За право мстить плачу любовью

В ординаторской пахло кофе, пыльным матрасом и лекарствами, пропитавшими собой все помещения больницы. Света любила раннее утро, когда в привычный медикаментозный запах врывались пары хлорки от только что вымытых полов. Они навевали настроение свежести, чистоты и начала нового дня.

Светлане так и не удалось сомкнуть глаз этой ночью. Причиной были не пациенты, лежащие в блоке, Света думала о неизвестной девочке, найденной в лесу. Хорошо, что бедняжка не помнит случившееся с ней, с таким сложно смириться и продолжать нормально жить.

Несколько раз Светлана заходила в палату, проверяла температуру и действие успокоительных. Девушка спала, вздрагивая иногда и хмуря брови. Света осторожно гладила её по голове, и девушка расслаблялась, дыша тише и ровнее.

Когда-то Светлана мечтала о дочери, планировала её появление, обсуждала с мужем. Ненормированная тяжёлая работа в больнице первой и опасная профессия следователя второго не давали решиться на ещё одного ребёнка. Но желание часто пересиливает страх. Света забеременела как раз в тот проклятый год, когда Лёньке исполнилось восемь лет, и когда муж «разрабатывал» оборзевшую группировку.

Светлана никогда не забудет тот день. С утра её мучило плохое предчувствие, болела голова и тянуло поясницу. Пять месяцев беременности, долгожданная дочка… Илья заявился поздно вечером, и по его лицу она всё поняла. Когда сослуживцы хоронили её мужа, Света лежала под капельницами после преждевременных родов нежизнеспособного плода. Жестокая формулировка. Носишь ребёнка, разговариваешь с ним, а это оказывается всего лишь плод. Гинеколог с большим стажем, не раз отправляющая такие трупики на утилизацию. С того дня слово «плод» она не произносила.

– Светлана Сергеевна, полиция пришла. Просят Вас подойти к девятой палате, – выдернула из воспоминаний дежурная медсестра.

– Спасибо, Наташ. Сейчас подойду.

Она потёрла лицо, разгоняя кровь, пригладила волосы и тяжело поднялась с дивана. В груди пекло от сдерживаемых в течение последних суток слёз. Пережив и повидав многое, к такому Светлана была не готова. Может усталость, может стресс, может приближающаяся годовщина смерти мужа и невыжившей дочери, но только такой одинокой и разбитой она не чувствовала себя давно.

– Здравствуй, Свет. Ты как?

От Ильи не укрылось её состояние: тёмные круги под глазами и скорбные складки в опущенных уголках губ. Он обнял жену покойного друга, которую полюбил уже очень давно, с первого взгляда, когда увидел веснушчатую девчонку на дискотеке. Тогда его опередил Вадим, пригласив Светку на танец. Илья отступил, не стал мешать, и страдал, видя счастливую улыбку Светки, адресованную не ему, ставя подпись свидетеля на свадьбе, не его, крестя сына в церкви, тоже не его. Илья так и не женился, не смог привести другую женщину в дом. Любовницы были, но на его спальне лежало табу.

– Держусь.

Света нехотя оторвалась от него, отпуская тепло и спокойствие, исходящее от Ильи. Нужно было соглашаться на его предложение, тогда бы она не чувствовала своё одиночество, была бы замужем, может быть родила бы дочку. Что сейчас об этом говорить. Он стал реже приходить, часто уединяется, когда звонит телефон. Скорее всего у него появилась женщина, пора уже. Шесть лет прошло после её отказа.

Они тихо зашли в палату, боясь разбудить пострадавшую от насилия. Девушка лежала с закрытыми глазами, но, услышав шаги, открыла их и попыталась повернуть голову. Гематомы на открытых частях тела почернели и стали выглядеть ужаснее, чем вчера.

– Доброе утро. Я врач, Светлана Сергеевна. Помните?

Девушка кивнула, и Илья решился подойти ближе к кровати. Он двигался медленно, старался не делать резких движений и считывал её реакцию. Испуга, вроде бы, не наблюдалось, только настороженность и складка на лбу, отдающая переживаемой болью.

– Меня зовут Илья Андреевич, следователь, – представился он, выставляя вперёд руки в успокаивающем жесте. – Мне нужно задать Вам несколько вопросов.

Девушка посмотрела на Светлану и кивнула, переведя взгляд на Илью. Растерянности, замешательства – ничего этого не было. Девушка оставалась спокойна, как будто смирилась с тем, что с ней произошло. Илья присел на стул и достал засаленный блокнот и погрызенную ручку – издержки нервной профессии.

– Как Вас зовут?

– Не знаю.

– Помните, что с Вами произошло?

– Нет.

Простые вопросы, односложные ответы, не проясняющие картину. Отсутствие реакции – шок, или хорошо запрятанные переживания внутри?

– Вас избили, изнасиловали. Неужели ничего не помните?

Илья начал выводить девушку на эмоции, за что получил осуждающий взгляд от Светланы. Разве можно так, без подготовки, без предварительного разговора? Жёстко, холодно, как будто перед ним преступник, а не потерпевшая.

– Нет.

Девушка держалась, только складка на лбу стала резче, да брови сошлись в одну линию, показывая, что она начала злиться.

– Над Вами несколько часов издевались, тушили бычки, пихали…

– Илья! Замолчи немедленно! – взорвалась Светлана. – Как ты можешь?! Так нельзя!

– Я ничего не помню. Ни как зовут, ни что со мной сделали, – чётко, выделяя каждое слово, проговорила потерпевшая. – Буду благодарна, если вы избавите меня от подробностей.

Девушка демонстративно повернула голову к стене и закрыла глаза, показывая, что разговор закончен. Илья резко встал, отодвинул стул, громко прочертив металлическими ножками по полу, и вышел. Светлана погладила девушку по руке и сорвалась за ним.

– Мне кажется… Да нет. Я уверен, что она знает, кто с ней это сделал, помнит, как его зовут, просто боится. Чувствует себя в опасности, не хочет, чтобы насильники узнали о ней.

Илья метался по коридору и грыз колпачок от ручки. Глядя на него, Светлана перестала злиться. Он не жестокий. Он переживает, когда выключает следователя. Какая она дура, что упустила такого мужчину.

Глава 3

Я помню всё! Ярко, до чёрных пятен в глазах, больно, до скрипа в костях! Всё! До каждой мелкой детали! Я помню, кем была в прошлой жизни, перечёркнутой предательством! Лемохова Карина Марковна! Восемнадцать лет! Наследница корпорации Лемохова! Бывшая!

Это слышит только серая стена, в которую я со злостью выплёвываю каждое слово. Сейчас она стала моей подружкой-подушкой, готовой молча выслушать любые мои стенания.

Меня держат на успокоительных и обезболивающих, но даже через такую блокаду я чувствую каждую поломанную косточку, каждый след от ожога, каждый порез и разрыв. Мне не нужно смотреть в зеркало, чтобы увидеть, что со мной сделали эти монстры. Я и без зеркала знаю, что один глаз заплыл, нос сломан, уголки рта порваны, от насыщенных синяков невозможно рассмотреть натуральный цвет кожи, а язвы от глубоких ожогов на внутренней стороне бёдер останутся со мной навсегда. Что-то поправит пластика, что-то скроет загар, что-то сотрётся с годами, вот только рубцы с души не сотрёт ничего. С годами они перестанут кровоточить, гнить, будут грубеть, утолщаться, и с ними будет грубеть и утолщаться моя душа и сердце.