Кого вам надо? — спросила она.

Я с трудом расстегнул пальто и извлек из недр пиджачного кармана свою визитную карточку и письмо Ченникова.

— Передайте это вашему барину… — ответил я.

Горничная скрылась. Где-то в глубине комнат послышался разговор и затем поспешные мужские шаги.

— Милости прошу, милости прошу!.. — еще из соседней комнаты радушно произнес высокий, худощавый человек, быстро идя ко мне. Мы обменялись рукопожатием. — Да что же это вы не раздеваетесь? Поля, помоги барину снять пальто!..

Оно так прилипло ко мне, что его пришлось скорее сдирать, чем снимать: пиджак, брюки, белье — все оказалось мокрым насквозь.

— Есть у вас во что переодеться? — заботливо спросил хозяин.

— Белье есть… — ответил я, — а верхнего ничего нет.

— Поля, достань скорее мой теплый халат и принеси в угловую!.. Да самоварчик чтоб дали! Идемте переодеваться!

— На подъезде мои книги, — произнес я, — можно будет попросить вас приказать принести их сюда?

— Конечно, конечно… все сделают!

Я захватил свой чемоданчик и последовал за гостеприимным хозяином.

Непогода ли, время ли сказывалось, но комнаты казались сумрачными. Прежде всего в глаза мне бросилось обилие гравюр на стенах; кое-где имелась старинная мебель, и среди нее я вдруг увидал бесценный диван-ампир из красного дерева с выгнутою спинкою, встречающейся весьма редко. Его украшали золоченые розетки великолепной чеканки. Я не мог не восхититься им и остановился.

— Какая прелесть! — сказал я, указывая на диван.

Каменев усмехнулся.

— А вы действительно любитель, я вижу!.. — ответил он. — Но идемте сперва переодеваться, потом найдется что посмотреть вам!

Через зал мы прошли в угловую комнату, глядевшую обеими наружными сторонами в сад; хозяин пропустил меня вперед и деликатно оставил одного; я принялся разоблачаться. Через несколько минут Поля приоткрыла дверь и подала мне пушистый, как мех ангорского кота, темно-серый халат с зелеными выпушками и такими же кистями на шелковом поясе.

Приятно было завернуться в него и ощутить тепло и негу после ледяной шкуры, только что сброшенной с плеч.

— Готовы? — спросил из-за двери голос Каменева.

Я вышел, и хозяин повел меня в кабинет. Навстречу нам с широкого кожаного дивана поднялось огромное круглое брюхо с как бы приделанным к нему сзади небольшим человеком.

— Знакомьтесь, господа!.. — сказал Каменев.

Толстяк протянул мне короткую руку, широко раскрыл рот и как отрубил:

— Марков! — Голос у него был хриплый и грубый.