За несколько стаканов крови

— Вот он! — раздалось вдруг поблизости. — Хватайте упыря!

Персефоний огляделся и увидел бегущих к нему полицейских. Он не мог сказать, сколько времени заняла перестрелка перед Радой, но схватка с ифритом подходила к концу, пламя падало с неба все реже, и служители закона взялись за дело.

— Стой! Бросай оружие!

Хотя Персефоний и без того стоял и «магум» держал дулом вниз, именно этот окрик вывел его из оцепенения. Он кинулся прочь — туда, куда уходили после марша войска. Вслед ему протрещали вразнобой несколько выстрелов, воздух над плечом вспорола голубая парализующая молния, но, видимо, расстояние было великовато для полицейского оружия, рассчитанного на применение с небольших дистанций. Упырь добежал до угла, свернул за него, помчался дальше, не обращая внимания на нескольких перепуганных солдат, вжавшихся в стену. Со спины накатили запоздалые трели свистков. Впереди лежал сквер, Персефоний перемахнул невысокую оградку и побежал, петляя между деревьями. Еще выстрел позади, еще вспышка. Какой-то проулок. Персефоний оглянулся на бегу — преследователей не было видно. Счастье, что среди них не оказалось ни одного упыря, или лешего, или еще кого-нибудь, от природы способного к быстрому бегу.

Наверное, разумнее было бы сейчас выйти на широкую улицу и смешаться с толпой, но Персефоний сообразил это намного позже. А пока бежал, неосознанно выбирая дворы и проулки поглуше. В голове постепенно складывалось осознание происшедшего. Его, законопослушного упыря, преследуют сейчас как террориста, сообщника безумца, покусившегося на правителей графства! Тогда как по-настоящему виноват он только в гибели Романтика — несчастного призрака, ужасно бестолкового… так ведь романтики другими и не бывают, наверное. Вот эту вину Персефоний ощущал отчетливо, она сжимала сердце и заслоняла другие провинности, даже бестрепетное убийство Жмурия, даже злобу, с которой он стрелял в Эргонома…

— Стоять!

Молния предупредительного выстрела ударила сверху. Около глухой стены дома покачивался ковер-самолет, на нем стояли двое полицейских, нацелив на упыря жезл и пистолет. Персефоний отшатнулся, ударился спиной о забор. Самолет скользнул вниз, и тут упырь всадил в него пулю — без раздумий, молясь только, чтобы не зацепить разумных. Продырявленный ковер накренился и упал. Один из полицейских кувыркнулся и врезался в куст сирени, росший на углу. Второй, обладатель жезла, приземлился более удачно. Он был упырем, и не самым молодым, так что силы и проворства ему было не занимать. Мягко спружинив, он выпрямился, прицелился, держа жезл обеими руками, и выпустил молнию, которая хлестнула в… саквояж, изо всех сил брошенный ему в голову.

Полицейский упал, в следующий миг Персефоний оседлал его и принялся выкручивать жезл.

— Гад… — прохрипел тот, изогнулся, сбрасывая противника, навалился сверху.

Персефоний напрягся, пытаясь отвести от себя жезл, но полицейский был намного сильнее и опытнее. Навершие с сапфиром, в котором подрагивал огонек готового заряда, неотвратимо приближалось к лицу. Внезапно его голова на миг окуталась голубым ореолом. Тело тотчас обмякло. Персефоний огляделся. В нескольких шагах стояли Воевода и какой-то разумный в плаще, в низко надвинутой шляпе и с жезлом в руке.

— Вставай, быстро, — велел призрак. — Собери свои вещи и иди за мной. Подгони ковер, — приказал он своему спутнику. Тот скрылся за углом и через минуту появился вновь, сидя на сине-желтом самолете. — Садись, садись, — поторопил он упыря.

Персефоний подобрал саквояж и свалившийся с головы котелок. Воевода досадливо крякнул.

— А «магум» кому оставил? Следователям? Быстрее же, олух!

Спешка была оправданна: где-то рядом вновь послышались свистки. Персефоний запрыгнул на ковер, и незнакомец в плаще и шляпе быстро поднял его в воздух.

— Выше, — распорядился Воевода, стоя в полный рост и осматриваясь по сторонам.

По ощущениям, ковер поднялся саженей на сорок. Упырь осторожно выглянул за край — так и есть, остальные полицейские летали гораздо ниже. Самолет Воеводы они принимали за один из патрульных, а может, за транспорт начальства.

— Не высовывайся, — посоветовал фантом. — Ох, выпороть бы тебя за самодеятельность, да за то, что Ледащего угробил… Но ладно уж. Хорошо то, что хорошо кончается.

Персефоний посмотрел на него как на умалишенного.

— Что кончилось хорошо? — спросил он.

— Не понимаешь? — усмехнулся Воевода. — Ну, тем лучше. Тебе это совсем не обязательно.

— Да нет, уж вы мне скажите, пожалуйста, — зазвеневшим от напряжения голосом потребовал упырь. — Может, я что-то пропустил? Так вы просветите: что тут хорошего случилось? Королева подвергалась страшной опасности, погибли разумные…

— Да успокойся ты, — вздохнул призрак, присаживаясь рядом с ним на корточки. — Все же обошлось, верно? По большому-то счету…

Однако упырь уже догадался, что Воевода имел в виду что-то другое. Он, кажется, совсем не боялся за Королеву…

— Вы знали, что все это произойдет? — не веря себе, шепнул Персефоний.

— Ну вот зачем было думать? — поморщился призрак. — Между прочим, любого другого я бы сейчас убил и сбросил патрульным под ноги. Скажи спасибо, что за тебя лично Королева просила, еще когда велела мне проследить, чтобы ты благополучно покинул Кохлунд.

Персефоний, проигнорировав это замечание, лихорадочно соображал.

— Скажите, господин Воевода, что означает печать у вас на ладони?

Пилот в плаще хмыкнул.

— Хочешь сказать, до тебя только сейчас дошло? — проворчал призрак. — А Королева еще называла тебя умным… Это печать служебной беспредельности. Выдается высшим государственным чинам. Например, руководителю внутренней разведки.

— Вам? Так значит, вы служите этой хунте? Этим…

— Верность я храню Королеве, — сурово оборвал фантом. — А остальное не твоего ума дело.

Но Персефоний не унимался.

— Внутренняя разведка, значит? Вы знали, что собрался сделать Хмурий Несмеянович! Вы через меня выследили Жмурия и тогда, в «Надел и пошел», не упустили его, а позволили уйти — чтобы выследить бригадира? Чтобы использовать Хмурия Несмеяновича для покушения?

— Скорее это он нас использовал, — проворчал Воевода и, вздохнув, произнес: — Ладно, кое-что тебе можно рассказать, а то еще, не приведи господи, думать начнешь…

— Почему — «не приведи»? — обиделся Персефоний. — Думать полезно…

— Это когда умеешь, полезно, — парировал фантом. — Слушай и не перебивай. Эргоном хорошо подготовился к политической карьере: создал своего рода тайную службу, в которую набрал призраков. Это она раскрутила для него все дела о предательствах бригадиров. Заморец был умен… но не знал, что у лионебергских упырей такая разведка всегда имелась. Накручина за свою историю столько раз переходила из рук в руки, тут, чтобы уцелеть, нужно держать нос по ветру. Возглавлял разведку, сам понимаешь, я, и кое-кто из агентов Эргонома с самого начала работал на меня. Когда несколько дней назад некий фантом Мазявый, которого Эргоном уже официально сделал руководителем своей призрачной жандармерии, скажем так, погиб при исполнении обязанностей, я без особого труда устроился на освободившееся место.