За пределом (том 3)

— Ты не можешь этого сказать точно, — заметил я, забрав мой несчастный холодный ужин и сев за стол. — Это станет видно только после того, как ты дорастишь её до лет четырнадцати или… шестнадцати… я даже не знаю.

— Ты так говоришь, будто это невозможно, — возмутилась она тихо.

— Я лишь говорю, что это станет известно после. Говорить, что ты хорошая мать, будет ребёнок, который вырастет. Из твоих уст это лишь пустой звук. Буду хорошей, буду плохой… проходит время, и люди теряют интерес к вещи, которую они приобрели.

— Но это не вещь! И я родила её!

— Ну родила. А сколько отказников сейчас переполняют детдома? Спорим, что половина думала точно так же, но потом поняли, что не потянут это. И им надоело. И ребёнок стал временным увлечением, которое они отбросили в сторону.

— Но они не я, — глухо ответила Саки.

— В принципе, да. Просто я говорю, что время покажет, Саки, хорошая ты мать или нет, — ответил я, садясь за стол.

Сегодня меня ждал холодный ужин, который мне было лень разогревать. Хотелось просто покушать и поспать, словно разговор с Французом высосал из меня все силы. А ещё, я подозреваю, скоро будет вечно плакать ребёнок Саки и даст мне жару. Да, предстояло весёлое время, которое мне бы очень хотелось пережить.

Но я боюсь. Боюсь, что слишком молод, ведь мне всего шестнадцать. Что слишком слаб во всех смыслах. Что у меня ничего не получится. Да, я волнуюсь насчёт этого, словно перед грандиозным событием, которое сотрясёт мир.

Хотя мир не сотрясёт, но вот город точно, это как пить дать.

И пока я погружался в свои проблемы, так же волнуясь и боясь будущего, помноженного на неизвестность, услышал тихое шмыганье носом. Обернулся и увидел, как Саки склонилась над свёртком, пряча лицо.

Глава 99

— Саки, ты чего? — позвал я её.

Ответом мне был глухой голос:

— Ничего.

— Прямо-таки ничего? Что произошло, Саки?

Я на мгновение перенёсся на несколько минут назад, когда вошёл в квартиру. С покрасневшим лицом, с красными глазами. Другими словами, до моего прихода она плакала, причём пустила не две-три слезы, раз глаза уже сухие, а признаки не прошли.

Пришлось отложить ужин во имя новоиспечённой глупой матери, которую будет успокаивать такой же не очень умный парень, который сам из себя ничего не представляет. Две беды нашли друг друга, называется.

— Саки, что случилось? Тебе кто-то что-то сделал плохое? — тихо, но мягко спросил я, насколько это было возможно с моим хриплым голосом.

— Если да, то что ты сделаешь? Застрелишь их? — пробормотала она.

— Ну, до радикализма мы опускаться не будем пока. Просто хочу узнать, что стряслось.

— Тебе разве не наплевать? — проскочили в её голосе гневные нотки.

— Нет, — покачал я головой. — Было бы наплевать, не пустил бы тебя сюда.

Саки промолчала, прижав к себе свёрток, и, тихо плача, роняла слёзы на одеяло.

— Мне сказали, что лучше бы такая, как я, сделала аборт, — пробормотала она наконец. — Что не мучила бы ни себя, ни ребёнка, не плодила бездомных, которые никому не нужны. Они смотрели на меня, как… как смотрели на меня клиенты, только без вожделения. С презрением. Просто… может они и правы? Как прав и ты?

— Прав насчёт чего?

— Насчёт того, что я буду плохой матерью, — ответила Саки.

— Ладно тебе, — подсел я рядом и приобнял её за плечи. — Я не говорил тебе, что ты плохая мать. Просто сказал, что всё зависит от тебя. Так что это всё ерунда. Пусть они говорят что угодно, но ни один из них не знает тебя. Не знает, что ты пережила и прошла.

— Наркотики, беспорядочный секс за деньги и гулянки. Это не то, чем гордятся, Томми.

— Ты отказалась от наркотиков.

— Деньги кончились.

— И ты выбрала не золотую дозу, а продолжить жить, — приобнял я её.

Вот в чём проблема была. Вот почему она плакала перед тем, как я пришёл. Ещё не начала, но уже никчёмная мать — такое может подкосить, особенно таких слабохарактерных, как Саки. И я ещё сказал много чего, что лишь усугубило ситуацию. Да, я не имел ввиду того, что она подумала, но от этого легче не станет. Это равносильно тому, что новичок в деле начнёт что-то делать, а ему сразу скажут, что у него ничего не получится.

Не её вина, что она слабохарактерная, как и не вина астматиков, что они родились такими, а дальтоников в том, что они цвета не различают. Все люди разные, но именно слабохарактерным в этом жестоком мире достаётся больше всех.

А всего-то нужно было немного поддержки и понимания.

— Я… никудышная мать… — пробормотала она.

— Ты даже ещё не начала.

— Но я уже никудышная мать-наркоманка, которая живёт не в своей квартире за чужой счёт. Что я дам своему ребёнку? — посмотрела Саки на меня мокрыми глазами. — ВИЧ? Любовь к наркотикам?

— Любовь, доброту и заботу, Саки.

— Всего лишь? — всхлипнула она. — У меня ничего нет…

— Именно это и есть у тебя, и такое уже многого стоит. Иногда для счастья ребёнка не хватает всего-то трёх этих вещей, чтоб стать хорошим и добрым человеком. Этого не хватает и людям, чтоб стать немного счастливее. Не хватает вообще этому миру. Такие мелочи, а их никому не хватает, забавно, да? Даже одна из этих вещей способна изменить мир, а ты можешь подарить ребёнку все три.

— Но больше… я ничего не могу сделать…

— Стать хорошей матерью — это самое важное, что ты можешь сделать, Саки, поверь мне. Не позволяй людской злобе и пессимизму убедить себя в обратном.

— Просто… — она посмотрела на меня, — если я оступлюсь, не смогу… у меня будет ребёнок. Это будет на моей душе, Томми. Я боюсь… мне стыдно, но я боюсь ответственности.

— Я тоже боюсь. Боюсь, что не справлюсь. Я не боюсь умереть, но боюсь просто потерпеть неудачу. И это нормально. Но если оступишься ты, я смогу протянуть тебе руку помощи.

И чмокнул её в висок, прижав к себе.

— Ты справишься. Уже справляешься.

И Саки вновь заплакала. Последний раз я обнимал плачущего человека у себя дома. Это были сёстры. Я уже почти не помню их лиц, словно сознание намеренно стёрло их из памяти. И от этого было только больнее.

Но всё же, если я могу сделать на одного человека счастливее, почему бы и нет?

Мы так просидели минут двадцать. Первые пять минут Саки плакала, не билась в истерике или ревела в три ручья, а просто скромно плакала. Потом же просто сидела и смотрела в одну точку, то ли набираясь уверенности, то ли о чём-то думая.