За пылью веков
Шрифт:
Заполненный сигаретным дымом зал клуба перед концертом. Сегодня ее двадцать четвертый день рождения. Саша сидела за барной стойкой на втором этаже и курила, запивая сигаретный дым уже бессчетной чашкой черного кофе.
Несколько недель назад она прилетела из Польши, где похоронила родного ей человека. Она осталась одна. Совершенно. Родителям до нее совсем нет дела. У близких друзей обнаружилась своя жизнь, им неинтересна ее депрессия. Она и сегодня осталась бы дома и курила бы в форточку в общаге, не притащи ее Костюшкин на этот концерт. Как так, “Коридору” двадцать лет, а она дома сидеть будет? Да ни в жизни!
Она
– А сейчас я хочу поздравить с днем рождения замечательную девушку, мою давнюю, очень давнюю подругу – я эту заразу почти с детсада знаю! – Саша встрепенулась, сообразив, что речь идет, скорее всего, о ней, и сейчас будет хохма в стиле “Лёха жжот”. Она широко улыбнулась и погрозила ему кулаком со второго этажа.
– Так, руками там на меня не махай, чукча! Санька, я тебя поздравляю, обниму попозже. Помни – что бы не случилось, мы все у тебя есть и мы тебя любим!
Саша сморгнула, почувствовав, как в глазах появились непрошеные слезы. Первые ноты, выведенные роялем, и подхваченные ударником и Лёшкиной гитарой, заставили ее выпрямиться и закусить губу. Голос Лёхи словно пронизывал каждую клетку тела, заставляя кусать губы, чтобы не разреветься прямо в зале.
Александра, не плачь о будущем, ещё рано
Так мало смысла в открытых ранах... Александра...
Александра, так много времени для разбега.
Я не дарил тебе это небо. Александра...
Давай споём мерцающий блюз,
Когда-нибудь я вернусь, но никогда не останусь,
Давай споём сверкающий рок,
Одна из ночных дорог превращается в медленный-медленный-медленный танец,
Медленный танец.
Слезы текли по Сашиным щекам, оставляя две тонкие влажные дорожки. Он знает, что Саша похоронила Войцеха. Он написал ей песню. Ее лучший друг, учивший ее давать в нос соседским мальчишкам, написал ей песню...
Александра. Слеза в ладошке. С хрустальным взглядом.
Жребий брошен с другим раскладом. Александра...
Александра, ночей бессонных былая пропасть,
И из ответов – одни вопросы. Александра...
Давай споём мерцающий блюз,
Когда-нибудь я вернусь, но никогда не останусь,
Давай споём сверкающий рок,
Одна из ночных дорог превращается в медленный-медленный-медленный танец,
Медленный танец.
Александра, свяжи из забытых дорог свободу,
Босыми ногами по небосводу, по углям заката иди смелее.
Александра, играй, играй в переливах света,
Приди, приди в этом мир рассветом и сделай его добрее.*
Высокий мужской голос перешел в плавный припев, но Саша уже не смотрела на сцену, упав лицом в ладони и стараясь сдержать эмоции. Лёшка... Спасибо тебе, Лёшка. Никакие утешения, никакие способы поддержки не помогли бы. Ты просто подарил песню. И когда будет худо – Саша будет тихо повторять ее слова, как заклинание от боли, рвущейся наружу...
Саша лежала, прижатая к кровати сильной рукой, и беззучно плакала. Ей не было больно или страшно. Перед ее глазами стояла картина того концерта, когда она сбежала в туалет, стоило замолкнуть
последней ноте мелодии, и долго стояла у раковины, разглядывая свое перемазанное тушью лицо. Именно тогда она решила, что никогда не сдастся.А потом с Лёшкой случилась беда. У него диагностировали болезнь БАС, при которой умирают нейроны спинного мозга, и он начал медленно угасать. Сейчас уже даже гитару в руки взять не может. Она и на этот долбаный контракт согласилась еще и потому, что в Америке брались попробовать его лечить, но стоило это огромных денег...
Она ощутила, как скатываются по щекам слезинки. Хватка держащего ее Локи не ослабевала, и, открыв глаза, Саша обнаружила, что он смотрит на нее совсем иначе, нежели прежде. Во взгляде не было превосходства или пренебрежения. Только понимание чего-то.
– Иди, умойся и надень куртку. В России еще зима, – он поднялся с кровати, оставив Сашу вытирать мокрые щеки и собираться с силами и мыслями.
*Коридор – Александра
====== 24. Мир – лишь наше отражение ======
На столе настойчиво звонил телефон, выдавая из динамика мелодию о диком мире.* Александра недовольно поморщилась, не желая отвлекаться от вычитки очередной редакции дипломной работы одного из своих студентов. На редкость талантливой работы, надо сказать. Ну и какого дьявола кому-то там надо?!
Посмотрев на экран телефона, она сменила гнев на милость и взяла трубку.
– Привет, Лешка! – Саша улыбнулась в трубку, слушая такой родной ей голос.
– Привет, Шурик. Я тебя попросить кое о чем хочу, – бархатный мужской голос лился из трубки, заставляя Сашу улыбнуться еще шире. Какое же счастье, что ты живой, Лешка...
– Я же обещала. Значит – приеду, – она поднялась из-за компьютера и направилась на кухню пытаясь не споткнуться о Тома, талантливо путающего ноги.
– Не, Саш, я о другом. Ты давай сегодня без руля – а то сидишь вечно трезвая и куришь. А у меня на тебя сегодня большие планы...
– Это какие еще планы? – она усмехнулась, приподнимая бровь. Леха прекрасно представляет ее физиономию сейчас, иначе не хохотал бы так в трубку.
– А вот приедешь – узнаешь! Все, отбой! Целую!
Трубка пикнула и отключилась, оставив Сашу улыбаться собственным мыслям. Если Лешка просит – ну, ладно. Туда доедет вечером на маршрутке, а обратно – на такси, благо его ещё никто не отменял.
Щелкнув кнопкой кофеварки, Саша выудила сигариллу и закурила, выпуская тонкие струйки дыма. Том, поняв, что у хозяйки лирическое настроение, а, следовательно, добавки к обеду не предвидится, прошествовал обратно в комнату.
Соорудив себе большую кружку американо, Саша уселась за стол и задумалась, уставившись в заснеженный пейзаж за окном. Она так частенько делала в последнее время.
Почти год прошел с того момента, как она оказалась на пороге своей квартиры в обнимку с Локи – она просто не удержалась на ногах, а он не позволил ей упасть. Следом за ними в комнате появился совершенно обалдевший Том и мохнатой торпедой забился под диван.
– Твои документы на столе. Кота, я так понимаю, ты уже увидела. Проверь счет – там тебя ждет сюрприз. Ну и зови, если что, – Локи хищно ухмыльнулся держащейся за шкаф и дико озирающейся Саше. Она встретилась с ним глазами и отвернулась, до дрожи испугавшись горящего в его взгляде огня.